Киевская Русь. Волк

– Да как ты смеешь! Я не принадлежу тебе, чтоб мной торговаться. Ты, трус! Забери свои слова обратно!

Но Борис и не думал этого делать. Хвалу Господу своему возносил, что так легко отделался. Конечно, ему будет грустно без любовницы сладкой, но своя жизнь дороже. И, на Тодорку не оглядываясь, он выпрыгнул в окно да сбежал из Преславца, лишь брата Романа с собой прихватив и пару стражников.

– Трус! – крикнула ему вслед девица, к окну бросившись, да принц слов ее гневных уже не слышал. Только пятки его в ночи и сверкали.

Волк же спокойно стоял на своем месте и с улыбкой наблюдал за происходящим. Торжествовал глубоко в сердце. Пусть посмотрит девица, какого «отважного» воина в полюбовники выбрала, что бросил ее при первой же серьезной заварушке.

Когда Святослава от окна возвернулась в комнаты свои вся бледная да от гнева трясущаяся, Волк подошел к ней да за подбородок девичий взял.

– Ты теперь мой трофей ратный, – сказал спокойно, – в честном бою завоеванный. Сама за мной пойдешь или силой неволить?

Святослава о чем-то мучительно соображала, вон как глаза бегали. Но смогла собраться с мыслями.

– Сама пойду, – ответила твердо и гордо головку вскинула, выйдя впереди сотника. Еще чего, не поведет он ее, как рабыню безвестную, чай, она Тодорка славная, и не убоится врагов своих!

Так и шли по граду: Святослава впереди, Волк – сзади. Сотник в спину ей посматривал да улыбки не мог скрыть на устах. Вон как себя несет девица гордо, будто и не гибнет град ее в пожарищах да разбоях, будто и не стала она пленницей безвольной.

А Преславец уже весь огнем объят был. Везде крики предсмертные слышались да вой девок, коих из домов вытягивали. Но к Святославе никто даже не подходил. Видели дружинники, как идет красавица гордо в халатах шелковых в свете ночных пожарищ, вот и не решались приставать. Думали, что видение. Волку и не пришлось отгонять от нее охотников за девицами. Он и сам шел сзади, трофеем своим восхищаясь. Вон как через трупы смело переступает, не брезгуя в крови испачкаться. А волосы ее, по пояс распущенные, кои не успела собрать из-за нападения неожиданного, так ярко от огней светились, будто она сама огнем и была.

Так и дошли они до лагеря русичей. Отвел Волк ее в избу свою да приказал там сидеть. И приставил дружинника охранять. Но Святослава и не думала бежать, когда подле кроватки сына уселась. Куда ей бежать-то? Преславец погиб у нее на глазах в бойне бесчестной, да и сынишка рядом. Может, Волк смилуется и возьмет ее в служанки, после того как понасильничает. Ей лишь бы подле сыночка остаться. Пусть и не станет Никита со временем ее мамой называть, да лишь лик его один созерцать было счастьем! А большего Святослава и не потребует.

Так и уснула подле сына, не проснувшись, когда Волк уже под утро возвратился. Весь в крови был да в ранах боевых. Но решил не будить спящих. Пошел к Мстиславу с дружинниками почивать.

Глава 22

Наутро же Святослава сама из избы вышла. Дружинник хотел было ее не пустить, да девица так ногой топнула и гневно на него сверху вниз посмотрела, что тот решил не связываться. Чай, сотник уже вернулся, вот пусть сам и бережет свою пленницу знатную. Все уже в лагере знали, что сама Тодорка в лапы Волку попалась. Завидовали дружинники такой удаче товарища своего, да только глазами и поблескивали похотливыми, когда девица гордо через их лагерь шла. А Святослава направилась прямо в избу к князю, не обращая никакого внимания на ухмылки дружинников да на глаза, ей вслед горящие. Хотела о граде своем расспросить да о пленниках царских, если те были у русов в заточении.

Возле избы сразу заприметила князя да его советников. Там же и Волк стоял наравне с воеводами. Святослава уже ход замедлила свой, не хотела вторгаться в разговор мужицкий, да они сами ее заприметили. Не могли не приметить, столь ярко волосы ее златом горели на утреннем солнце, хоть и заплела их девица в косы тугие. Замолчали все тут же и взоры свои на нее обратили. Красавица ближе подошла, слегка головку пред князем наклонила, будто и вовсе в плену не была. Да хотела слово уже молвить, как увидела подле князя советника своего царского, что инспектором был по сооружениям. Сразу Святослава поняла, кто град их предал. Вон и стушевался он весь под взглядом суровым девичьим.

– Вы зачем ей жизнь сохранили? – вскрикнул советник. – Она же самая главная змея среди них!

Святослава рассмеялась сладким голосом да ответила мягко:

– Да какая же я змея? Была, да не стала! Теперь я невольница. Вот и хозяин мой стоит.

И подошла она к Волку да поклонилась чинно. Сотник даже немного смутился, что она ему почестей больше отдала, чем самому князю. Но вида не подал, будто так и надобно было.

Святослава же, момент улучив, выхватила из ножен сотника меч острый, развернулась резко да вонзила в грудь предателю болгарину. Советник царский упал к ногам ее замертво. А девица еще и плюнула на него презрительно.

– Вот теперь отомщен Преславец за предательство!

Все, кто стоял подле князя, рты раскрыли от изумления. Не ожидали такого от девицы хрупкой да нежной. Князь первый в себя пришел и рассмеялся:

– Ну и славная ты девка, Тодорка! Болгары гордиться тобой должны. Вон как порешила предателя! Чай, и нам бояться твоего гнева надобно?

– А зачем вам бояться? Нет в том вашей вины, что на злато советник царский польстился да град без боя отдал. Да и убей я тебя, Великий князь, только хуже граду своему бы сделала. Хватит, настрадались болгары за ночь. Тебе теперь порядок наводить, князь, надобно, раз решил ты град этот славный центром земли своей сделать.

Все, кто рядом стоял, ахнули да по бокам свои ударили. Как девица про то прознала? Да князь всех успокоил:

– Не дивитесь, вои мои верные. Тодорка – девица очень умная! То и болгары признали, уважали ее да боялись. Вот и мы уважать станем, коли поможет нам с болгарами дружбу наладить.

– Трудная задача та, великий князь, пока царь жив да царевичи из града сбежали, – ответила Святослава.

– Царь жив, но корону свою сложил, о чем нас поутру и уведомил. А царевичи далеко убежали, в саму Византию подались.

Не ожидала такого услышать Тодорка славная. Надеялась, что болгары еще не все позиции сдали. Да, видно, все кончено. И с ней тоже. Некому защитить ее будет. Но не опустила она голову свою златую и не бросилась князю в ноги, прося о милости. Лишь улыбнулась слабо.

– С победой такой поздравляю тебя, Великий князь. Да коли помощь моя нужна будет, знаешь, в чьей избе обитаю. Позволь теперь откланяться.

– Иди, Святослава, – обратился к ней князь по родному имени, – а то Волк меня живьем съест, если я тебя еще удерживать стану. Вон как глазищами сверкает да ревнует!

И рассмеялся снова князь, похлопав по плечу сотника своего верного. Святослава же слабо улыбнулась его шутке и, слегка головку наклонив, ушла прочь.

Прошла через лагерь гордо, высоко голову держа. Хоть и тяжело ей это было. Поняла, почему дружинники так ей вслед хмыкали да улюлюкали. Она теперь здесь была не более чем рабыня позорная, что в бою пленена. Захочет Волк, сам овладевать ею станет, а захочет – дружине отдаст. И никто не вспомнит более, что еще совсем недавно она Тодоркой славной была, чьего слова все болгары боялись и уважали. Так и дошла до избы с головой, высоко поднятой, не позволив слезам горьким наружу вырваться.

***

И только прикрыв за собою дверь, расплакалась безудержно. Судьба с ней злую шутку сыграла. С самых высот в грязь кинула! Да из грязи той не подняться уже. Она даже не крестьянкой была, а пленницей бесславной, что еще хуже. Пленницы, как рабыни, всецело принадлежали своему хозяину и слова своего не имели. Что захочет с ней Волк, то и сделает. А о жестокости его на своем горьком опыте узнала. И никто не заступится за нее перед волком лютым, не посмеют, она его собственность. Оттого еще больнее на сердце стало, еще пуще зарыдала девица. Борис-царевич ох как далеко удрал, а ведь в любви клялся. Снова предательство, и снова боль глухая в сердце от жестоких ударов судьбы. Но Святослава очнулась от слез своих горьких. Не позволит она более судьбе играть с собой, сама все решит! И бросилась она искать что-нибудь острое. Да нашла нож, коим Ярослав игрушки сыну делал. Посмотрела на Никиту спящего в последний раз:

– Ты прости, сынок мой любимый. Ты бы и сам не захотел, чтобы мать твою в грязь втоптали да дружинникам на потеху оставили. Ты бы мне сам того никогда не простил. Вот и я не могу простить. Прощай, Никита, да живи счастливо!

И замахнулась Святослава, чтоб в грудь себе ножом ударить. Да тут Волк в избу вошел и не дал ей план страшный осуществить. Увидел, что девица задумала, бросился к ней, стал нож вырывать.

– Отпусти! – вскрикнула пленница. – Все равно покончу жизнь свою срамную. Не хочу жить более!

– Да что за глупости ты говоришь, девка глупая! Я не дам тебе с собой покончить. Ты о Никите подумала? – и выхватил сотник нож из рук девичьих.

– Именно о Никите я и думаю! – вырвалась Святослава. – Не нужна ему мать такая, коей все дружинники попользуются!

– Да о чем ты говоришь?

– Не лги мне, Ярослав. Думаешь, не знаю, как у вас с пленницами принято? Наиграешься сам, а потом отдашь дружкам своим на утеху.

Волк оторопел. Так вот что сердце ее тревожило да заставило нож в руки взять? Рассмеялся сотник.

– Я, может, и глуп, но не настолько, чтобы мать своего сына дружинникам отдавать!

– Это ты сейчас говоришь, пока не в гневе. А как сделаю, что не по-твоему будет, так сразу со мной и поквитаешься, как с пленницей низкой.

– Так ты не делай не по-моему, вот и не поквитаюсь.

– Не могу я так, против воли в ножки кланяться. Не из таких! Чай, не позабыла, что во мне кровь отца славного течет, а он бы мне никогда не простил унижения. Так что можешь сапоги свои сразу в сторонку ставить, не стану их целовать!

Это уже был вызов. Но Волк в ответ только улыбнулся. Именно такой и нравилась ему Святослава – независимой, гордой. Именно такой и полюбил ее тогда, четыре лета назад. Да за высшее счастье принял, когда она сама за ним пошла, руку взяв подле костра праздничного. До сих пор помнил, как сердце его тогда екнуло.

Вот и сейчас стоит пред ним девица с вызовом, глазами изумрудными сверкая. Совсем как в юности. Хорошо стало на душе у сотника от воспоминаний прошлых. Но он быстро прогнал тени смутные. Уже не те они со Святославой. Уже не те. Что он кровь да жестокость лютую познал, что она беды на своей шкуре ощутила немалые да мужей разных ласки принимала. От чистоты их прежней вовсе ничего не осталось.

– Да не стой ты так, Святослава, – сказал ей сотник раздраженно. – Чай, не чужие люди мы с тобой. У нас и сынишка общий. Не стану заставлять тебя целовать сапоги мои, для того у меня и других болгарок плененных много. Но снять с меня сапоги попрошу.