Киевская Русь. Волк

– Пойдем лучше в терем, я тебя пирогами угощу.

Мстислав хотел было отказаться. Негоже ходить в хоромы к девке одинокой да незамужней. Но Святослава лишь рассмеялась, его мысли поняв, и чуть ли не силой внутрь затащила.

– Чай, не невинная я уже девица, о том все знают! Так что можешь смело в терем ходить, не боясь осуждения. Мне людская молва безразлична. Меня за то осуждали, что с Борисом была, а потом и за то, что пленницей Волка стала. Так что мне терять уже нечего. Входи давай!

Притащила-таки она сотника за руку ко столу обеденному. Сама и медовую поставила, и пироги вкусные. Мстислав уплетал за обе щеки. Такими пирогами в дружине не накормят! Ел и диву давался, как Волк отпустил такую хозяюшку. За одни пироги уже полюбить можно было, не говоря уже о красоте невиданной. Но тут молодец, поймав себя на том, что на златые волосы да грудь высокую с вожделением поглядывает, покраснел весь. Не должен он о ней так вольно думать, чай, Волк на нее сам глаз давно положил.

Доел пироги Мстислав, поклонился Тодорке с благодарностью и вышел из терема. По улицам к себе в дружину направился, да все на звезды первые глядел. Давно девицы у него хорошей не было. Бабы-то обычные, конечно, всегда под боком лежали, чай, он дружинник славный. А вот так, чтоб душа развернулась, как когда-то от женки его первой, такого давно не было…

***

Переяславец жил день ото дня обычной жизнью. Потихоньку все налаживалось. Волк сам любил ходить по граду да все примечать. Где стены крепить, где дополнительных лучников поставить, где болгары собираются да шушукаются. Все замечал и все знал, хоть вида не показывал.

Вышел на улицу, где церковь Бога Единого стояла. Знал, что по утрам Святослава здесь милостыню бездомным раздает. Понимал, отчего девица так о них печется, сама когда-то из них вышла. Воспоминания неприятные снова сердце укололи, но Волк сразу же отогнал мысли грустные. Не быть им вместе со Святославой более, вот и нечего прошлое поминать. С сыном разрешал общаться да на прогулки брать, хоть неприятно ему то было. Но деваться некуда, Никита нуждался в матери. Ведь для него она была самым чистым и славным существом на свете. Видел Волк, как Святослава сынишку обнимала и расцеловывала, как вела его за руку детскую, как смеялись они вместе. Понимал воевода, что мать всю себя отдает сыну их общему, любит всей душой своей бескрайней. Оттого еще больнее становилось: рано или поздно он их разлучит, увезет Никиту с собой в Киев.

С такими мыслями вышел Волк к церкви и не ошибся. Святослава стояла на пороге и хлебные лепешки раздавала обездоленным. Воевода невольно за ней наблюдать стал, как она каждому улыбается, как говорит слова добрые, как глаза ее изумрудные светятся теплом да лаской. Ни одного бродягу не обделила, каждому еду дала, каждого словом добрым поддержала.

Волк смотрел и недоумевал. Откуда в ней столько любви и сострадания? После всего, что с ней случилось, она должна была весь свет возненавидеть! А вышло наоборот, она еще больше людей полюбила, еще больше жизни радовалась.

Дождался Волк, когда бродяжки кто куда разбредутся, и подошел к Святославе.

– А мне дашь, Тодорка славная?

Девица удивленно на него взглянула, но лепешку дала.

– А на меня не смотришь так ласково, как на тех бродяжек. Отчего же? –как бы шутя спросил воевода.

– Ты в любви, как они, не нуждаешься. У бродяг никого нет, сама о том ведаю.

– Думаешь, так и не нуждаюсь?

– У тебя вон сколько болгарок плененных ласковых. Чай, залюбливают до зорьки утренней.

Волк промолчал. Святослава в точку попала. В ласках девичьих нужды у него не было, как и у всей его дружины.

– Так зачем пожаловал? – холодно спросила Святослава.

– Совета думал спросить про людей торговых. Они ладьями своими всю реку заняли, и коли случится дело ратное, мешать только станут.

Девица лишь тяжело вздохнула.

– Ой, не рассказывай мне, воевода княжеский, что за советами ко мне ходишь! Тебе просто покорность болгар нужна, вот и делаешь вид, что мы дружны.

– О чем ты?

– Да поняла я все. И почему меня князь не казнил, как предательницу, и почему дружинникам на потеху не отдал, уговорив тебя забрать меня первой из града погибающего. И почему ты меня тогда пальцем не тронул… Я ни князю, ни тебе не нужна. Только из-за болгар терпите.

Волк же в ответ сверкнул глазами серыми да схватил жестко девку под руку, к себе развернув.

– Я сам тогда решил тебя спасти! Сам дружинникам на утеху не отдал. Сам решил волю дать. Князь здесь ни при чем.

– Да не верю я словам твоим, Волк. Не верю! – бросила ему в лицо Святослава, глазами изумрудными от злости сверкая. – Вижу, как ты меня чураешься, вижу, как брезгливо смотришь да приговор смертный выносишь!

– Да не оттого я так делаю, что ты с болгарами. Лишь от позора твоего прежнего.

– От позора прежнего? Это ты мне говоришь, Волк, кто и сам много девок перепортил да жен славных? А сколько ты кровушки пролил безвинной, Волк, сколько? Все о моем позоре думаешь? Так лучше о своем подумай, зверь лютый!

Воеводу слова последние за живое задели. Придвинулся к советчице вплотную и заглянул ей в лицо глазами свирепыми.

– Никогда не смей мне так говорить!

– Отчего же? Я такая же девка, как твои пленницы. И оттого мои слова тебя задели, что правду сказала, кою тебе девки порабощенные не смеют в лицо бросить.

– Да, может, все и верно, что ты говоришь. Да только в одном ошиблась. Не такая ты, как девки мои пленные, потому что тебя я не насильничал. Тебя другие насильничали. Видно, пришел и мой черед показать твое место, девка срамная!

И Волк схватил ее за талию, прижав к груди широкой. Рукой за косы златые рванул, чтоб она голову запрокинула. Стал целовать шею лебединую, другой рукой юбку задирая. Святослава вырывалась, но не кричала. Не хотела, чтоб болгары ее такой увидели. Но если она что-нибудь не придумает, Волк воспользуется ею прямо здесь, перед церковью. И решилась она на хитрость бабскую. Расслабилась вся, стала на ласки свирепые отзываться да в губы целовать. Воевода от неожиданной покорности девичьей и поцелуев ее страстных растерялся, хватку ослабил. Тут и ударила его Святослава меж шаровар да подальше отскочила.

– Я не девка срамная, а Тодорка славная, заруби себе то на носу! – и убежала стремглав с улицы, оставив воеводу одного от боли корчиться.

***

Волк же, когда к себе в терем вернулся, только и мог, что о Святославе думать да о поцелуях ее горячих. Все тело его жаром взялось, когда она ему отвечать на ласки стала. Вспомнил губы ее сладкие да податливые. Все вспомнил! Да только опять пред глазами картины ужасные встали. Видел, как лапы грязные к ней тянутся и тискают, как рядом со свиньями она отдается.

– Неужели я еще тянусь к ней после всего? – спросил сам себя Волк.

Но тело его само за себя говорило, ноя от ласки прерванной.

– Надо с этим что-то делать, – решил он. – Она девка обычная. Приласкать ее один раз и успокоиться!

Стал момента поджидать. Но Святослава нос из терема не показывала, по улицам только с кем-то ходила, одна не оставаясь. А за сынишкой служанку присылала.

– Пусть сама придет! – рявкнул на служанку воевода однажды.

– Не может Тодорка славная, приболела. Очень просит.

Волк и отдавал Никиту прислуге, зная, что Святослава его только обманывает и не болеет вовсе. Но корить не смел. Видно, чует девица, что он надумал, вот и ухитряется ему не попадаться.

Воевода же все чаще и чаще стал ее с Мстиславом видеть. То он ей ведра с водой носить помогает, то дрова тащит, то просто гуляют вместе с Никитой подле речки. Вишь, змея хитрая, его друзей на свою сторону переманивает!

– Ты чего подле Святославы все время трешься? – спросил Волк брата своего названого.

Мстислав сначала не понял вопроса товарища, но о причине догадался.

– Ревнуешь, что ли?

– Да с чего бы мне ее к тебе ревновать? Просто поквитаться хочу за дело одно. А ты все время подле нее мешаешься.

– Это ты по-мужски с ней поквитаться решил? – серьезно спросил Мстислав. – А за что?