Киевская Русь. Волк

– Да так, за обиду одну.

– Святослава девица хорошая. И раз обидела, значит, заслужил.

– Ты защищать эту срамницу вздумал?

– Почему ты ее так называешь?

– Потому что срамница она и есть! – выругался Волк.

– То доказано? Что с Борисом была, вовсе не означает, что она срамница низкая. Она с ним как женка жила.

– И не только с Борисом…

Мстислав слегка помрачнел.

– То, что с тобой жила, будучи пленницей, это и так понятно, мог не говорить.

– А вот тут не угадал. Со мной как раз и не была.

– Тогда с кем?

– А чего это ты так живо ею интересуешься? – спросил Волк.

– Она подруга моя киевская, и просто так ее срамницей называть никому не позволю, даже тебе. Доводы надобны.

Но Волк не посмел доводы высказать. Только ему девица тайну жизни своей позорной открыла. И насколько бы ни была она падшей девкой, тайну ее раскрыть не смел.

– Вот и не зови Святославу срамницей, раз сказать нечего. А если планы свои не оставишь скверные, я еще и стеречь ее стану, – строго сказал Мстислав.

Воевода только взглянул на друга своего да понял, что тот не шутит.

– Ладно, не трону ее, не будем из-за бабы ссориться.

– Обещаешь, что не обидишь?

– Обещаю.

На том и разошлись. Да только Волк пуще прежнего на Святославу злиться начал, что она его друга на свою сторону переманила. Сказал о том Радомиру, лишь рассмешив сотника.

– Больно часто Святослава стала твои мысли занимать да дорожку перебегать. Не влюбился ли в нее снова?

Волк лишь отмахнулся от шутки. Любви в его сердце и подавно не было, одна только злоба.

Глава 24

Постепенно в Переяславец пришло лето теплое, а вместе с ним праздник главный Ивана Купалы. Русская дружина собиралась весело провести гуляние и восхвалить бога своего, как положено, с кострами да плясками. Хоть болгары наотрез отказались в праздновании участвовать, кое их Богу Единому противно было, русы своим традициям не изменили. На краю града, чтоб болгар не смущать, накрыли столы большие да вечером костры разожгли. Дружинники притащили девок своих болгарских, коим был безразличен Бог Единый, да и стали баб медовой потчевать. Святослава на все просьбы прийти наотрез отказалась. Только Мстиславу и получилось ее уговорить. Пообещал, что лично ее от молодцев хмельных стеречь будет. Понимала красавица, что не стоит ей идти на гуляния раздольные, но сердце девичье праздника хотело, да и традиции русские ей по душе были. Чай, давно подле костров не гуляла и не смеялась над парочками целующимися.

Села Святослава за стол, а рядом с ней Мстислав. Никто не решился к девице подкатывать, грозно сотник смотрел на охотничков. Во главе стола Волк сидел с какими-то девками болгарскими. Не смотрел он вовсе на Тодорку славную. Все девок лобызал да смеялся. Почему-то от этого на душе у Святославы грустно стало. Когда-то он ее так же лобызал да миловал.

Невольно позавидовала она тем девкам болгарским. Хоть и был у Святославы сам принц Борис в полюбовниках, но от него она так ярко не загоралась. Тот был с ней мил и нежен, но без страсти жгучей, что она с Волком когда-то в хижине лесной испытала. Вот и смотрела молча, как девки к нему ластятся да милуются, а она сидит одна-одинешенька. Мстислав в расчет не шел. Он был ей просто другом, не более.

Когда огонь костров чуть утих, парочки влюбленные через него прыгать стали. Везде поцелуи, вздохи, выдохи страстные, смешки девичьи повсюду разносятся. Святославе волком выть захотелось. Она давно уже позабыла, что такое настоящая любовь, как это, когда Лада в сердце твое приходит. Кроме жестокости все годы последние ничего не видела. А ведь она еще молода, и красота ее только-только соки спелые давать стала. А единственный на свете молодец, кой мог сердце ее зажечь снова, сидел сейчас да с болгарками миловался, даже не смотрел в ее сторону.

Грустно и одиноко стало на сердце у Святославы. Неужели ей никогда более не познать любви жаркой? Пусть не Волк то будет, в коем нежность давно умерла, да пропасть меж ними разверзлась неодолимая. Пусть кто другой. Ведь готова она любить сызнова и пламенеть страстью, готова всю себя отдавать! Но никого не нашлось, кто бы захотел любви девичьей. Никто в ней уже не видел девицу, что целовать и миловать можно. Лишь Тодорку славную или срамницу низкую, как Волк сказал да прав был. Все знали, и болгары, и русичи, что она уже попорчена. Вот никто и не связывался. А красоту девичью на одну ночку отдавать лишь бы кому она не хотела. Горда для того была.

Вот и жила сейчас одиноко, как дева старая, никому не нужная. Подумала о Борисе. Больно стало на сердце от его предательства. Думала, что любит, защитит, ан нет. Тоже пользовался ею как срамницей, пусть очень дорогой, любимой, но все же срамницей. Ведь как только прижала судьба царевича, так ее и бросил, как вещь ненужную да никчемную.

А всюду поцелуи, смешки да ласки нежные. Всюду Лада правит, да то не про нее. Не выдержала Святослава более чужого счастья, встала из-за стола да прочь пошла, к терему направляясь. Мстислав за ней кинулся.

– Почему уходишь, чай, не по нраву?

– Не по нраву, Мстислав. Гуляния на Купалу – то для молодых и любящих.

– А ты не молода, что ли?

– Молода, да никем не любима.

Мстислав от таких слов вспыхнул, но сдержался.

– Глупости! – ответил только. – У тебя еще все впереди.

Святослава лишь рассмеялась горько.

– К несчастью, у меня уже все позади! Никто не хочет меня приголубить да в жены позвать. Никому не нужна срамница болгарская. Я то и сама понимаю, вот и не ропщу.

– Перестань, – сказал Мстислав и остановил ее, взяв за руку. – Кто полюбит тебя по-настоящему, на это не посмотрит.

И взглянул на нее глазами своими голубыми, будто сказать что-то хотел, да не решился.

Святослава далее двинулась, не заметив смущения сотника, а когда отошли от празднующих прилично, попросила молодца:

– Ты бы шел обратно, Мстислав, да гулял. Ты молод и красив. И болгарки на тебя вон как поглядывают, я все заметила, – она улыбнулась.

– Но я тебя стеречь взялся, вот и отведу до дому.

– Не стоит, – сказала спокойно девица и руку ему на грудь положила. – У меня кинжал с собой. Болгары меня не тронут, а ваши все на гулянии. Да и побыть я одна хочу. Вот и прошу оставить. Тем более что мне грозит, поругание? Так я и не девка давно, поневоле много… – тут Святослава осеклась. Лишнее сказала, но понадеялась, что друг ее не понял. – Лучше иди.

И сама ушла прочь от сотника, ответа не дождавшись.

Мстислав же еще долго ей вслед смотрел. Грудь его от волнения высоко вздымалась. Понял, что за тайну она хранила и за что Волк ее срамницей назвал. Все понял да расслышал. И на друга своего еще пуще разозлился. Разве можно девицу упрекать, что попользовались её красотой да слабостью! Чай, не по ее же воле то было? Да и кто удержится от прелестей таких, как у Святославы? Дурак лишь только! Вот и пропала девица из-за красоты своей. Да ее за то еще больше любить надобно и миловать, раны девичьи лаской залечивать. А его друг нехорошо поступает, срамницей понося, ой как нехорошо. Развернулся молодец да пошел обратно на гуляния, полный решимости с воеводой поговорить серьезно.

***

Волк же хоть и выпил медовой, но был трезв, как стеклышко, ни хмельному, ни бабам его рассудком управлять не позволял. Знал о том Мстислав, вот и позвал в сторонку. Решил сейчас поговорить, как друг с другом, на равных, а не завтра, когда он под начало воеводы снова встанет.

– О Святославе толк хочу вести, – сказал молодец.

Волк замер в ожидании. И почему ему на Купалу опять об этой девке напоминают, когда его болгарки ждут?