Любовь сквозь века

– Баба Слава, помоги. Миланка горит вся. Вчера замерзла, а сегодня не встает, лихорадит дите.

– Идем, посмотрим на девочку твою. Не ори только. Погоди, травы возьму, да воду свою наговоренную.

– Ну, и где тут твоя малая? Бабка Славия, вошла в избу. Уф, запыхалась, чего бежали так, а Любань? Старая я уже, словно кобыла скакать. Бабка подошла к печи и оглядела ребенка, ощупала, заглянула в глаза, потрогала лоб. Девочка лежала молча, не крутилась, и ничего не говорила. По щекам текли слезы.

– Мама, ну не отдавай меня? А мама?– и заплакал навзрыд, захлебываясь слезами и надрывно кашляя.

– Опять заладила свое. Не отдавай, да не отдавай. Ничего не пойму.

Бабка внимательно посмотрела на ребенка.

– Ну ка, цыц – прикрикнула бабка на встревоженную мать. Дай мне лучше чашу побольше.

Женщина подала, что требовалось.

– Бабка, Слава, что с ней?

– Молчи Любань, не отвлекай меня.

Бабка налила воду в чашу, достала из своего узла свечу, зажгла, попросила у матери прядь волос ребенка. Любань замешкалась, бабка шикнула на нее: Отрежь говорю, надо так. Мать послушно выполнила распоряжение ведуньи, села на сундук и стала смотреть, что будет дальше. Бабка подожгла прядь волос девочки над чашей, бросила в воду щепоть какой то травы. Стала смотреть. Вода в чаше пошла рябью, бабка отшатнулась. Глянула на девочку, и ничего не говоря стала собираться.

– Ты куда, куда ты бабушка? Что с Миланой? Не молчи, говори! Мать в сердцах схватила старуху и стала трясти, потом опомнившись, отступила. Прости бабушка, прости. Не знаю, что и нашло на меня.

– Успокойся Любань, успокойся. Хорошо все с девчонкой, отлежится пару дней и все пройдет. Подмерзла видать.

– Что ты в воде увидала?

– Не спрашивай Любань. Придет черед, все узнаешь, а нынче не спрашивай.

С этими словами бабка вышла в сени, тихо прикрыв за собой дверь. Любань и не заметила, как бабка ушла. Милана металась во сне, что-то неразборчивое шептала.

– Доченька моя. Как же так? Что отцу твоему скажу? Прибьет меня, знамо дело прибьет. Горлица моя ненаглядная.

Девочка открыла глаза и снова заплакала: Мамонька не отдавай меня ему.

– Кому, доченька? Кому тебя не отдавать.

– Темному.

– Какому Темному? Милана не ответила, девочка уже крепко спала.

Мать отошла от ребенка: На все воля богов. Будь, что будет.

Глядя на дочь, женщина, постепенно, переключилась на домашние хлопоты.

Отец Миланы, был хорошим охотником и зимой, частенько, ходил за добычей в лес на пару дней. Места у него были свои, только ему одному известные, где и охота хорошая и заночевать можно без страха. Вот и в этот раз дверь в избу отворилась, морозный воздух с улицы ворвался в дом.

– Есть кто живой? Батьку встречайте!

Любань кинулась к мужу.

– Наконец– то пришел. Заждалась тебя, любый мой, заждалась.

Мужчина внимательно глянул на жену: Что стряслось, Любань? Что такое? Дети?

Любань, заплакала: Миланка вчера в лесу намерзлась, а сегодня не встает. Говорила я ей, не бегай в лес, не бегай. Да, кто же меня слушает? На печи лежит, горячая вся. За бабкой Славией я ходила поутру, та пришла, на воду посмотрела, пошептала чего– то, да так и ушла.

Михась, уже и не слушал объяснений жены, подошел к печи, да так и застыл.

– Любань, ты шутки шутишь?

Женщина подбежала к печи. Девочка лежала отбросив в сторону одеяла, на лице застыла улыбка, она мягко посапывала обнимая тряпичную куклу. Мать потрогала лоб ребенка. От утреннего жара не осталось и следа. Любань всплеснула руками: Чудеса, так чудеса. Миланка, металась, да горела все утро, а ты пришел, и как рукой сняло.

Отец наклонился над ребенком, погладил по голове, девочка перевернулась на другой бок.

– Раз все обошлось, дай мать чего-нибудь из еды. Вон, пирог у тебя вижу стоит.

Любань поспешила к печи, где томились щи и каша с маслом. Так она сегодня с девчонкой набегалась, что и про обед забыла, как бы не сгорел.

– Не суетись, жена, не суетись, не голодный я. Пойду, надо амбар подправить, да в сенях, что– то половицы расскрипелись.

Любань опустила руки, посмотрела на хозяина дома. Как же смолоду она его любила! Света белого не видела, всю б себя за него отдала, если бы попросил. Первые годы жила она с мужем хорошо, счастливая своей любовью, беззаботная. Просыпалась с улыбкой, засыпала уткнувшись в его плечо. Дети пошли, начались заботы бабские. Только, со временем перестало хватать ей собственной любви. Думала, когда замуж за него шла, что хватит для счастья, одной любви на двоих, не вышло. Ведь знала же, что стал он жить с ней, чтобы забыться. О той– другой не думать, не вспоминать. Знала. Надеялась, что полюбит ее – Любань. Не полюбил.

Михась, был видным парнем, все деревенские девки по нему сохли. Как приедет на ярмарку, так девицы, шеи сворачивали ему вслед, а он их будто и не замечал. Идет, всем улыбается, шутками – прибаутками сыпет, волосы светлые, косая сажень в плечах. Смотрела на него Любань, да робела. Куда ей о таком мечтать. Еще в годы девичества Любань не была красавицей, лицо в веснушках, невыразительное, волосенки жиденькие, тело щуплое, грудь еле видна под сарафаном, но, как увидит Михася, так думать ни о чем, да ни о ком больше не может. Он один перед глазами стоит.

Не одна Любань сохла по парню, все подружки ее лишь о нем и говорили, завидный жених . Только, на беду, приехали к ним в деревню, чужаки. Кузнец с дочкой. Красивей ее не было в округе. Коса, чуть не в пол, глаза раскосые, зеленые, что звезды горят, ходила так, словно не идет, а плывет по воздуху павой. Увидал ее Михась– пропал. Все чаще и чаще в кузнице стал появляться, вроде как по делу к кузнецу, а сам, хоть бы глазком на свою красавицу глянуть, а она, и не смотрит в его сторону. Он к ней, поначалу, с шуточками, как привык, да девица, что княжна, кинет на него взгляд из под бровей смоляных, глазами стрельнет, и уйдет в горницу. Михась не сдавался, девка видная, ей положено от ворот поворот женихам давать. То с подарком заглянет к девушке Михась, то с гостинцем, а она как не глядела не него, так и не глядит. Отец гордячки руками разводит: Сердцу не прикажешь. Хороший ты парень Михась. Работящий. Только дочь неволить не стану. Пойми, не люб ты ей, никто ей пока не люб. Не ходи к нам, не рви сердце, найди себе другую, полно девок вокруг, а Раду мою забудь.

Многие к ней ходили, сватались, да все, как Михась, не солоно хлебавши возвращались. Возненавидели красавицу в деревне, а пуще всех Любань. Ночами не спала, слезами обливалась, да представляла, как колотит разлучницу, бьет, волосы рвет клочьями, дегтем мажет. Жили они так до зимы, а как выпал первый снег, так исчез кузнец, со своей дочкой, видать, почуял недоброе, что деревенские, девку возненавидели, да ночкой одной и увез ее подальше.

Увезти то увез, да неправду говорят, что с глаз долой из сердца вон. Стал Михась, как чумной, иссох, почернел от горя, то работой себя день-деньской изматывает, то часами лежит, не встает, в одну точку смотрит. Ждала Любань, что пройдет у него горе, что забудет он Раду, да с каждым днем все мрачней Михась становился.

Решилась Любань: Мой будет, никому больше не отдам.

Пошла к бабе Славии. Все девки к ней бегали, кто парня присушить, кто веснушки вытравить, а кто удачу да везенье к себе привлечь, да все больше, конечно, по любовным делам. И Любань решилась: А что такого?

Бабка дала ей травку, сказала, что нашептать, да когда той травкой Михася напоить. Напоить его надо было, аккурат, перед Купалой. Сделала Любань все, как Славия ей велела, ничего не упустила, не забыла, не спутала. Заварила отвар, пошла к Михасю. Тот день она помнила, как будто вчера это было. Просто так же парня поить средь бела дня не станешь. Придумала повод -пойти к его матери, соль на муку сменять. Мать его ей соль, на муку поменяла, а Михася в доме не оказалось .

– Куда это, тетка Марфа, твой сын подевался? То первый парень на деревню был, все с шуточками да песнями, а с весны не видно и не слышно его.

– Тебе-то, девка, что за дело? В кузню заброшенную пошел –женщина тяжело вздохнула. Все не верит, что никогда эту змею подколодную не увидит, что уехала она.

Попрощалась Любань наскоро, побежала в кузню. Михась был там. Лежал ничком на траве, и казалось, не видел ничего.

Подошла Любань к нему, наклонилась над парнем.

– Вставай Михась, хватит. До смерти себя уморишь, вставай.

Открыл он глаза, смотрит на Любань, будто не видит, не узнает девушку, сквозь нее глядит.