Любовь сквозь века

– Вставай Михась, вставай! Любань уже кричала в голос.

Парень поднялся, головой помотал: Что орешь? Иди отсюда.

– Не пойду я никуда, за тобой пришла, без тебя не уйду.

– Волоком, что ли, на себе потащишь?

– Надо будет и потащу. Пойдем, любый мой, негоже здесь тебе одному. Так и помрешь. Не вернется она больше.

Пошел Михась от кузни сначала, тихонько, словно недужный, потом быстрей, да быстрей – шаг прибавляет, так, что Любань за ним бежит.

– Погоди Михась, погоди.

– Чего мне годеть, то? То пойдем отсюда, то погоди. Не поймешь вас баб.

– Так ты еле полз, а сейчас как черти тебя кусают. Я чего искала то тебя -вот мать тебе отвар передать велела. Целебный сказала.

– Давай свой отвар. Не отравишь?

– Да ну, тебя. Пей уже скоренько, да пойду я. Целый день за тобой бегаю.

– Бабская твоя доля такая – бегать.

– Пей – не насмешничай.

Парень выпил все, до донышка. Следующим днем был Купала. Гуляла деревня. Вечером жгли костры, девки венки на воду пускали, гадали на предстоящие свадьбы, на будущих женихов. Кто парой не обзавелся, присматривал себе любушку.

И Михась на гульбу вышел. Да только не смурной, а тот прежний Михась, шутник да красавец. Любань своего не упустила, в ту же ночь промеж ними все и сладилось. Ох и горяч он был с ней, никогда больше так он ее не любил, так жарко не целовал, да не обнимал. Слова какие -то шептал, и казалось, никак не мог ей насытиться, а когда заснули на рассвете, к себе прижал: Не уходи моя хорошая, никогда от меня не уходи родная моя. Люблю тебя, Рада моя, Радушка.

Не Любань, а Рада. Вот тебе и ворожба. Кого уж он видел, когда был с ней– Любань так никогда и не узнала. На утро, посмотрел Михась на девушку, вздрогнул, будто протрезвел с хмеля.

– Любань, что было между нами?

– Неужто, не помнишь ничего?

– Нет, не помню.

– Купала вчера был, вместе мы теперь, а дадут боги, так после этой ночи сынка, или дочку тебе рожу.

Так и стала Любань бабой, так и пошла замуж, зная, что муж будущий ее не любит. Жили вроде справно, не обижал он ее, но и не жаловал. По хозяйству всегда вместе, работящий, детки пошли, а счастья не было. Поняла Любань, что не полюбит он ее никогда, жить будет, спать будет, а не полюбит. Камень лег на сердце, тяжелый, пудовый. Обида точила, злость да тоска заедали. Она к нему с лаской тянется, а он отведет ее руку и продолжает заниматься, делами хозяйственными. Потом к охоте пристрастился, в лес стал ходить, пропадать там. Возвращался всегда с улыбкой, вроде наладилось у них, родилась Милана. С ее рождения и потеплело сердце Михася, как солнышком она его согрела, любил ее Михась пуще остальных детей. Хорошим он был отцом, старался никого не выделять, а этой и кусок послаще протягивал, и в просьбах никогда не отказывал. Как подросла, стал брать ее с собой в лес. Возвращались они радостные, голодные, и в те дни был в семье шум, гам, смех, а вечером после таких походов, собирал отец детвору, Милану обязательно на колени сажал и рассказывал чудные истории, про водяных, русалок, кикимор болотных, времена стародавние, когда боги жили среди людей. Так Милана и засыпала у него на коленях. В такие вечера он сам укладывал девочку спать, укрывал, клал рядом куклу. Любань все удивлялась откуда у простого мужика такая нежность к ребенку. Покуда, одним вечером не услышала, как он ее укрывает одеяльцем, да говорит: Спи моя красавица, спи моя родная, не бойся ничего моя радушка.

Радушка….Вот, оно что! Обмерла Любань. Не ждала она, что оживет эта забытая любовь, и боль ее отступившая, вернулась с такой силой, что ей захотелось кричать, да ломать все, что под руку подвернется: Вот, в чем дело! Как я раньше не поняла. Действительно, девчонка напоминала разлучницу– и волосы смоляные, и глаза пусть не зеленые, а таким же огнем горят– загадочным, и горда не по годам, все соседки ее княжной маленькой в шутку величают. Похожи, очень похожи. Только Милана очень добрая, для нее любовь свою дарить, да нежность, как воды испить. Тихая, робкая, ее доченька.

Плакала Любань горько, за любовь свою неразделенную, жизнь зря потраченную, казалось ей, давно она все слезы выплакала, а они все лились и лились из глаз потоками. Перегорела в ту ночь в ней вся любовь к Михасю. Уважение осталось, все же отец детей ее, да горечь и сожаление, что не совладала она с собой, когда молодой была. Может и встретила бы того, кто полюбил бы ее. К Милане с того дня отношение женщины изменилось, насколько отец не мог налюбоваться дочкой, настолько мать не могла ее видеть, все в ней ее смущало и не нравилось. Чем старше становилась девочка, тем более необычной и непохожей на других детей она была. Задумчивая, мудрая не по годам, как и отец на ходу могла выдумывать и рассказывать всякие небывалые истории малышам. Что не попросишь, все сделает. Вроде и мала еще, а уже должна и дом подмести, и матери с обедом помочь, но все норовила, улучшить момент и сбежать в лес. Там было ее царство, какая -то невиданная сила, берегла девочку в лесу. Собираясь за грибами да ягодами, местные кумушки брали с собой Милану, зная, что девчушка обязательно выведет их на богатую поляну, и еле донесут они полные лукошки до деревни.

Сегодня, все в их доме было, как обычно, та же горечь от невнимания и нелюбви мужа пронзала Любань насквозь. Она смотрела ему в спину, первый раз волной закипела ненависть к нему, и злая радость от того что, постарел он, осунулся, хотя с виду, все еще был сильным, полным жизни мужчиной, но прожитые годы, полные забот и труда давали о себе знать.

День шел своим чередом, и Любань вздохнув, занялась, хозяйством. Набежали дети, в избе стало шумно, не до думок и горестей. Одному пирожок, другому подзатыльник, жизнь вернулась в привычное русло.

Глава 5

Лютый вошел в деревню. Утро было студеным, срывался мелкий снежок. Вскоре, стужа отступит, но пока еще рано, еще зимняя пора –навье время. Люди косились на чужака. У какой– то дородной бабы Лютый спросил о том, где ему найти старшин. Баба указала на избу в самом центре деревни и спешно скрылась. Такая реакция людей была привычна для Лютого, значит, у бабы есть здравый смысл и инстинкт самосохранения, усмехнулся своим мыслям ведун.

Войдя во двор к старшине, Лютый оглядел справное хозяйство и зашел в избу. На лавке сидел старик, с виду больной и немощный, но это была лишь видимость.

– Кто таков будешь?

– Здрав будь хозяин. Зови меня Лютый. Я жрец Темного. Помните еще про Требу ему? Не забыли ? Ваш черед отдать причитающееся.

Старик не поморщился и не пошевелился, поманил пальцем мальчонку, которого не заметил поначалу Лютый: Ну, ка дите, беги зови бабку Славию, да дядьку Никиту.

– Ты ведь ни к одному, ко мне пришел? Так ведь Лютый? Мы ждали тебя. Славия увидала еще вчера твой приход и девочку, которую ты решил забрать. Ты помнишь ведун, треба только тогда треба, когда отдана от чистого сердца, добровольно?

– Никто вас неволить не станет, но и ты старик вспоминай, что бывает с теми, кто не отдал требы.

– Помню, Лютый, помню, еще те времена, и не спорю с тобой. Ты проходи, садись – не побрезгуй моим стариковским обедом. Отдохни с дороги. Ты к нам ненадолго, надо думать. Решение примем, да пойдешь себе дальше.

Вошла бабка Славия, за ней крепкий мужичонка с куцей, всклокоченной бородой.

Первым заговорил хозяин дома: Кого выбрал на требу Темный?

– Милану,– был короткий ответ.

– Почему мы должны отдать ее тебе, Лютый? Где доказательство, что ты жрец Темного?

– Славия, ведь ты видела меня еще вчера в чаше с водой, и я тебя видел. Предначертанное свершится, хотите вы того или нет. Не уйдет со мной Милана и деревни вашей не станет. Эту зиму пережили, хорошо, а дальше, как Силы рассудят. День вам на решение, не решите, пойду к ее родителям сам.

– Девочка больна, -промолвила Славия.

Лютый усмехнулся: болезнь ее поправима, поболит да пройдет. Я слово свое сказал, черед за вами,– ведун встал, и не говоря ни слова, вышел из избы.

Собравшиеся переглянулись.

– Что делать будем? Пошли к отцу Миланки, к Михасю. Девчонку надо отдать, вот и весь сказ.

– Ой, Никита как у тебя просто все, не твою же Катерину забрать решили.

– Полно тебе Славия, полно, сказали бы Катю отдать, пришлось бы нам с матерью с дитем прощаться. Ничего не поделаешь. Жить все хотят. Треба Темному, по справедливости, как издавна заповедано, да дедами велено. Перечить не след. Отдавали до нас и нам суждено.

– Твоя правда Никита, так было всегда, не нам нарушать закон. Пошли к Михасю.

Все трое поднявшись с лавки, вышли за порог. Никто из них не обратил внимания на Петра. Мальчонка жался за печкой, сидел тише мыши, чтобы не выгнали: Миланку, его Миланку решили отдать этому бородачу. Да зачем это? С кем же он Петр будет теперь играть, с кем в луга весной бегать, а летом у ручья валяться, и слушать ее чудные сказки, про красавиц, воинов отважных, русалок да мавок полуденных. Милей всех других ребят была Петру соседская девочка. Как в лес с ней давеча сходил, так вообще решил, что всегда только с ней играть будет, вон храбрая какая и добрая, никогда его не обижала.

Петр со всех ног бросился к своей подруге: Поди, как всегда, сидит на пригорке с куклой, да на опушку лесную смотрит, а то, может, опять в лес собралась. Надо предупредить, чтоб не ходила. Мужик там этот страшный, схватит и все, и не увидит Петр больше никогда Миланы.

На пригорке Миланы не оказалось.

– Точно, в лес подалась! Надо выручать, пропадет ведь. Петр бежал к лесу, сердце мальчонки выпрыгивало из груди. Подружку закадычную жалко конечно, да только в чащобе страшно, и мужик там тот: Ну, и пускай страшно, и пускай мужик! Петр поднял валяющуюся палку. Он– Петр тоже не лыком шит, дед летом его драться учил, теперь Петр с любым деревенским мальчишкой легко управлялся. Показал дед ему пару секретов.