М.Ю. Лермонтов. Фантазии и факты

После восстания на Сенатской площади враги генерала в столице стали усиленно распространять слух о желании Ермолова якобы «отложиться от России, стать во главе самостоятельного государства, составленного из покоренных областей. Продолжительное отсутствие сведений о присяге Кавказской армии императору еще больше встревожило Николая I, а Следственная комиссия «по делу 14 декабря» усиленно искала прямые улики против Ермолова. Ничего не обнаружив, Николай I не успокоился и направил начальника главного штаба генерала И.И. Дибича в Тифлис с особым поручением: «разузнать, кто руководители зла в сем гнезде интриг, и непременно удалить их». Генерала Ермолова отстраняют от командования, и он уезжает в свое имение в Орловскую губернию, а затем переезжает в Москву. К этому-то опальному генералу и везет поручик Лермонтов письмо от его бывшего адъютанта.

Послание Граббе подтверждает, что у него с Ермоловым были неофициальные отношения, которые не доверялись почте. Переписка между ними подвергалась перлюстрации… <…> В феврале 1840 года Граббе отправлял с подобным же письмом к Ермолову штабс-капитана Д.А. Милютина.

Передавая письмо Лермонтову, Граббе, видимо, также рассчитывал, что и он, как и штабс-капитан Д.А. Милютин, на словах передаст то, что происходит в армии, лучше, «нежели позволило бы то письменное изложение». Поручение Граббе поставило Лермонтова в один ряд с людьми «ермоловского круга». Однако неверно представлять себе, что это была организованная оппозиция николаевскому режиму, возглавляемая Граббе, как об этом писали многие исследователи. Кавказ в те годы был одной из отдаленных провинций Российской империи, и военные здесь держались свободнее, чем в столице. На Кавказе допускали и вольнолюбивые разговоры, и критику в адрес правительства.

Подобные вольные разговоры велись и в доме командующего войсками Кавказской линии и Черномории генерал-адъютанта Граббе, где поэт нашел радушный и даже дружеский прием.

Встреча Лермонтова с Ермоловым и передача этого письма могли произойти в Москве в период с 31 января по 2–3 февраля 1841 года[145 - Михайлов О.Н. Генерал Ермолов. С.115-116. URL:  https://litlife.club/books/49130/read?page=115 (https://litlife.club/books/49130/read?page=115) (дата обращения: 4.06.2020).].

30 января Лермонтов прибывает в Москву. Посещает А.П. Ермолова.

5 февраля прибывает в Петербург и сразу нечаянно показывается в большом свете, на балу у Воронцовых-Дашковых.

Э.Г. Герштейн подробно анализирует этот эпизод.

Масленичный бал у графа Воронцова-Дашкова в 1841 году был устроен 9 февраля. Собираясь туда, М.А. Корф записал в своем дневнике: «Сегодня – масляничное воскресенье – folle journеe празднуется в первый раз у гр. Воронцова. 200 человек званы в час; позавтракав, они тотчас примутся плясать и потом будут обедать, а вечером в 8 часов в подкрепление к ним званы еще 400 человек, которых ожидают, впрочем, только танцы, карты и десерт, ужина не будет, как и в других домах прежде в этот день его не бывало»

Программа придворного бала в точности совпадает с распорядком дня на таком же балу, устроенном во дворце в 1834 году. Пушкин описал этот бал в своем дневнике: «Избранные званы были во дворец на бал утренний, к половине первого. Другие на вечерний, к половине девятого. Я приехал в 9. Танцовали мазурку, коей оканчивался утренний бал. Дамы съезжались, а те, которые были с утра во дворце, переменяли свой наряд. Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидовали утренним счастливцам».

Лермонтов, конечно, был зван не на парадный обед, куда ждали наследника и Михаила Павловича, а – так же, как Пушкин в 1834 году и Корф в 1841 году, – на вечер. Этот вечер описан Корфом 10 февраля: «На вчерашнем вечернем бале Воронцова был большой сюрприз и для публики, и для самих хозяев, – именно появление императрицы, которая во всю нынешнюю зиму не была ни на одном частном бале. Она приехала в 9 часов, и, уезжая в 11, я оставил ее еще там. Впрочем, она была только зрительницею, а не участницею танцев. Государь приехал вместе с нею. Оба великие князя были и вечером, и утром».

Итак, поэт был замечен среди других шестисот приглашенных на том придворном балу, куда неожиданно явилась императрица в сопровождении императора[146 - Герштейн Э.Г. Судьба Лермонтова. Лермонтов и двор (часть 6). URL: http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/gershtejn/sudba-lermontova-2-6.htm (http://lermontov-lit.ru/lermontov/kritika/gershtejn/sudba-lermontova-2-6.htm) (дата обращения: 4.06.2020).].

Получается, для самих хозяев бала неожиданно прибывает императрица, которую сопровождают император Николай I и князь Михаил Павлович. Впрочем, венценосная чета точно планировали свой приход. И, конечно же, не только ради Михаила Юрьевича. Но В.А. Соллогуб, еще недавно писавший по заказу пасквиль на поэта, был в ужасе от страха за него. Однако Лермонтов не тот человек, который позорно бежал бы в подобной ситуации. Он повел себя так, будто бы ничего не случилось. В принципе Лермонтов, возможно, полагал, что прошел уже «огни и воды». В тюрьме сидел, под судом был, дуэль и унижения прошел, на войне под пулями выжил. В апреле намечалась амнистия по случаю бракосочетания наследника царевича Александра, и Лермонтов надеялся на милость – позволение выйти в отставку.

Арсеньева не сумела из-за распутицы выехать из Тархан в Петербург, чтобы повидаться с внуком. Можно только представить, как сожалела Елизавета Алексеевна, что отговорила Лермонтова выйти в отставку двумя годами ранее, и какое горе было для них обоих, что не удалось свидеться в Петербурге!

Лермонтов в столице, в надежде на отставку и приезд бабушки, вновь оказывается в своем круге: встречается с В.Ф. Одоевским, Е.П. Ростопчиной, С.Н. Карамзиной, В.А. Жуковским, А.Д. Киреевым, А.П. Шан-Гиреем, А.А. Краевским… Договаривается о втором издании «Героя нашего времени». Кстати, пока Лермонтов воевал, в октябре 1840 года друзья помогли ему издать сборник стихотворений, куда вошло 29 произведений, среди которых «Песня про царя Ивана Васильевича…», «Бородино», «Дума», «Мцыри» и другие[147 - Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова; Бородино; Узник; Молитва («Я, матерь божия…»); Дума; Русалка; Ветка Палестины; Не верь себе («Не верь себе, мечтатель молодой…»); Еврейская мелодия (Из Байрона) («Душа моя мрачна…»); В альбом (Из Байрона) («Как одинокая гробница…»); Три пальмы (Восточное сказание); Молитва («В минуту жизни трудную…»); Дары Терека; Памяти А. И. О-го; 1-е Января («Как часто, пестрою толпою окружен…»); Казачья колыбельная песня; Журналист, Читатель и Писатель; Воздушный корабль (Из Зейдлица); «И скучно, и грустно…»; Ребенку («О грезах юности томим воспоминаньем…»); Отчего; Благодарность; Из Гёте («Горные вершины…»); Мцыри; «Когда волнуется желтеющая нива»; Сосед («Кто б ни был ты, печальный мой сосед…»); «Расстались мы; но твой портрет…»; Тучи.]. Впрочем, помогали в этом деле не только друзья. Касаясь образа Елизаветы Алексеевны Арсеньевой, характеризуя его как положительный, А.В. Карпенко и В.И. Прищеп пишут:

Характеристика [Е.А. Арсеньевой. – О.В.] позволяет верить тем, кто рассказывал об отправке Елизаветой Алексеевной редактору «Северной пчелы» Ф.В. Булгарину романа «Герой нашего времени» с вложенными 500 рублями. Следствием стали восторженные статьи газеты 30 октября 1840 года. Хорошим отзывом Булгарина воспользовался товарищ Лермонтова по университетскому пансиону В.С. Межевич. Он опубликовал в «Северной пчеле» письмо о поэзии Лермонтова с приложением стихотворения «Дума». Теперь имя и творчество Лермонтова становилось известным не только в литературных и великосветских кругах. Более широкое столичное общество было подготовлено к встрече с интересом и вниманием. Как видим, PR-технологии, действенные и сейчас, были известны нашим предкам еще в XIX веке[148 - Карпенко А.В., Прищеп В.И. Оправдание Лермонтову. Нальчик. ООО «Телеграф». 2014. С. 55-56.].

Но это, естественно, нисколько не умаляет таланта Михаила Юрьевича.

Поклонившись Елизавете Алексеевне, продолжим.

12 апреля 1841 года Лермонтов получил предписание в течение 48 часов покинуть Петербург и проследовать на Кавказ в Тенгинский пехотный полк.

Вечером того дня состоялись проводы у Карамзиных. 13 апреля Лермонтов прощается с В.Ф. Одоевским. 14-го в 8 утра уезжает из Петербурга в Москву, оставив в редакции журнала «Отечественные записки» большую тетрадь стихов.

Арсеньева на расстоянии задействовала все знакомства: за ее внука хлопотал лично В.А. Жуковский перед наследником и императрицей. Бесполезно.

В Москве Лермонтов останавливается у Д.Г. Розена, где встречает Столыпина-Монго, который тоже должен отправиться в Тифлис, и А.И. Васильчикова. Монго уезжает раньше, Лермонтов проводит время в общении с Н.Н. Анненковым, Ю.Ф. Самариным. Особенно в разговорах с Самариным. Впечатления и смысл их Самарин записал в свой дневник. Однако:

Весь дневник Ю.Ф. Самарина состоит из отрывочных записей и выписок. Тетрадь 1841 г. подверглась жестокой последующей цензуре. Большинство листов в ней вырезано, из них значительная часть была заполнена текстом карандашом и чернилами. Когда и кем были вырезаны эти страницы, установить пока не представляется возможным. Общей участи этой тетради подверглась и запись о Лермонтове. Она обрывается на полуфразе, далее следуют 7 вырезанных страниц вплоть до следующей записи от 23 и 24 октября 1841 г. На некоторых из корешков этих вырезанных страниц заметны следы текста карандашом и чернилами. На последней странице сохранившегося текста о Лермонтове – следы от непросохших чернил следующей вырезанной страницы[149 - Герштейн Э.Г. Отклики современников на смерть Лермонтова: (По неопубликованным материалам архивов Елагиных, Булгаковых, Каткова и Самариных) // М.Ю. Лермонтов: Статьи и материалы. М.: Соцэкгиз, 1939. С. 64-69. С. 69.].

Примерно 23 апреля Лермонтов выбыл из Москвы. По пути на Кавказ, в Туле, он встречает Столыпина-Монго, и дальше они продолжают путь вместе до штаба в Ставрополе, откуда Граббе посылает их в крепость Темир-хан-Шуры. Вероятно, экспедиция состоялась до их приезда в отряд или не состоялась вовсе. Возможно, они направились обратно в штаб и, заехав в Пятигорск 12 мая, прошли, говоря по-современному, медицинское обследование. Вряд ли Лермонтов, как и Столыпин, были совершенно здоровые. Лермонтов докладывает командиру Тенгинского полка о том, что он, отправляясь в отряд П.X. Граббе, заболел лихорадкой и получил от пятигорского коменданта разрешение на лечение. Врач Барклай де Толли рекомендует для Михаила Юрьевича лечение в течение всего лета.

И только почти через месяц после прибытия Лермонтова в Пятигорск Николай I нечаянно узнает о том, что Лермонтов не находится на фронте. Император шлет указания в Главный штаб. 30 июня 1841 года

Дежурный генерал Главного штаба гр. П.А. Клейнмихель сообщил командиру Отдельного кавказского корпуса генералу Головину о том, что Николай I, «заметив, что поручик Лермантов при своем полку не находился, но был употреблен в экспедиции с особо порученною ему казачьею командою, повелеть соизволил…, дабы поручик Лермантов непременно состоял налицо во фронте и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку»[150 - Мануйлов В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. М.; Л.: Наука,1964. 198 с. С. 163.].

Вот почему-то в этом месте у исследователей разногласия. Одни полагают, что император подтверждает свое желание послать Лермонтова на смерть, другие видели в этом противоположное:

Поэт обрекался на строевую и караульную службу непосредственно в расположении полка (тогда в Анапе), без возможности отличиться в боевых вылазках и экспедициях[151 - Карпенко А.В., Прищеп В.И. Оправдание Лермонтову. Нальчик. ООО «Телеграф». 2014. С. 126.].

Получается странная вещь: Николай I вдруг поменял позицию и почему-то стал настаивать на «сбережении» поэта, в то время как на месте службы, в Главном штабе, почему-то действовали вразрез с пожеланиями императора: Розен, Габбе, Головин посылали Лермонтова на опасные задания, игнорируя Николая I. Как это понять…

Да, действительно, с августа 1840 года штаб-квартира Тенгинского полка «временно переместилась в крепость Анапу»[152 - По лермонтовским местам: путеводитель / Сост. О.В. Миллер; Авт. предисл. И.Л. Андроников. М.: Профиздат, 1985. 304 с. С. 192.].

Но вот читаем в работе Д.В. Раковича: весь 1841 год «Тенгинский полк в полном составе участвовал в экспедиции в земли непокорных убыхов…»[153 - Ракович Д.В. Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Тифлис, Типография Канцелярии Главноначальствующего гражданской частью на Кавказе. 1900. 494 с. С.18.]. В полном.

На просторах интернета находим, что…

…в 1841 г. под командованием начальника береговой линии генерала Анрепа четыре батальона Тенгинского полка приняли участие в экспедиции в земли убыхов. 5-й батальон, не входивший в число войск береговой линии, находившийся в крепостях Кавказской и Усть-Лабинской, принимал участие в набегах генерала Засса на закубанские племена. В марте из Темиргоевского укрепления вышел отряд генерала Засса, в составе которого была 14-я мушкетерская рота тенгинцев. Не доходя двух верст до впадения Фарса в Лабу, войска столкнулись с войсками горцев, и произошла самая кровопролитная битва на Кавказе – Фарсская[154 - Кондратьев Ю. Вклад Тенгинского пехотного полка в развитие Кубани. С. 1-9. С. 6-7. URL: http://m-academ.centerstart.ru/sites/m-academ.centerstart.ru/files/u4/statya_vklad_tenginskogo_pehotnogo_polka_v_razvitie_kubani_-_kondratev_yuriy.pdf (http://m-academ.centerstart.ru/sites/m-academ.centerstart.ru/files/u4/statya_vklad_tenginskogo_pehotnogo_polka_v_razvitie_kubani_-_kondratev_yuriy.pdf) (дата обращения: 10.09.20).].

Последнее упомянутое событие состоялось в марте 1841 года. Была ли возможна исключительно строевая служба в Тенгинском полку в 1841 году? Вряд ли. Весь 1841 год положение Тенгинского полка, ослабленного огромными людскими потерями, было неутешительным:

Горцы не решались нападать на них открытой силой, но беспрерывно вели перестрелки с гарнизонами и держали их в постоянной блокаде.[155 - Там же.].

Но даже если предположим, что конкретно в Анапе в это время было спокойнее, это мнение развеивает воспоминание одного из путешественников в 1840-е годы:

Жители отправляются с конвоем брать воду в речке Анапа, в расстоянии двух верст от крепости. Крепостные лошади пасутся за крепостью под прикрытием пушки[156 - По лермонтовским местам: путеводитель / Сост. О.В. Миллер; Авт. предисл. И.Л. Андроников. М.: Профиздат, 1985. 304 с. С. 193.].

Нет, «фронта» в значении «фрунт» не получается.

Итак. Филолог не экономист и не политик, он не в силах разобраться в тонкостях игры большого света. Но кое-какие соображения высказать может.

Лермонтов благодаря своим родственным связям, знакомствам, благодаря своему таланту стал значимой фигурой в игре большого света. Под большим светом понимается окружение императорской семьи, в среде которого шли интриги и борьба за влияние на высокостоящих особ. Лермонтов стал одним из таких приближенных, причем посвященный в игры[157 - Интересно, что Милевская Н.И. (Милевская Н.И. «…Я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно» (Творчество как дополнительный опыт постижения жизни) // Московский Лермонтовский сборник. Вып. 4-5. «Послушай, вспомни обо мне…». М., 2019. 568 с. С. 37-55. С. 51), анализируя отношение Лермонтова к жизни, полагала, что поэт определял жизнь как игру; многие его герои «играли», но не хотели быть «игрушкой».] настолько, что, выйдя из них, предав их огласке или намереваясь это сделать, становился крайне опасным для противников. Можно также сказать, что недоброжелатели Лермонтова преимущественно склонялись к западному типу мышления, искали сближения с Англией и разрыва отношений с Францией. Недолюбливали Ермолова. Некоторые знакомые (и хорошие знакомые) Лермонтова пытались сохранять нейтралитет в игре большого света: это, вероятно, Краевский, Карамзины, военачальники Розен, Габбе, Головин.

Возможно, недоброжелатели Лермонтова убедили императора в опасности поэта. Опасность больше заключалась в том, что Лермонтов мог предать огласке что-то, что не предназначено для ушей посторонних. И если в стихотворении (например, как «Смерть поэта») многое не скажешь, то гораздо больше информации можно высказать в драме (например, как в «Маскараде») или в романе – «Герое нашего времени». И если Николай I позволил отпуск Лермонтову в начале 1841 года, то потому только, что не знал о дальнейших его творческих планах и настроениях (которые он поведал друзьям и знакомым во время отпуска), а возможно, и о письме к Ермолову. Во время же отпуска стали ясны намерения поэта выйти в отставку, участвовать в издательском деле и писать исторические романы, что в перспективе значило неизбежное обнародование информации и, главное, – неприятие игры большого света. Воспрепятствовать Лермонтову можно было бы тремя способами: дискредитировать поэта, убить его или не дать ему возможности писать. Попытки дискредитировать, предпринятые ранее, провалились. Убить на Кавказе в бою не получалось: Лермонтов упрямо не попадал под пули горцев. Остается третье: чтобы не было возможности написать большую прозаическую вещь, держать Лермонтова постоянно в боевой готовности, что по факту и происходило на так называемой «фронтовой» службе в Тенгинском полку.

Но было поздно: Михаил Юрьевич с мая находился в Пятигорске и если принялся за сочинения, то уже сильно продвинулся. Простое убийство теперь не решает проблемы. Обязательно нужна дискредитация на тот случай, если после убийства будут обнародованы рукописи.

Вообще, странно, что Николай I с опозданием узнал о том, что Лермонтов отсутствует «налицо». Возможно, и в отделении А.Х. Бенкендорфа вели двойную, а то и тройную игру. (На эту мысль наталкивает еще и тот факт, что, к примеру, Бенкендорф, получив осведомление о выезде А.С. Пушкина из Петербурга 9 марта 1829 года, понятия не имел, куда Александр Сергеевич поехал[158 - Ениколопов И.К. Пушкин в Грузии и под Эрзерумом. Тбилиси, Изд-во «Мерани», 1975. 171 с. С. 44.]…)

Как только Государь был извещен о том, что Лермонтов не под пулями, в Пятигорск, вероятно, были направлены нужные люди.

В.С. Нечаева, расследуя дело о «дуэли» Лермонтова и Мартынова, констатировала факты:

1. Во время своего последнего пребывания на Кавказе Лермонтов состоял под тайным надзором находившегося в Пятигорске и посланного из Петербурга со специальным поручением от Бенкендорфа жандармского штаб-офицера подполковника Кувшинникова.

2. О поручении, идущем от Бенкендорфа, знал и содействовал ему начальник штаба кавказских войск флигель-адъютант полковник Траскин. Он оказался в Пятигорске тотчас же после дуэли и держал в своих руках всю организацию следствия по делу о дуэли.

3. Три рапорта, посланные 16 июля в Петербург, необычайная быстрота, с которой была организована и приступила к работе следственная комиссия, свидетельствуют о большой важности, которая придавалась происшедшему событию, о заинтересованности в нем Петербурга.

4. Черновые ответы Мартынова на вопросы следственной комиссии (впервые публикуемые полностью) обнаруживают целую серию лживых сведений, обдуманно внесенных им после консультации секундантов, которым в свою очередь советы давал Траскин.

5. Вопросы Пятигорского окружного суда, который первоначально должен был судить Мартынова, показывают, что суд нащупал ряд сомнительных мест в первом показании подсудимого. Он поставил перед ним с достаточной определенностью вопрос о какой-то иной причине дуэли, кроме шуток Лермонтова, и вопрос об условиях дуэли, которые напоминали о преднамеренном убийстве Лермонтова. Мартынов в своих показаниях защищался именно от этих обвинений, но не давал прямых ответов на прямо поставленные вопросы, а ссылался на прежние показания на следствии и отсылал за ответом к секундантам.