В шкафу скелет и крылья

Но, впрочем, Дусю просили искать скелеты, а не гены. И первый из этих скелетов был найден при помощи наемщиков Лихолетовых, бывших дальней, на семи водах замешенной родней бабушки-отоларинголога.

К Игорю Дмитриевичу и Норе Викторовне Дуся попала только через два дня после заселения в гостевой комнате тридцать третьего этажа. Ее туда Юля привела. Привела и так смутно представила Евдокию жильцам, что те до конца и не поняли кто она по сути есть: то ли молодой милиционер, то ли близкая подружка вдовы…

Но, к счастью, уяснили главное: с девицей просят не тушеваться, говорить правдиво и подпольщиков не изображать – Дуся Землероева расследует убийство.

Нора Викторовна и Игорь Дмитриевич, по милой совковой привычке, усадили непонятную персону за длинный кухонный стол, чаю предложили: стол заставлен вазочками с печеньем, конфетами, крендельками, булочками, мармеладками, зефиром. На стенах уютные светильники, верхний свет отсутствовал, мягкое лучение лилось отовсюду и особенно из глаз: более слащавую пару искренних доброхотов Дуся в жизни не встречала. Супруги Лихолетовы слегка напомнили ей безвредных домашних питомцев – упитанных, вечно жующих морских свинок с немигающими глазками. Или хомячков.

– Как?! Разве вы не знаете?! – примерно через полчаса приложила обе лапки к груди мадам Хомячиха. – На свадьбе Юлии и Николая был скандал – Ядвига Рощина повисла на Егоре, Ольга их застукала и облила крюшоном!

Весьма занимательную историю про обнимания на свадьбе сына Евдокия ловко перевела на прочие адюльтеры полковника. Минут через десять попробовала сосредоточиться на череде женских имен из просто подозреваемых и конкретно улученных, но плюнула. Полковник получался вроде бы гусаром. Причем прилично нынче обеспеченным. После выхода в отставку (с нерядовой пенсией) Егор Валерьевич подвизался во главе какой-то полувоенной ветеранской организации. Постоянно удирал от супруги на слеты, охоты, юбилеи, вручения регалий и прочие пьянки. Ольга Марковна лесных комаров и пьяных «братьев по оружию» на дух не выносила и редко посещала, и потому череда из женских лиц получилась весьма условной и мифологической. Рожденной воспаленной бабьей ревностью и одиночеством.

В итоге Дуся запуталась не только в череде, но и фактичности и попросила Лихолетовых рассказать о достоверных адюльтерах Николая Котова.

– Их не было, – дружно развели лапками морские свинки, не забывая пережевывать сухой корм в виде печенюшек. – До семнадцати лет Коленька жил в атмосфере подозрительности и вечных оправданий. Видимо, домашние разборки отца и матери надоели ему жутко и своим женам Коленька не изменял. Как только чувствовал – уводит в сторону, брал паузу, думал и только потом рубил с плеча. Мол, простите, Тата, Юля, я полюбил, как честный человек, обязан и так далее. Впечатлительные молодые люди зачастую дают зарок: «Я не буду жить, как мои родители», но редко его выполняют. Коленька здесь – исключение.

Дуся в результате услышанного так и не поняла – жалеть ей Ольгу Марковну или признать круглой дурой, со всей серьезностью рубящей сук, на котором сидит? Сцена с крюшоном имела многих свидетелей, но… кто не знает хмельных и легких свадебных флиртов?

Вот если бы три дня назад убили полковника Генштаба, а не его сына, то информацию стоило бы признать существенной. А так пока… Пока скелеты сплошь чужие и в основном мифологические.

***

Дуся, в полном соответствии с фамилией, трудолюбиво «рыла землю»; Паршин приезжал все реже: проверив алиби жильцов «верхушки», следствие склонилось к версии подстроенного под бытовые разборки заказного убийства со стороны конкурентов по бизнесу. Поскольку получалось – никто из проживающих на верхних этажах убить физически не мог, в определенный час все находились при свидетелях. Мама Оля с папой Егором вместе смотрели телевизор в приятной близости камина. Тата с Эдиком в эти минуты маленько поругались из-за пособий Эдику на бедность и дулись: Тата на кухне за выпечкой пирога, сынуля, громко разговаривая по телефону, в своей комнате. Валик целовался с Машей. Лихолетовы заказывали пиццу. Секретарша Эмма наводила лоск в преддверии начала уик-энда.

Все.

Дуся жесточайше соскучилась по своей обожаемой недавно заполученной квартирке. Но Паршин умолял остаться в «цитадели» хотя бы до поминок на девятый день, когда все соберутся – только самый ближний круг, – немного выпьют, погрустят о Коле и, может быть… ведь так бывает… сболтнут чего-то сгоряча.

«Лови, Дуська, каждое слово! Взгляд из-под ресниц. Укол, упрек, плевок и критику!»

Евдокия, скрепя сердце и зубы, осталась в надежде на плевок и критику.

Суббота. После похода на кладбище и в церковь (Дуся замерзла почему-то и там и там совершенно одинаково, как подзаборный Бобик) печальная компания собралась в просторной столовой квартиры первой жены покойного.

Вначале, еще в четверг, Юля предложила расположиться у нее, но Ольга Марковна, с неописуемо ужасным выражением на лице проходившая мимо страшного опечатанного кабинета, категорически отвергла предложение. (Рестораны не рассматривались из-за папарацци.) Узкий круг скорбящих – родня и «старая банда» в лице «какого-то директора» Станислава Леонидова и супругов Рощиных, – печально расселся по крепким стульям столового гарнитура. Боря Рощин поминальную речь толкнул. Проникновенно. Но мама Оля тут же запретила «детям» плакать. Слезы навряд ли бы одобрил покойный сын, так что вспоминайте, дети, Колю со светлой грустью, а не пошлым вытьем над рюмкой. (Так и было сказано. Слово в слово.)

Тата, правда, не сдержалась. «Какой-то директор» сумел ее утешить, рассказав историю из общего туристического прошлого. Рощин добавил, что сделал подборку из старых, еще не цифровых съемок покойного, выбрал места, где Коля наиболее типичен – весел, бодр, любимый заводила. После недолгого всеобщего переглядывания с суровой мамой Олей, съемку решили посмотреть перед прощальным кофе в гостиной.

Конкретно в тот момент в столовую вошла Эмма Канипалова.

На поминальный девятый день секретаршу никто не приглашал. Эмма простилась с шефом на похоронах вместе с прочими работниками компании. Так что, увидев на пороге стройную фигуру в черном деловом костюме, зареванная Тата шмыгнула красненьким носиком и спросила хоть и слегка логично, но крайне невоспитанно:

– Ребята, а кто последним заходил?

Все сразу поняли, на самом деле вопрос звучит следующим образом: какая бестолковая зараза забыла дверь на ключ закрыть?! Почему эта разодетая профурсетка всем тут глаза мозолит?!

Эмма выпад прожевала и проглотила; невозмутимо оглядела скорбящую компанию и обратилась к вдове:

– Простите за вторжение. Примите еще раз соболезнования. Юлия Владимировна, не могли бы вы сегодня уделить мне полчаса вашего времени?

– Сегодня? – удивилась Котова. Трагически поморщилась.

– Да. Именно – сегодня. Пожалуйста, это очень важно, я буду вас ждать.

Эмма кивнула обществу, всем показалось – усмехнулась; прямая, как штанга футбольных ворот, спина секретарши исчезла за углом столовой.

В гостиной, в унисон, прозвучало сразу несколько ремарок.

От мамы Оли: какая невоспитанность, что себе позволяет эта девица, врываться без звонка и т. д. и т. п.!

От Рощина задумчивое: интересно, что девушка имела в виду?

От Эдика: мам, баб, а когда она мою квартиру освободит, а? надоело, в натуре – живет тут, ходит, как у себя дома…

Та, к кому непосредственно обращались слова Эммы, сидела с выражением крайней задумчивости на лице. Кусочки хлебного мякиша отщипывала и катала в пальцах.

– Юля! – привлекла к себе внимание отоларинголог. – Я надеюсь, ты не позволишь помыкать собой какой-то секретарше?! – В возмущенном вопле проскользнуло нечто настолько личное, что муж-полковник неловко крякнул и поежился. – Она, видите ли, ждать изволит! Нахалка!

Евдокия ловила взгляд вдовы, вращая шеей, приглядывалась к прочим, надеялась хотя бы на крошечный плевок по теме.

Не прилетело. Да и Юлия, надо сказать, после принятых еще на кладбище успокоительных таблеток (удивительно совместимых с некоторой дозой алкоголя) была тиха и кротка, словно накормленный ягненок. Сидела молча и большей частью смотрела в стену.

Возмущенный вопль отоларинголога безответно улетел в пространство. Народ вернулся к траурным речам, налег на рюмки и закуски. Про секретаршу все забыли.

Опомнившаяся после рыданий Тата, при помощи отданной в ее распоряжение домработницы старших Котовых Люси, проворно сотворила смену блюд. Горячие закуски окончательно отогрели тела и души замерзших на кладбище друзей и родственников; разговоры о покойном плавно перешли в разряд анекдотов, и в том не было ничего зазорного: усопших, тут мама Оля права, следует провожать не только слезами, но и хорошими, порой веселыми воспоминаниями. Пусть видят с облаков, что оставили о себе добрую теплую память.

…Мужчины пару раз сбегали перекурить. Женщины приватно поболтали. Ольга Марковна, в частности, поведала, почему запрещает перекуры в доме: тыщу лет назад еще капитану Котову выдали в пайке сигареты восьмого класса – «Донские». В ответ на искреннее, чуть лебезящее удивление Ядвиги «А разве такой класс бывает?» ответила: бывает, если в табаке попадаются кусочки автомобильной резины и прочий мусор. Мусор этот при сгорании, по словам мамы Оли, выдает такой неповторимо гнусный дым, что мухи дохнут, а у женщин развивается непереносимость близости с курильщиком. Подобное воспитание – дымить вне дома, мама-врач привила и сыну.

Тата снова прослезилась. Валик смылся в свою комнату. Эдик поскакал на лестницу к не таким слезливым мужикам.

Через десять минут, когда почти все общество собралось вместе, оказалось, что просмотр «нарезок» кинооператора Рощина откладывался по причине не полной работоспособности домашнего кинотеатра.

Минут пятнадцать Эдик уверял, что разбирается в видеотехнике, как автослесарь в газонокосилке, глазом не моргнете, раз-раз – починит. Эффектно лежал пузом вверх под плазменной панелью; директор Стасик и кинооператор Боря стояли возле его пяток с умными лицами. И вероятно, так продолжалось бы до вечера, если бы вернувшийся в гостиную Валик не сообщил, что отдал во временное пользование какому-то другу какие-то шнуры.

Послали за шнурами.

Дусю на все время возни с кинотеатром припахали к джезве. Хозяйка приема, отвлекая скорбящих гостей от досадного видеонедоразумения, обмолвилась, что Евдокия заткнет за пояс любую (перегоревшую) кофемашину. Землероева прониклась щедрой рекомендацией и скромно расстаралась. Поколдовала у плиты. Как оказалось через двадцать досадных, усердных минут, пожалуй, даже слишком: очередь из кофеманов превысила пределы разумного.

Послали за кофемашиной. Юля дала опростоволосившемуся с кинотеатром Эдику ключи от своей квартиры, пасынок не подвел – притаранил в целости агрегат (к слову сказать, почти не уменьшивший очередь истинных ценителей).

За «нарезку» старых пленок Боря Рощин получил огромное мерси от всей компании: после просмотра кинохроники Евдокия Землероева смогла оценить, какого парня потеряли близкие – Коля Котов был грандиозным мужиком. Веселым, хлебосольным, улыбчивым, с дамами обходительным…

Диск с фильмом Рощин подарил родне. Прощание прошло проникновенно. В половине одиннадцатого подвыпивший Эдик побрел к Канипаловой выяснять отношения относительно дальнейшего проживания секретарши на приписанной ему жилплощади, несильно пнул дверь «своей квартиры», заметил, что не заперто, вошел…

Эмма Канипалова лежала между тумбой и столом на кухне с ножом в груди. В пронзительно синих глазах секретарши застыло неимоверное удивление.

* * *

Паршин орал на Дусю долго. Почти без перерывов.