Пристрелите загнанную лошадь

Улицы города заполнялись людьми, спешащими с работы домой, машины медленно двигались по перегруженным автострадам, я смотрела в лобовое стекло и думала о том, как странно закончился мой разговор с двумя мужчинами. Я ехала отказываться, но согласилась помочь, собиралась предложить интеллектуальную помощь, а меня вежливо ткнули мордой в салат. Я всего лишь очередной оловянный солдатик в шеренге войск Туполева. Меня обманули, обласкали и отправили на амбразуры. Дай бог здоровья Белле и господину Борисову, надеюсь, помянут добрым словом и принесут букетик к вечному огню, к сгоревшей брошке и кусочку расплавленного олова.

– Приехали, Софья Николаевна, – сказал Антон, но остался сидеть.

Я вздохнула и выбралась из машины. Антон вышел вслед за мной, захлопнул дверцу и подошел вплотную.

– Софья Николаевна… – начал он, но я перебила с усмешкой:

– Еще раз скажешь «Николаевна», и я в тебя плюну.

– Софья, – согласился он, – не бойтесь ничего. Точнее, бойтесь, будьте очень осторожной, но… я вам обещаю, что сделаю все возможное для вашей безопасности.

– Спасибо, – сказала я, сжала его руку под черным рукавом пиджака и медленно отправились прочь с пустынного двора.

Антон смотрел мне вслед. Дверца машины не хлопала, мотор не урчал, Антон смотрел мне в спину.

Как это все печально.

* * *

В коммуналке случился вселенский канализационный потоп. Братья-троцкисты сновали с ведрами и тряпками и ждали вердикта сантехников: два хмурых знакомых мужика из нашего ЖЭКа пытались извлечь из толчка некую затычку. Из-за этой преграды почему-то лопнула труба, и сантехники старались представить вредный предмет для всеобщего обозрения и осуждения.

– Повезло тебе, Софья, – буркнул Коновалов. – Только ты можешь быть уверена, что не твоя тряпка забила унитаз.

– Давно трудитесь? – спросила я, размышляя, стоит ли снять ботинки или в уличной обуви пока походить.

– Часа полтора. Сантехники говорят, в трубе что-то застряло, ржавое железо не выдержало напора и, говно, простите, в магазин протекло.

– Вот беда-то, – согласилась я и пошла в свою комнату.

В ней ничего не изменилось. Уходя на свидание с Туполевым у касс Речного вокзала, я тщательно убралась, вытерла пыль, расставила учебники и книги в должном порядке. Если бы в эту комнату с печальным или служебным визитом зашли люди, то увидели бы келью воспитанной девушки и примерной студентки. Заподозрить грязные помыслы в столь образцовой мадемуазель не просто, я постаралась.

Привычные вещи, фотография котят в клубках шерсти на стене трогала до слез, я сняла ботинки у порога комнаты и прошла к окну. В квартире Туполевых не горело ни единого огонька, невзирая на пугающие серо-фиолетовые сумерки, я тоже не хотела включать свет, села у подоконника, поставила на него локти и начала ждать.

Спросите чего? Не знаю. Звонка мобильного телефона и сигнала «Отбой, Софья»; движения серых людей в бронежилетах к наружной лестнице; или, может быть, прихода Самоеда. Чего-то ждала.

В коридоре топали кирзачи сантехников и шумели, ругались соседи, высоким фальцетом в общем гомоне выделялся обеспокоенный голос Лопаты. Голоса перемещались – от кухни до лестницы и обратно, накал страстей повышался, и наконец с истерическим выкриком «Сонька!! Выйди!!», на мою дверь опустился чей-то кулак.

Я таки вышла. И уперла руки в бока.

– Что надо?

– Сонька, скажи им, что не моя это майка!! – визжал Гарик и отпихивал от себя ведро с некой серой субстанцией.

Серой субстанцией оказалась некогда белая футболка с логотипом клуба любителей пива. Татьяна Сухомятко брезгливо, двумя пальцами обеих рук в резиновых перчатках, придерживала навесу расправленную футболку и следила, чтобы капли с нее падали в ведро. Продемонстрировав в виде доказательства дыру и лозунг «Губит людей не пиво», выругалась и шлепнула тряпку обратно в ведро:

– Не твоя, говоришь?! Мурло неумытое, хоть бы смотрел, чего в унитаз выливаешь!

– Да я и полов-то никогда не мою! – молитвенно прижав ладони к желудку, лепетал Гарик. – Скажи им, Сонька, ты видела, чтобы я когда-нибудь полы мыл?!

– Не видела, – честно, со вздохом, призналась я.

– Вот! – взвизгнул Лопата и ткнул в меня пальцем. – Мой свидетель!

– Софья! – с укоризной взревел Тарас Сухомятко и, размахивая ведром как пращей, погнал Гарика от моей двери к кухне. Видимо для того, чтобы прибить там без некоторых свидетелей.

– Сумасшедший дом, – один голос сказали я и Татьяна и разошлись по разные стороны.

Я вернулась к фиолетовым сумеркам и подоконнику, мадам Сухомятко отправилась защищать Лопату от разъяренного мужа. Случись что, в суде разбираться не будут, по какой причине Тарас Сидорович Сухомятко нанес тяжкие телесные повреждения (помойным ведром) своему соседу Игорю Владимировичу Лопатину.

Канализационные катаклизмы и привычный спектакль из нормальной жизни троцкистов добавили к горечи капельку меда: когда вокруг все так привычно и прекрасно, чего бояться? Дом полон людей, в ближайшее время эти люди не угомонятся, в туалете два крепких сантехника латают трубы на живую нитку. Все прекрасно, и даже в удобства через пару часов запустят…

Что же от генерала-то не звонят?! Неужто не могут в трех мужиках разобраться?!

– Софья Николаевна, можно к вам? – раздался вместе с легким троекратным стуком тихий голос у двери.

Я подскочила со стула и метнулась к порогу.

– Кто там? – спросила тихо-тихо.

– Алесей Петрович, – ответили из-за двери. – Откройте, пожалуйста.

– Минуточку, я не одета, – пробормотала я.

Что ему нужно?! Лицо моментально покрылось испариной, руки мелко задрожали, пересохший язык прилип к небу.

– Софья, Мария Германовна приглашает вас выпить чаю, – говорил за дверь инженер Сидорчук. – Вы придете? Что ей передать?

– Да, да, конечно, – без всякого энтузиазма проскрипела я и, открыв наконец дверь, но перегородив вход плечом, уставилась на невозмутимого фиктивного мужа актрисы.

– Пойдемте?

– Я только… только переоденусь.

– Пожалуйста, без церемоний, – улыбнулся Алексей Петрович, и я поняла, что он собирается меня ждать.

– Минуточку, – сипло пробормотала и захлопнула дверь.

В том, что Мария Германовна приглашает меня выпить чаю, не было ничего необычного. Мое общество актриса предпочитала другим троцкистам, – она вообще любила все молодое и свежее, – и часто, иногда по два раза в неделю, зазывала меня на чаепитие. Порой при помощи «мужа», порой звонила мне на сотовый.

«Случайность или заготовленная акция?» – переодеваясь в приличную футболку, лихорадочно размышляла я. Что, если никакая Мария Германовна меня никуда не приглашала? В ее комнате все приготовлено для нежного допроса и тихого убийства, а сама актриса крепко спит под влиянием снотворного.

Но по коридору шныряет куча народу, Сидорчук даже переговаривался с кем-то, дожидаясь меня у двери. Я связала нервы крепкими узлами и отправилась… куда? Овцой на заклание? Или пить чай и коротать вечер в милом обществе? Пожалуй, второе. Слишком много свидетелей бегает по коридору.

Подкрасив губы и причесавшись, я вышла к непонятно чем довольному инженеру и медленно поковыляла к двери актрисы. Сидорчук топал в арьергарде и вел себя вежливо – придерживал дверь, пока я просачивалась в заставленную мебелью комнату травести.

Нового гостя Марии Германовны я разглядела не сразу. А когда разглядела – тот сидел за массивным сервантом из мореного дуба, – то подпрыгнула, развернулась в воздухе на сто восемьдесят градусов и слету врезалась в грудь подпирающего сзади инженера. Как мячик.

Смешно получилось. Инженер от неожиданности рухнул на ширму.