Моги. Не там, где ничего не случается

– Во-вторых… Понимаешь, у каждого из нас с самого детства в душе, условно говоря, есть кнопка. Кнопка называется «Близким без тебя никак». И чем старше ты становишься, тем эта кнопка перед включением нового возраста болит всё сильнее. У нас всегда в душе болит. И чем дольше, тем больше. Мы живём с этой болью. Болит и у меня всегда, и вчера болело, и завтра будет болеть, и сейчас болит, хоть я этого и не показываю, и с каждым разом всё сильнее…

Мог Амадей слегка отвернул от Поэ лицо и прикрыл глаза ладонью. Он не хотел, чтобы она видела, как у него дрогнули губы.

Наверное, он не хотел, чтобы в этот момент у Поэ в душе раньше чем надо сильнее заболела кнопка: к каждому оно само приходит в своё время… И вообще, знаешь, я уже давно понял, что в жизни нет никакого поздно, нет никакого рано, всё самое важное происходит вовремя, поэтому в своей судьбе ты не можешь ни опередить сам себя, ни опоздать к самому себе. А вот по отношению к другим можешь!

Поэ напряжённо свела бровки и, закусив губку, решила отвлечь юношу другим вопросом:

– А почему вы умеете больше нас? Ты говорил до этого.

Мог Амадей благодарно улыбнулся, на его щеках появились приятные ямочки. Я говорил, что у него были ямочки? Нет? Так вот, они есть, как будто мало его природа и без того внешне одарила!

– Просто мы живём ближе к природе, земле, а она не обманывает, как ваши учебники.

– С чего ты взял, что наши учебники врут?

– Они не врут, они заблуждаются или отстают. Это единственные книги, которые будут переписываться и дополняться всегда, в зависимости от каких-то обстоятельств. В отличие от художественных книг, которые пишутся один раз и сразу на всю жизнь. Поэтому на вашем месте я бы верил художественной книге больше, чем учебнику. Книга, у которой ни отнять, ни добавить, вот настоящий учебник.

– Хорошо, тогда, как говорит мой папа, у меня сразу два вопроса. Первый… Папа!!!

Поэ побледнела, и у неё перед глазами пронеслось всё, что было до этого.

Глухой выстрел. Папа падает на колени. Они тащат его глубже в лес. Ружьё и ладонь с патроном раскатисто хлопают друг о друга. Мог Амадей трясёт растопыренными пальцами и курлычет. Маляр разводит грязь. Шквал гудит и рвёт землю. Кровавое пятно, быстро надвигаясь, жёстко шмякает по лицу Поэ, и наступает тьма…

– Где папа?! – кричала Поэ, озираясь.

– С человеком Что Это Было всё в порядке. Будет всё в порядке.

– Где, где он?!

– Это рядом, с другой стороны священного дерева.

Поэ кинулась за дерево, мог Амадей поспешил за ней.

Ствол дерева в обхвате был очень широким, кора испещрена глубокими бороздами, а толстые извилистые корни расходились на десятки метров вокруг. С другой стороны дерева в особенно толстом корне образовалась выемка на манер ванны. В ней лежал папа.

Ванна была наполнена той же смолисто-молочной жидкостью. И папа был покрыт ею почти полностью. Над поверхностью смеси выступало только бледное уставшее лицо, на котором отпечаталась боль. Поэ присела рядом и пристально вгляделась в папино лицо. Слабое дыхание разгоняло смесь рябью. Он дышал!

– Я так испугалась, у меня ведь больше никого нет, – жалобно сказала Поэ.

– И мамы нет? – деликатным тоном спросил мог Амадей.

– Я маму даже не помню, она умерла, когда я появилась на свет. А папа почему-то спрятал от меня все фотографии с ней. Говорил, что сжёг, чтобы не делать себе всю жизнь больно. Может, и правда, сжёг…

Они помолчали. Потом Поэ озабоченно затараторила:

– А как долго он здесь пробудет? И когда придёт в себя? Он будет полностью здоров?

Мог Амадей даже чуть спокойнее, чем обычно, чтобы повлиять на волнение Поэ, ответил:

– Это решает Мать-могиня. Я уверен только в одном, если человек Что Это Было жив и он здесь, то он обязательно когда-нибудь встанет. Просто нужно подождать.

– Я так не хочу ждать, я так хочу поскорее!

– Я понимаю.

На поверхности жидкости в ванне надулся пузырь, потом оторвался и взлетел. Ветер подхватил его и понёс куда-то вдаль. Пузырь летел и радужно переливался. А на поверхности один за другим стали надуваться и взлетать другие пузыри. Целой эскадрильей они улетали прочь.

– Что это? – удивилась Поэ.

– Это смерть. Рана была серьёзная, смертельная. И организм мог и не справиться, не выдержать натиска смерти. И Мать-могиня, видимо, решила не концентрировать болезни вместе с действием раны, и стала дробить смерть и выводить её частями из тела. Пузыри – это части смерти. Ветер их уносит подальше от тела. Но там, где пузыри лопнут и прольются каплями на землю, никому никакого вреда не будет, потому что это была смерть, предназначенная конкретно для твоего папы, для человека Что Это Было. Правда, м-м, если пузырь всё-таки лопнет над тем человеком, кому была назначена смерть, и капнет на него, то…

– Что то?

Поэ почему-то не стала говорить, что смерть предназначалась не папе, а могу Амадею, ведь это охотник в юношу стрелял, а папа просто кинулся к смоле, встав между пулей и могом, и, получается, закрыл его собой. Она осторожно посмотрела на улетающие пузыри и, чтобы юноша точно под ними не оказался, слегка отодвинула его от себя, будто бы папе нужно больше места для свободного дыхания. Мог Амадей спокойно отодвинулся.

Иногда мы не понимаем, почему нас держат на расстоянии. Нужно воспринимать это спокойно: может, так заботятся о нас?

– То человек умрёт… Стенки пузырей очень прочные, но никто не знает когда и где они прорвутся. Справедливости ради надо сказать, что если рядом не оказывается того, кому смерть была послана, но оказывается тот, кем смерть была послана, а пузыри прорываются над ним, и проливаются на него каплями, и тогда он…

– Что тогда он?!

– Пославший смерть погибает на месте. Смерть не бывает бесцельной, она всегда находит цель, не прямую, так обратную. Но если честно, так не случалось ни разу… Старики говорили, что такое может быть, но никто не видел.

Пузыри гроздьями поднимались один за другим от ванны. Зрелище было красивое, хотя Поэ немного пугало то, что это шарами летит не что-нибудь, а сама смерть, споткнувшаяся на её папе. Она хотела бы, чтобы их всех ветер отнёс как можно дальше от папы, и от мога Амадея, но перестав от страха оглядываться на феерический полёт пузырей, не заметила, что несколько пузырей застряло в ветках именно дерева Матери-могини, и из-за хвои их почти не было видно.

– А когда вся смерть кусочками выйдет из папы, что дальше? – торопила события Поэ.

– После этого начнёт надуваться шар хворей. В этот момент человек Что Это Было может уже даже прийти в себя. А если нет, то придёт в себя после того, как шар отвалится, и мы его, этот шар с болезнями, оттащим в Хворое место и спустим в Гиблую яму.

– Ох, – вздохнула Поэ, немного придя в себя. – А где мы сейчас, вообще?

– Мы в деревне могов.

– Почему я не вижу домов? Или вы в землянках живёте?

– Нет, не в землянках, но подземные помещения, склады и ходы, конечно, есть. А не видишь наших домов, потому что они хорошо замаскированы. Тысячи лет люди хотели поработить нас, чтобы мы служили их гнусным захватническим планам. Поэтому мы скрываемся, и чем меньше нас видно, тем меньше стычек с людьми.

– А что, люди вас ищут?

– Да.

– Почему же я никогда раньше об этом не слышала?

– По той же причине, по которой ты не видишь наши дома. От вас скрывают эту информацию, чтобы не было лишних вопросов, только скрывают уже не моги, а ваши правительства. А дома, вон они, приглядись. Посмотри, куда деваются моги и откуда они появляются.

Поэ присмотрелась изо всех сил. И вдруг разглядела! И поняла конструкцию!

Выглядело это так. Три-четыре рядом стоящих сосны связывали между собой верхушками, так получалась крыша, маскирующая под собой дом. То есть, вы летите, например, над лесом, и видите только верхушки сосен, а они, оказывается, крыша!