Миряне. Печальнейшая повесть

Итак, продолжаем разбираться. Новообращенному объявляется Божья Воля: Богу угодно, чтобы все жили в Церкви. То-есть, все мирские заботы – «во чрево», пройдя через которое, они сами понимаете, во что обращаются. Иначе говоря, жизнь как таковая – дерьмо (извиняюсь), и сама по себе имеет смысл только в качестве удобрения на полях служения Богу в Церкви. А в чем же это служение, угодное Богу, заключается? В основном, в Богослужении. То-есть, самое главное дело в мире, угодное Богу – это церковная служба, и все, что с нею связано, и поэтому понятно, что самые главные люди на свете те, кто эти богослужения устраивает и проводит. Ну, есть там всякие еще мелочи: малое доброделание, домашнее благочестие, исполнение молитвенных правил, милостыня, наконец – это все для негодных, для тех, кто церковной карьеры не сделает по «профнепригодности». Женщины, например, о которых даже в евангелии не раз говорится: «… не считая женщин и детей». А пословица прямо определяет: «Бабе попом не бывать, красной девке обедню не служить». Правда, есть одна лазейка, как женщине к церковной карьере примкнуть и наладиться – монашество. Но об этом разговор отдельный, особенный.

А дальше все просто. Самый главный у Бога – конечно, Патриарх, высший церковный чин (на Западе – Папа), дальше чины помельче, еще помельче, совсем мелкие – а там и «народ этот, невежда в законе, проклят он». И если хочешь иметь свое законное место пред Богом, пора браться делать церковную карьеру: сперва ты нам послужишь, служа тем самым Богу, а потом идущие следом послужат тебе. Получается что-то весьма похожее на финансовую пирамиду господина Мамвроди – уж не в церкви ли этот умник набрался премудрости на свою математическую модель жульничества?

Господи, сколько лет я сам пропутался в этом лабиринте выстроенных в затылок цитат и мнений, не находя ни щелки, ни выхода. И, раз попав в этот порочный круг, скольких других людей загонял в него кнутом и пряником, заставляя скакать вперед себя, или следом. Некоторых и погубил… Господи, прости нас, неразумных. Были немногие, которые отказались, сошли с дистанции. Таковых мы (в том числе и я) писали в предатели.

Впечатление, полученное мною в церкви перед крещением подтолкнуло меня навстречу поискам, вначале вполне бессознательным, возможности «служить Богу», заняв – я был в этом искренне уверен – предназначенное мне место священника в церкви. При этом мне представлялось, что служение это похоже на сказку Горького про Данко: «что сделаю я для людей?» Не забыл я и про патетическую концовку: вырванное из груди горящее сердце, остыв, погасло, и выпав из ослабевшей руки, было втоптано в грязь бездушной толпой двинувшихся дальше по своим делам себялюбцев. Именно с позиций оскорбленного великодушия воспринимал я довольно безразличное, потребительское отношение первых своих прихожан, в основном деревенских старушек, к церкви с ее великими истинами и лично к себе, и моему подвигу «самопожертвования», состоявшему в отказе от блестящей по возможностям гражданской карьеры ради служения в деревенской церкви. Постепенно выяснилось, что никуда я их за собой не поведу, и не смогу научить «разумному-доброму-вечному», потому что они заняты своей вполне земной жизнью, в которой церкви, включая и мою персону, отведено вполне небольшое место. Я обижался «за Бога», обличал их, даже по молодости пытался «наказывать», но так ничего и не получилось. Я возмущался и удивлялся вполне искренно, а потом за многие годы привык, и знал, что «духовный разговор», с которым ко мне обращаются, сведется к вопросу, можно ли «завтра» в постный день подать на поминальный стол скоромное, и водку поставить. Я не возражал – все равно делали по-своему. Только с годами до меня стало доходить, что эти простые люди совершенно не склонны отождествлять меня с Богом, в которого они по-своему веруют, как умеют, да и в посреднике, на роль которого я невольно претендовал, они не нуждаются, ибо «Бог есть на всяком месте». А в церковь ходят больше по обычаю, заведенному предками, потому что «так Богу угодно». Почему, зачем угодно – «не знаем, и знать не хотим, это дело не нашего ума».

Между тем, самая возвышенная вера никогда не бывает свободна от некоего рода соображений личной пользы – да-да. Таково свойство личностной природы души: для человека все, кроме него самого – «внешнее». В том числе и Бог. Внешнее имеет для нас значение своей привлекательностью. То, что не может быть как-то использовано, мы и знать не хотим. И если существуют какие-то отношения с Богом помимо примитивно-утилитарных, значит, нам нужно от Него что-то еще, о чем, может, мы и сами не догадываемся. Причиной Богоискательства является, по-видимому, восстание разума против неизбежности смерти, прекращения бытия. Смею думать, что тому, кто не верит в вечную жизнь, по большому счету, и Бог не нужен. Выполнять какие-то требования божественного учения человек не станет до тех пор, пока он смертен: «Будем есть и пить, ибо завтра умрем». Зачем грузить себя моралью, создающей помеху бездумному существованию ради собственного удовольствия, если все равно исчезнем? Что помогает жить дольше и лучше – хорошо; что мешает – долой, будь это и Сам Христос. «Зачем Ты пришел прежде времени мучить нас?» – спрашивают Христа бесы, эти бессмертные учителя смертного человечества. Которое за ними бездумно повторяет Христу: «Уйди, не мучь нас, дай нам пожить, а если хочешь помочь, то помоги материально». И только для тех, кто уверовал в личное бессмертие, учение Христа становится значимым. Бог оказывается нужен не для чего-то, а Сам по Себе, потому что от Его Бытия теперь зависит и мое личное бытие. С Богом нам по дороге, и теперь уже навсегда.

Теперь для всякого, уверовавшего в собственное бытие, пришла пора поинтересоваться, а собственно, на каких условиях? «Что сотворю, да жизнь вечную наследую?» И вот тут-то интересующихся ожидает большая неожиданность. Учение Христа нам что обещает? Правильно, спасение души и жизнь вечную. Ну, во-первых, понятно, что спасение души – от смерти, исчезновения, небытия. А, во-вторых, обратимся-ка, к Евангелию, к самому учению Христа. Итак, чтение недели о Страшном Суде:

Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуете Царство, уготованое вам от создания мира:

Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня;

Был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне.

Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! Когда…?

…И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне.

И, заметьте, ни слова про Богослужение. Это что, случайность? Или, может, Христос забыл?

Богослужение или служение Богу?

Господь судит человека, когда жизнь его прожита, кончена, и итог подведён. Каждый предстаёт пред Богом со всеми делами своими. Вот как можно сказать – веруем мы или не веруем? Вроде веруем, а дела творим, как неверующие. Настали странные времена: то, что мы могли бы делать для Христа, как бы отнято у нас, мы лишены этого. Раньше весь уклад жизни был совмещен с христианским доброделанием. Считалось, что нищий человек, пришедший к тебе под окна, – это сам Христос, он тебе послан Богом. Так они и назывались – убогие, Божьи люди. И такого человека обязательно надо было и приютить, и накормить, и обогреть.

Сейчас у людей установка жизненная другая, общественное сознание изменилось. По телевидению и в газетах говорят и предупреждают: незнакомых в дом пускать нельзя, двери надо держать на запоре, в машину никого не подсаживать, а то, не дай Бог, машину отнимут, побьют, а то и убьют. Нищие – это индустрия попрошайничества, подавать нельзя, потому что сами нищие работают за копейку, а бандиты у них деньги отбирают. Пьяниц, наркоманов и всяких несчастных надо гнать от порога, потому что это люди опасные, они преступники, они могут вас убить, ограбить, заразить какой-нибудь заразной болезнью, ещё там что-нибудь в таком роде. Смотришь и думаешь: ну да, всё это правда, правильно, случаи бывают всякие. Но они и раньше бывали. Случалось. Люди-то всегда одинаковые.

Иногда действительно задаёшься вопросом: что это, случайность? Или целенаправленный замысел, который планомерно, «медленно, но верно», осуществляется среди людей? Сатанинский, заговор, направленный на то, чтобы погубить, возможно, «и избранных», и превратить всё, что есть в жизни христиан – в посмешище и мертвечину?

Мы всё время говорим: мы христиане православные, мы спасаемся, весь мир во зле лежит, все погибают, а мы спасаемся по вере своей. Однако в приведенном выше евангельском чтении Господь ничего не говорит о посещении Церкви. Ни о вере, ни о церкви, ни о причащении, – ни о чём, что сказано в других местах Евангелия, не говорит здесь. Нет ничего и о разделении по вере. Единственно, чем Господь будет судить нас – это делами малого доброделания, то есть нашими с вами каждодневными житейскими, бытовыми делами. А ведь Страшный Суд – это конечное определение участи человека. То есть, что с нами будет, и где мы будем: с Богом в вечной жизни, или будем гореть а аду? «Идите проклятии в вечный огонь, уготованный диаволу и ангелам его».

Удивительно: ни подвигов, ни побед в войнах, ни великих преобразований, ни славы и известности человеческой, ни учения, возвысившегося в народе – ничего этого Богу не нужно для того, чтобы признать человека достойным Царствия Небесного и вечной жизни. Единственное, о чём говорит Христос, единственная мера, по которой Он будет судить нас с вами – это наше бытовое и ежедневное малое доброделание.

Пришёл нищий к порогу – накорми его, заболел человек – посети его в больнице, посадили в тюрьму – посети в темнице, принеси ему передачу, чем-то утешь его; накорми голодного, напои жаждущего – и всё, всё! Ничего больше не нужно для того, чтобы спастись. Вот просто больше ничего не нужно!

И еще оказывается, что малое доброделание, которое человек совершает в жизни, стирает границы между верующими и неверующими. На страшном суде Христовом не вера будет судиться, а дела. Верующие считают: мы верующие, мы ходим в Церковь, вот это для нас спасительно. Да, церковь всё время говорит: «Без церкви нет спасения. Кому церковь – не мать, тому Бог – не Отец». В определенном смысле это правильно. Но только по причине нашей общей немощи.

Господь Сам пришёл в мир и пожертвовал Собой. Отдал за нас Свою жизнь и пролил Свою кровь, которая до сих пор льётся в Церкви, только по одной причине, – потому что человечество оказалось неспособным без Христа жить по-человечески и быть достойным Бога.

Не смогли, не сумели. На пять тысяч лет был дан закон Моисея и люди, «человецы лукавы суть», сделали всё возможное, чтобы этот закон извратить в свою пользу, и превратить его в насмешку над Богом. И тогда пришёл Христос для того, чтобы искупить грехи наши и дать нам на все времена пример человеческой жизни, которую можно прожить без греха. Он нам сказал: будьте совершенны, как Отец ваш Небесный совершен. Вот мера святости, которую от нас требует Христос. И в Церковь мы приходим не для Бога. Богу ни церковь не нужна сама по себе, ни наше сюда хождение в эту Церковь, ни Богослужения, на которых мы, выстаивая, так утомляемся, что считаем, что мы вообще чуть ли не подвиг совершили христианский. В церковь люди ходят для себя, и все мы очень хорошо знаем, что из церкви уходим не с тем, с чем мы сюда пришли. Выходя, каждый человек уносит в душе своей мир и благодать. «Мир мой даю вам».

Господь даёт Духа своего не мерой, и каждый приходящий получает и мир Христов, и благодать Божию, и утешение, и великие дары милости Божией, которые в церкви содержатся для укрепления души и для дарования нам сил и способностей – чтобы что делать? Да вот то и делать, за что Господь потом будет судить. Идти в мир жить и творить малые добрые дела, жить по-христиански. То есть главное не в том, чтобы ходить в церковь. Церковь – это только помощь Божия и средство, которое Господь нам подал для того, чтобы укрепить нашу душу, волю и решимость жить по-христиански и творить добрые дела. И именно эти дела и будет Господь судить, именно они и определят нашу посмертную участь.

Да, мы получаем в Церкви помощь. Господь будет судить нас строго, страшен Суд Христов прежде всего за то, что мы постоянно пользовались Его Личной Жертвой которую Он каждый день приносит в Церкви за каждого. Для чего нам понадобилась эта жертва? И как мы её использовали, в жизнь воплотили? Люди церковные считают: то, что мы ходим в церковь – это и есть вера, и мы уже не подсудны. Вот ходил, ходил человек в церковь, умер – и в Царствие Небесное за то, что в церковь ходил. Да ничего подобного. Ибо Христос говорит: мытари и блудницы идут в Царствие Небесное.

Это не фраза, не аллегория. В истории церкви немало случаев описано, когда блудницы – женщины, жившие распутно – сподоблялись милости Божией и спасения души за доброту. Я не буду сейчас примеры приводить, они есть! Кому Христос сказал: «мытари и блудницы впереди вас…»? Тем, кто всю свою жизнь проводил в церкви, в Храме Божием, в синагоге. Фарисеям, книжникам, – людям, которые жизнь провели, копаясь в священных книгах и имея помышления о божественном. Они-то тоже думали о себе: вот мы веруем и поэтому на суд не приходим, мы неподсудны. Но Господь обличает их.

Теперь все замкнулись и живут для себя. Люди боятся дверь отворить, потому что вдруг тот, кто постучал в эту дверь, окажется злодеем: обворует, ударит, убьёт, или ещё что-нибудь. Вот это и есть наша вера: привыкли жить для себя и хотим только одного, чтобы нам как можно крепче устроиться в жизни, и никто бы нас не трогал, чтобы нам не пострадать. Но для этого Бог не нужен и вера не нужна.

То, что пишут в газетах, – оно может быть и правда, но ведь доброе дело без искушений не бывает. Почему? Потому что мировое зло, диавол, слуги его, не желают христианской жизни, не хотят допустить доброделания, противодействуя спасению души. Есть ли замысел? Или человечество случайно совершенно отвратилось от добрых дел? Не знаю, на каком уровне этот замысел, но это, безусловно, замысел, потому что диавол тоже прочитал Евангелие, и он знает его назубок, он совершенно точно знает, что для человека спасительно, а что погибель. Конечно, он будет особенно нападать на те вещи, которые являются для человека несомненно спасительными. Поэтому так трудно делать добрые дела, сдвинуться с места.

Как все любят хорошее к себе отношение! Давайте просто вспомним и поймём, как нам нравится, когда нам дарят подарки, когда нас поздравляют с праздниками, днями рождения, когда кто-нибудь войдёт в наше бедственное положение и что-нибудь подарит, деньги, например. Или родители подарят машину, квартиру, или богатые друзья это сделают, или, например, родственники, которые побогаче нас с вами. Когда мы были детьми, бывало, бабушки, дедушки – у кого немножко денежек было – дадут нам деньжат. Или кто-нибудь простит нам долги. Как нам все это нравится.

Если не пришли ко мне, заболевшему, в больницу – как мы обижаемся, как начинаем топорщиться: меня все забыли, никто ко мне не ходит. Как нам нравиться, когда нам кто-нибудь одежду пришлёт из-за границы или бесплатную еду. Вот западные христиане собрали посылки на Рождество, прислали сюда, мы людям в церкви раздали, все рады. Я помню, я когда-то гуманитарную помощь раздавал с машины, там печенье было какое-то копеечное – так люди чуть не поубивали друг друга, давились, детей топтали, я ребёнка вытащил буквально из-под ног. Как ломанулась толпа за этим печеньем, ещё секунда и затоптали бы ребёнка насмерть и прошлись бы всей толпой по нему. Как все любят то, что сейчас принято называть «халявой».

Но ведь когда что-то делается, когда приходят посылки с едой бесплатной или с подержанной одеждой из-за границы – кто-то эти посылки собрал, взял на себя труд объехать дома, попросить у людей подержанную одежду, отсортировать её, сложить в ящики, нагрузить на машины, машины эти нанять, прислать сюда эти машины с вещами, может быть, им и ненужными. Но мы-то предпочитаем наше барахло просто на помойку выбросить, – что возиться? Ненужный хлам вытащил на помойку, да и забыл. Кому надо, пусть на помойке подберет. По всей стране развилась целая помоечная индустрия, появилась новая профессия. Целыми семьями на помойках роются, там же и живут. Дети на помойках растут – кто из этих детей вырастет? Мы знать не хотим, что ежедневно на нашей маленькой планете 12 тысяч детей умирает от голода, что повсюду в городах есть обездоленные люди, которых мы не видим. А если и видим, то стараемся на них не смотреть, обойти их сторонкой и не заходить в места, где они собираются. Такие же, как мы люди живут в лесу в палатках из плёнки, которую набрали на помойке, или ночуют на лавках, завернувшись в целлофан, или в подъездах. И когда мы этих людей видим, то вызываем милицию и просим ликвидировать притон, потому что нам очень страшно, и мы боимся за себя, чтобы с нами чего не случилось, как бы они нам плохо не сделали. Вот так изменилось общественное сознание.

А раньше, когда убогие – это были люди самые разные, например, беглые преступники, которые могли и убить, и ограбить в тёмном углу при случае, были нищие и всякие – когда эти люди приходили в деревню, то староста вечером распределял их по избам, и жители рады были, что настала их очередь, и они могут приютить убого. Этого убогого они принимали в дом. Он был грязный, вшивый, заразный, он был всякий. Его там мыли, парили, кормили, поили, давали ему ночлег. Если он мог работать, давали ему работу, если не мог, на какое-то время давали ему приют. Потом этот человек шёл дальше, или приживался. Было по-разному.

Теперь мы живём только для себя и боимся, как бы в нашу чистенькую квартиру не ступил ногой какой-нибудь нищий. Даже если к нам и придёт такой, то в квартиру мы его не пустим, дверь закроем на цепочку и потом через цепочку высунем ему корку хлеба и рубль, чтобы он нам не натоптал в прихожей и шубу не утащил с вешалки.

И, понимаете, когда что-нибудь такое случается: шуба пропадёт, или человека побьют и из машины выкинут те, кого он остановился подвезти, он начинает страшно возмущаться: я добро хотел сделать, а они воспользовались, негодяи, и добро моё растоптали, и теперь я не буду добро делать, потому что люди неблагодарные. Нам так нравится, когда нам делают добро, но при этом мы редко когда хотим делать его сами, а когда пытаемся его делать и натыкаемся на искушения, то утверждаемся в том, что добро делать нельзя, потому что из этого может выйти неприятность.

Живём каждый для себя, и помощь Божия нам не нужна. Зачем нам утруждать Бога, заставлять Его жертвовать Своей жизнью, и каждый день умирать за нас? Когда мы ни за кого не то что умереть не хотим, мы не хотим даже хоть самым малым с ближним поделиться.

Ведь понимаете, оттого, что вы вынете мелочь, которая завалялась и протирает карманы, и отдадите нищим, избавившись от того, что вам не нужно, мало толку – это не доброе дело, это же «на, Тебе Боже, что нам не гоже». Доброе дело в том состоит, чтобы оторвать от себя и поделиться тем, что и самому пригодилось бы. К примеру, Христос говорит: у кого есть две одежды, – одну отдай нищему. У всех шкафы забиты, ненужное барахло уже моль съела, а рука не поднимется отдать, мы же покупали это, или нам это подарили. Жалко. Вынесем потом на помойку, и помоечники подберут.

Как не стыдно, христиане! Да ведь это Богу слава, если человек подобрал кого-то на дороге, а его избили и выкинули из машины, – это же пострадать за Христа! Сделал что-то Христа ради, а тебе диавол взял и отомстил через злых людей, – это же мученичество, которым древние христиане мечтали увенчать кончину своей жизни.

Да умереть-то не страшно в этом случае. Как мы цепляемся за жизнь, для нас даже сама мысль о смерти – это совершенно невозможная мысль. Послушайте, разве это вера? Нам же сказал Господь: есть Бог и есть жизнь вечная! Это и есть настоящая жизнь! Вот кто в это верует, тот «на суд не придет, но перейдёт от смерти в жизнь». Тот, кто верует в Бога и вечную жизнь, уже в ней живёт. Проверить это очень просто. Какова вера наша? Кто готов умереть за Христа? Да никто. Все готовы только жить для себя, вот это и есть наша вера. И поэтому перехода в вечную жизнь как верующим, по вере – нам с вами точно не видать, потому что верим мы только в эту жизнь, в себя и в то, что в этой жизни нам надо устроиться поудобней и получше. И это и есть наша вера, которая следует из наших дел и нашей жизни. Поэтому мы с вами обязательно придём на Страшный Суд Божий, обязательно предстанем «пред страшное лице Христа, пришедшего во славе со ангелами Своими» и постыдимся, потому что тогда явятся все дела и помышления сердец наших, вся наша жадность, эгоизм, беспринципность, все наши злые дела явятся, и мы постыдимся и убежим от лица этих дел и Лица Божия.

В церкви мы всё время толчём воду в ступе, взаимно корим друг друга и друг на друга ссылаемся: этот такой, этот сякой. Помощь от Бога получена, вы получили веру, вы получили церковь, вы получили милость Божию, воцерковились, причащаетесь и исповедуетесь, получаете благодать, мир души, Господь имеет о вас попечение и промышление в жизни. И, слава Богу, пусть как птицы небесные, но живём мы, и Он нас всех питает. Это, конечно, очень хорошо, радостно и отрадно, но пора начинать жить по-христиански, жить по вере, веру свою обратить в дела свои. И для того, чтобы спастись – не нужно по монастырям ездить, ни к мощам лететь, сломя голову, на машинах на край света. Вот и эти православные путешествия выдаются за добрые дела.

На самом деле никакие это не добрые дела, а туризм, это – туризм. И провождение времени, которое Богом дано нам для того, чтобы мы жили среди наших ближних и совершали малые добрые дела каждый день. Не туризмом этим мы спасёмся, потому что Бог есть на всяком месте. В отпуск можно съездить раз в год, развлечься, получить удовольствие и отдохновение. А жизнь происходит на том месте, на котором нас поставил Господь среди тех людей, которые являются нашими ближними.

Нас сектанты корят: какие же вы, говорят, христиане, мы вот друг другу помогаем. Это правда, мы пока с вами не христиане, мы пока с вами друг друга уговариваем быть христианами. Мы в церковь пришли и Господь нас одарил верой и милостью Своей, и у нас есть время для того, чтобы начать наш христианский подвиг, который должен совершаться не в монастырях. И для того, чтобы совершать подвиг христианский, и подвизаться, не нужно тряпками обвязываться, крестами обвешиваться, и юбками трясти. А нужно всего-навсего жить среди людей так, чтобы они, как сказано в Евангелии, «видя ваши добрые дела, прославляли Отца вашего Небесного».

И пора нам за эти дела браться. Когда мы приходим в церковь, и нам нечего принести Богу, не с чем предстать пред Богом, пред Лице Божие, то это и есть страшный суд. Пора нам приходить сюда с каким-то итогом и на исповеди говорить: батюшка, я сделал то-то и то-то, а грешен тем, что вот это я не сделал, хотя должен был, и я обязательно сделаю. Потому что вера без дел мертва. И пора нам кончать спать и дремать, пора жить по-христиански, отрывать от своей жизни «кусочки» и делиться ими с ближними, потому что каждую ночь нам может сказать Господь: безумный, душу сегодня возьмут у тебя, кому останется всё, что ты заготовил и собрал?

Так чем же послужить Богу? Послужив «одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне». Добрые дела действительно служат Богу, и Богу угодны.

А что до Богослужения, то оно лишь внешняя оболочка, обертка, в которую заключена Помощь Божья, оставленная для всех и каждого, персонально, Христом в Церкви навсегда. Как говорится, получи и распишись. Помощь от Самого Христа, который жертвует лично тебе Свою Жизнь, чтобы ты мог жить по-честному, и был счастлив. Собственно Церковь – это и есть Сам Христос, а Он – Бог, Сущий везде. И потому не в храмах и зданиях – собравшись во Имя Его, мы обретаем Христа посреди нас в Духе и Истине, потому что так захотел Он Сам. Для этого Ему не нужны ни посредники, ни помощники. И никто не может нам даровать Его кроме Него Самого, но никто не может и отнять Его у нас, отлучить нас от Него, пока мы сами от Него не откажемся. А Он нас все равно никогда не оставит, не бросит. Потому что он любит нас так, что умер за нас, и продолжает умирать за каждого из нас каждый день тысячью смертей. Он любит нас, и ничто не может разлучить нас с Ним, даже смерть. Иначе и быть не может. И «богослужение» здесь совершенно не при чем, как, впрочем, и остальные «дела человеческие».

Епископы

Кто такие епископы, откуда они взялись, и зачем нужны? Ну, от ответа на последний вопрос факт их собственного существования, к сожалению, никак не зависит. А жаль…

Первым из епископов, с которым встретился я в своей жизни, был человек, по рассказам, замечательный. Звали его мудрено: Киприан, Владыка «всея Ордынки и Полянки». За разъяснением отсылаю интересующихся к небезызвестной книге М. Ардова. От себя лишь несколько добавлю. Насколько мне известно, владыко Киприан, будучи коренным москвичом, и прослужив всю жизнь в Москве, отказался подчиниться воле патриарха отправиться епископом в окраинную епархию, за что был уволен «за штат» и назначен «почетным настоятелем» храма «Всех Скорбящих Радосте» на Ордынке, где дослуживал и доживал, квартируя в комнатке под колокольней. Там и скончался в годах весьма преклонных. Этот замечательный человек с неподражаемым комизмом относился к собственному двусмысленному положению приходского «свадебного генерала», и с добрым юмором принимал оказываемые ему кукольные почести. Находясь в фактической полной зависимости от благорасположения действительного настоятеля и старосты, не имея даже собственного угла на старости лет, он вполне мирился со своим положением, и исправно исполнял свою обязанность украшать жизнь прихода еженедельным праздничным зрелищем торжественного архиерейского богослужения. Что привлекало в этот храм толпы почитателей, и весьма отрадно отзывалось на церковном доходе, на участие в котором вл. Киприан никак не претендовал, проживая более чем скромно в своей каморке, с трудом вмещавшей необходимый минимум нехитрого имущества.

Другим примером архиерейства подобного подвижнического рода для меня является здравствующий и поныне, уже очень древний годами, лондонский архиепископ Антоний Блюм, проживающий, кстати, тоже в церковной колокольне собственного кафедрального собора. И кто бы, откуда и когда, ни появился у заветных дверей со своей неотложной нуждой, старенький владыка, дошаркав до двери, сам отворяет на стук, и никто от него не уходит не утешенным.

Кроме этих двух, других таких я больше к сожалению не знаю, не встречал. Зато за годы своего пребывания в церкви столько перевидал всяких видов церковных «князей», что, как говаривал, бывало, мой покойный отец, на них на всех «и отворотясь, не наглядишься». Возможно, когда-то в жизни церкви от архиереев и был какой-либо практический толк для верующих во Христа. Наверное, в само их служение Народу Божию изначально был заложен, помимо чисто зрелищного, еще и практический разумный здравый смысл, который, очевидно, имел в виду ап. Павел, когда на заре церковной истории утверждал в первой Церкви институт епископов. Однако на сегодняшний день архиерейство, потеряв всякую фактическую связь с этим самым Народом, то-есть с самими людьми, постепенно выродилось в подобие небезызвестной конторы «По заготовке рогов и копыт», занимающейся в основном жульнической добычей денег лично для себя. В то время, как шурам балагановым, составляющим организованную охрану епископских резиденций, накрепко заказано «рогоносцев не пущать», то-есть, ни под каким видом не допускать до архиерея просто граждан, мирян – обыкновенных человеков – с их докучливыми житейскими проблемами. Это же в еще большей мере относится, как ни парадоксально, и к священникам, которые хотя и являются по сути наемными служащими, непосредственно подчиненными своему начальнику-архиерею, самими епископами относятся более к «слугам и рабам». Но не «божьим», и «не народным», а скорее почитаются архиереем за собственных холопов. Даже древняя пословица утверждает в том числе, что «…попство – холопство…». Попасть к епископу по своему желанию и нужде, или по долгу службы священник никак не может, и отгораживается от начальства многими неприступными «линиями охраны», составленными из «холопов дворовых», более или менее приближенных к барской особе по нужде личного услужения. И давненько ведется так, «живется весело-вольготно на Руси» – вспомним хотя бы «соборян» Лескова. Удивительно, но в «церковной» жизни и вправду, несмотря буквально ни на что, в том числе и на катастрофы, мало что меняется даже за столетия – я имею в виду, в лучшую сторону.

Итак, кто же они такие – епископы? Вообще, слово епископ – греческого происхождения, и означает буквально: «надзиратель церкви». Придумал этих надзирателей, как я уже говорил, предположительно, апостол Павел. Именно он, отправившись из Палестины проповедовать учение Христа в традиционно языческие страны, в частности, в Грецию, существенно расширил первоначальные границы церкви, и умножил количество самостоятельных церковных общин до такой степени, что непосредственное руководство этими общинами со стороны апостолов оказалось практически невозможным. Опасаясь неизбежных в таких случаях разнотолков в среде новообращенных христиан, ап. Павел, видимо, почел за благо назначать в каждой вновь образованной общине ответственного за общий порядок, который был бы обязан отчетом лично перед ним. Т.о. он пошел по пути создания первой церковной организации, имевшей целью объединить разобщенные самостоятельные общины-церкви под единое начало для установления в них единого порядка управления, и унификации проповеди с целью выработки единообразного для всех церквей учения о Христе. Назначаемые таким образом «старшины», будучи людьми уважаемыми, должны были, среди прочего, следить за моральным состоянием выдвинувших их общин, блюсти нравы, находившиеся в пост-языческих обществах отнюдь не на должной высоте, и «надзирать» (отсюда – «епископ») общее благочестие. Насколько вообще правомерен этот подход с точки зрения «мечты о церкви», дотянуться до которой является главной темой этой книги и побудительной причиной ее написания, предстоит обсудить несколько позже. Однако очевидной бедой всякой организованной формы является прежде всего та легкость, с которой, избавившись от прежнего содержимого, или по крайней мере, от чем-то мешающей его части, можно вновь наполнить готовую форму чем угодно, что может иметь с первоначальным содержанием весьма мало общего. Как, например, произошло с понятием «православие», приобретшим буквально за последние годы смысл, не имеющий никакой серьезной внутренней связи с учением Христа.

***