Миряне. Печальнейшая повесть

Монашество зарождается в IV веке, когда церковь становится чтимой, получает почет, славу, имущество от государства. А в ней по прежнему распинается Христос, Которого первосвященники и книжники отдают на поругание язычеству! В церкви воцаряется язычество всякий раз, как только она перестает быть гонимой!

Возникает монашество.

Монашество – это люди, которые не хотят участвовать в системе властвования над людьми. Они выходят не из Церкви, потому что Она есть Христос, но из среды языческой, которая притащилась в Церковь следом за Христом, идущим на крестную смерть. Притащилась для того, чтобы примкнуть и наесться! Они выходят из этой среды. Монахи уходят в пустыню на смерть. Они идут туда, где нет имущества, где у них нечего отнять. Они умирают для мира. Они идут туда, куда «примкнувшим и наевшимся» идти не за чем. Там ничего нет, что можно было бы себе присвоить, и использовать, как используют Христа, как средство, чтобы пожить для себя. Они становятся солью земли. Сначала их не признает церковь, но мир идет за ними: те, кто жаждет видеть Христа, жаждет веровать.

Те, кто вышли в пустыню в IV веке – вышли из среды языческой, в которой была только одна цель: примкнуть ко Христу, чтобы властвовать. Это то, о чем Христос предупреждает своих учеников перед своей страшной крестной смертью.

Что же делают первосвященники и книжники? Они делают одно и то же каждый раз: идут следом за Христом в первых рядах. Как только они видят, что Господь пошел опять распинаться, они тут же устремляются следом, сварясь между собой: кому что достанется, и как они смогут поделить ризы Его, когда Господь будет распинаться на Кресте, и кто из них будет старше и главнее. Потом это каждый раз происходит в Церкви.

Вот, например, Сергий Радонежский.

Это уже XV век: полно монастырей, храмов, все сияет в золоте, церковь полна и архиереев, и священников, и монашествующих. Такая красота, такой порядок, только Христу в ней места не осталось, как всегда. Христу место остается только на Кресте, прибитому гвоздями и умирающему. А все остальные живут здорово, со звоном, блеском и порядком. Недаром Ф. М.Достоевский написал диалог Христа с великим инквизитором в «Братьях Карамазовых». Инквизитор говорит: «Зачем Ты, Христос, явился сюда к нам, зачем Ты пришел мешать и портить нам все? Мы такую отличную церковь Твою устроили и учредили на земле, но без Тебя. Ты нам не нужен! Уходи. А то мы убьем Тебя!»

Каждый раз ищущие Господа опять уходят в пустыню. Прп. Сергий в XV веке, который жаждал монашества, идет не в монастырь, а в пустыню – в лес. Он идет туда, где у него никто ничего отнять не может, где ему никто ни в чем не может позавидовать. Есть нечего, крыши над головой нет! Он срубает себе келейку, живет там, Богу молится. О том как он там жил очень здорово читать в книжках, сидя в благоустроенных квартирах с горячей водой и диваном, в тапочках и теплых носках перед телевизором. А прп. Сергий пошел в заснеженный лес и остался там жить пред Богом со Христом. Он идет распинаться туда, идет на крест, принять Его участь и разделить ее.

Пребывая в этом лесу, он молится Богу, и Господь был с ним. Вот это и есть Церковь! И Она собирает вокруг себя верующие сердца. Люди идут туда, образуется монастырь. Люди начинают жить рядом с ним, подражая ему и Господу. И только много позже туда притаскиваются те, кто, видя, что Христос туда пошел, зорко следя за Ним, как бы не пропустить момент, в нужное время с денежным ящиком за спиной тащатся туда, подобно Иуде, для того, чтобы «примкнуть и наесться». Они вторгаются в обитель прп. Сергия, в обиталище Христа, в пристанище Его, для того чтобы все разорить опять. Опять установить свои порядки, со своим уставом влезть в чужой монастырь.

Это всегда удается! Христа изгоняют оттуда и говорят: уходи, не мешай нам жить, мы все здесь устроим Твоим именем, но без Тебя! Является брат прп. Сергия Стефан. Он монашествовал до этого в Москве, в классном монастыре, и был за распри и интриги оттуда изгнан. Приходит он к своему брату прп. Сергию, и начинается свара. Он начинает интригу – он – старший брат, а должен повиноваться младшему! Он начинает вражду, разносит клевету, начинается сплетня, гонение. Собирается совет старцев, как это обычно делается, и прп. Сергия лишают звания игумена, позорят его.

Что делает прп. Сергий? Удивительный пример! Он идет вслед за Христом – Христа гонят, и он идет за Ним. Он молча уходит из обители, которую он создал и построил своими руками, чад воспитал, кормил их, был им рабом и слугой по Евангельскому слову. Его выгоняют, и он уходит опять в пустыню – идет дальше на север. Там поселяется в лесу и начинает все сначала.

Братия искала его несколько лет. Те, которых он воспитал, не смогли жить без него. Все есть – монастырь есть, только Христа нет. Христос ушел, и прп. Сергий ушел за Ним, они Христа изгнали. Те, которые были воспитаны прп. Сергием, пожили и почувствовали, что Христа нет посреди них. Несколько лет братия искала прп. Сергия, находят его, каются, падают в ноги и говорят: отче, вернись к нам. Прп. Сергий с таким же смирением возвращается к своей братии, которая все поняла.

Именно прп. Сергий становится родоначальником новой волны монашества, совершенно к тому времени выродившегося. Потом это происходит еще неоднократно, еще и еще раз. Церковь все время возрождается. Потом то же самое происходит в Оптиной пустыни, образовывается череда старцев. Потом это происходит у прп. Серафима Саровского, которого всю жизнь гонят, и гонят его братья монахи. Его гонят из собственного монастыря. Это всегда есть в церкви.

Подлинное монашество – это прежде всего христианство! Это монашество далеко отстоит от тех язычников, что поселились в монастырях, надели на себя шелковые ризы, повелевают людьми, и почитая себя царским священством, «солью земли», готовятся в архиереи, желая стать «князьями» церкви.

***

Едва придя в церковь, я, помню, пережил подряд два сильнейших взаимоисключающих соблазна, которые, считаю, типичны для всех, как неизбежная фаза развития веры в душе человека. Для сходного примера, известно, что ребенок во чреве матери, с момента зачатия, с первой клетки являясь уже полноправной человеческой личностью, проходит через все животные стадии: бывает и простейшим существом, и рыбой, и птенцом – повторяя в своем развитии историю Творения. Так и любой человек в церкви воспроизводит весь путь Христовой веры, содержащийся в церковной истории.

Итак, когда я крестился, мне было незамедлительно сообщено церковными доброхотами, что теперь Бог простил мне все грехи, я безгрешен, как ангел, и имею возможность «начать жизнь с начала». Ну, кто же не мечтал об этом, особенно в детстве. Я, бывало, почти всякую неделю решался, вместе с соседским мальчишкой, с «завтрашнего дня» начать «новую жизнь»: подъем в шесть утра, зарядка, пробежка, гантели, бассейн, спорт… Я деловито заводил будильник, и клал его обязательно под подушку, чтобы точно не проспать. На рассвете я просыпался ровно настолько, чтобы, нащупав кнопку звонка, заткнуть нестерпимый назойливый треск, и спал дальше «до победного», пока мать с отцом не вытаскивали меня со скандалом буквально за ноги из постели за десять минут до выхода в школу.

Новую жизнь я начал с того, что решительно порвал с греховным прошлым: обличил своих друзей в их грехах, которым до этого мы вместе бездумно предавались, и потребовал, чтобы они изменились, как и я – уверовали бы в Бога. После чего незамедлительно и решительно прекратил с ними всякие отношения до тех пор, «пока не одумаются». Но оставался у меня еще один, главный «мой дружок», жена Марина, к тому времени уже родившая мне «нашего третьего друга», сына Димочку – и именно от них-то я втайне задумал было отделаться, как от «наследия проклятого прошлого». Ибо теперь уже мечтал о церковной карьере, коль скоро пришлось пожертвовать мирской. Мои новые церковные друзья быстро мне объяснили главное преимущество монашества: оно – путь к Архиерейству, а там, глядишь, можно и Патриархом стать. Что же до бывших семейных обязанностей, то «кто возлюбит жену или детей… более Меня, тот не достоин Меня». В цитатах и ссылках на что угодно, во оправдание, в том числе, подлости и предательства, недостатка не испытывали даже фашисты, а попробовать «начать жизнь с начала» так хотелось… Не знаю, чем бы все это закончилось, не прояви мои скороспелые наставники излишней ревности к убеждению меня в церковном происхождении замысленного злодейства: мне было предложено ознакомиться с «житием», в котором рассказывалось о двух братьях, решивших посетить Святую Землю с познавательной целью – что-то вроде теперешних экскурсий. Простившись с семьями, они сели на корабль, и прибыли в Палестину. Увиденное там впечатлило их настолько, что они уверовали во Христа, и не откладывая, крестились во Иордане. Далее, проезжая мимо монастыря, они решили, «возлюбив», оставить «ради Христа» жен и детей, и поселились в монастыре А затем, когда спустя несколько месяцев безутешные женщины, гонимые горем, разыскали их, они с помощью игумена ночью тайно были выведены из монастыря и переправлены в пустыню, где и принялись спасаться, оставив родственников в неведении относительно действительной их судьбы. Так как игумен обманул их жен и показал им фальшивые могилы наших героев на монастырском кладбище. Вот так и живем. Надо сказать, эта агиография порядком меня отрезвила: я представил себе зримо свою Марину, с которой мы познакомились в школе, во втором классе, на месте несчастных женщин, и как-то мне стало нехорошо. Расхотелось в Патриархи.

Собственно, это и явилось соблазном номер два: если такое в вашей церкви считается примерным, то, пожалуй, нам не по пути с такой церковью. Слава Богу, что я встретил тогда своего духовного отца, старенького о. Тихона Пелиха, проживавшего на покое вместе с выжившей из ума матушкой в домике при церкви своего деверя, протоиерея Валериана Кречетова. Глядя на этих дивных стариков, наблюдая чудо взаимной любви, щедро переливавшейся через край их личных отношений на всех вокруг, я убедился и узнал, что Бог – Есть! И когда я все же решился (карьерное тщеславие прошло не скоро) исподволь завести речь о монастыре и монашестве, батюшка повздыхал, потом возведя кроткий взор выцветших глаз на небо, перекрестился, еле двигая иссохшей пергаментной «лапкой», и тихонько прошелестел: «Тебе это не полезно. Не нужно. А поезжай-ка ты – к Марине. Привези ее». И все. Вопрос был решен для нас. Я остался в церкви. С семьей, которая со временем и вправду превратилась в «семь „Я“».

На самом деле, семья – это серьезнейшая жертвенная жизненная обязанность, которую Господь возложил на всех живущих. Это и есть Крест Христов. Откуда, я спрашиваю, взялись бы наши высокоумные монахи (всерьез заявляющие свою претензию на принадлежность к «ангелам земным, небесным человекам» только потому, что они вырядились в диковинную обрядовую одежу), да и все остальные тоже, если бы наши родители не пожертвовали – буквально – своей собственной жизнью для того, чтобы мы стали жить. Ведь Христос рассказал, какова обязанность человека к жене, к семье, в Евангелии от Матфея на первых страницах, а она такова: «что Бог соединил (мужа и жену), человек да не разлучает»; человек должен «душу свою положить за други своя»; Христа надо возлюбить больше детей, жены, родителей, а ближних, то-есть, в первую очередь, семью, «как самого себя»; «кто разводится со своей женой, тот прелюбодействует», и ее толкает на прелюбодеяние, и многое другое.

Когда Господь все это рассказал и открыл ученикам своим, тогда ученики сказали: если такова обязанность человека к жене своей, то лучше совсем не жениться. Христос говорит: кто может вместить, да вместит. Поэтому произошло монашество.

Итак, все-таки, монашество – это больше христианства, или меньше христианства? Полагаю, что монашество – лишь «кусочек» христианства. Более того, это «кусочек» христианства по несовершенству, по боязни. Это как раз та самая очень малая вместимость. Человек может, к сожалению, вместить только свою собственную жизнь – такова малая вместимость. Он говорит: Господи, прости меня грешного, потому что я ухожу из-под Креста Твоего. Тот, кто уходит из-под Креста, теряет надежду на спасение. Но милостив Господь, и «сердце сокрушенно и смиренно Он не уничижит», поэтому в покаянии Он и таковых принимает. И именно здесь находится место смирению: вот уж действительно, «хуже всех».

Человек говорит: я не могу понести Крест Твой, и не могу исполнять те обещания, которые я дал Тебе как христианин: возлюбить Тебя паче всего, и ближних своих, как самого себя. Люблю я только себя самого, поэтому я буду жить один. Я буду монахом («монос» по-гречески и есть «один»), Ты меня прости, а за это я обещаю, что, живя для себя самого, я хоть других никого тиранить не буду. Я уйду в пустыню, буду там пропадать. Чем Ты меня пропитаешь, тем я и буду питаться. Я уйду из этой жизни, умру для нее, буду жить в стороне, потому что я человек не годный, приими меня в покаянии. И вот это есть монашество! Как же оно не похоже на наших ряженых, которые сегодня сидят в отделанных на нищую старушечью копейку под евроремонт «монастырях», и готовятся в Архиереи.

Я был свидетелем потрясающего случая с одним юродивым. Он был человек Божий. У себя в городе в Ивановской области он одними почитался за дурачка, другими – за святого. Однажды он пошел в паломничество в Лавру, но не так, как теперешние «господа верующие» на иномарках ездят, а пешком. Причем, шел он не по дороге, а напрямую – по долам и весям. Весь в лохмотьях пришел блаженный Сережа в Лавру и пошел сразу на исповедь. Стоит иеромонах в шелковой рясе с кистями и крестом в каменьях. Подошел к нему Сережа в рубище и исповедуется: «батюшка, грешен я – люблю вкусно есть, вино люблю пить, на мягких постелях люблю спать на шелковых простынях, одежду люблю шелковую дорогую, подрясники шелковые, рясы дорогие, красоваться люблю. В общем, все грехи этого иеромонаха он ему и рассказал. Господи, прости меня грешного!

Ап. Павел говорит: «скитались в горах, пустынях, расщелинах и пропастях земных, их же не был достоин весь мир». Подлинное монашество – это когда нам нечего терять. Вот Мария Египетская, ушла в пустыню и провела там в покаянии сорок лет, питаясь тем, что Бог подаст. Боролась с грехами своими и стояла насмерть. Что можно было отнять у Марии Египетской? Что можно отнять у человека, который умер для мира, распявшись вместе со Христом?

Я возьмусь утверждать с фактами в руках, собранными самой церковью за две тысячи лет хотя бы в тех же «Житиях Святых», что монашество, поддавшееся на соблазн выйти из пустынь и собраться вместе в монастыри ради удобства коллективной (по сути, семейной) жизни, согрешило изменой своим же принципам, содержимое которых заключено в самом названии «монах», то есть «одинокий», и заболело устроением земной жизни и личных житейских обстоятельств. Болезнь эта на сегодня привела к гибели монашества, как идеи, как образа жизни ради Бога, и душеспасительного подвига. Но выйдя за пределы монастырей ради «спасения душ христианских», для «спасительного» примера «мирянам», развратившееся соблазном вновь привлекшего к себе «мира», то есть жизни и пребывания в общении с, было, оставленным ради жизни наедине с Богом обществом людей, монашество превратилось в болезнь Церкви, опасную и смертельную. Настолько, что сегодня болезнь эта, подобно раку, истощив силы и самое тело, угрожает смертью всей Церкви, в которой, «как леса за деревьями», из-за сомкнувших сплоченные ряды монахов (и среди них в первую очередь, архиереев, возвысившихся «до небес») уже стало почти невозможно увидать Христа.

Современным монахам, Слава Богу, есть чего терять! Поэтому в Церкви завелись «князья», те, кто хотят властвовать над людьми, хотят быть старшими, быть князьями и владыками. Ну, об этом речь еще впереди. За мной, брат читатель!

Как монахи стали епископами. Соборность

Будучи единственным ребенком у моих родителей, я с детства, как говорится, подавал своей семье большие надежды. Поэтому мой отец, адмирал-подводник, узнавши, что я уверовал в Бога и, что было для него особенно непереносимо, хожу молиться в церковь, сказал мне: «Ты погубил мою жизнь», – и был неправ. Не так отнеслась к этому известию его мать, моя бабка, которая, наскучив выслушивать возмущенные жалобы своего единственного сына-героя, полностью оправдавшего надежды своей семьи, сказала с присущей ей твердостью, неожиданной в тщедушном, высохшем от старости теле:

– Замолчи, наконец, и хватит ныть. Подумаешь, испугался за карьеру. Ты уже всего достиг, что мог, от тебя не убудет. А молодухе твоей (папа был женат вторично на милой женщине, несколько старшей меня – подобные случаи с мужчинами в возрасте, к сожалению, не редкость) хватит нашего фамильного добра, чтобы дотянуть до генеральской пенсии, когда тебя под салют схоронят с положенными почестями. Я вон ей свой короб столового серебра хоть сегодня отошлю, чтоб не злилась. А тебе скажу, милок: хоть ты и адмирал, а ничего-то ты не понимаешь. Олег-то наш – небось, не чета тебе: Патриархом станет.

И, при всем моем к ней уважении, была она неправа.

Что не смогу стать Патриархом, я знал уже тогда: к тому времени я был женат. Впрочем, как говорят в народе, «жена не стена, можно и подвинуть». Что на определенных условиях я мог бы включиться в забег длиной в жизнь, призом в котором – Патриаршее место, я узнал значительно позднее. Недаром же из всех имеющихся на сегодняшний день биографий (как «авто», так и просто) ныне здравствующего «святейшего» патриарха тщательно вымарана его собственная женитьба, приключившаяся с ним накануне вступления во священство, лет за десять до принятия монашества. Что я никогда не хотел, и теперь не хочу в патриархи, я знаю сегодня, как и всегда, с самого начала, совершенно отчетливо, и сам о себе свидетельствую: патриархом мне не бывать. И по причине очень и очень простой – я и так патриарх. Да-да, не удивляйтесь, и не спешите кликнуть санитаров: тут все дело в терминологии. «Патриарх» означает – «отец народа», то есть старший в роду.

Как-то раз меня одернул спесивый поповский сынок, являвшийся к папочке на службу в алтарь в храме, где я работал пономарем, нелегким трудом сгадывая жалкую зарплату на прокорм в то время уже немаленькой (трое детей) семьи. Обратившись к нему по случаю, я сказал, что «все мы, отцы, тебя просим не вмешиваться в службу самовольно (у него была такая привычка), но договориться с нами заранее, чтобы не создавать путаницу», и в ответ услышал презрительное «ты тут не отец, и не командуй». Несмотря на папу, которого, кстати, в тот раз не было, я вполне пристойно вытеснил наглого юнца сперва из алтаря, а затем, через боковые двери из храма на улицу, завел за уголок, и… Пока он справлялся со своим испугом получить парочку заслуженных затрещин, я довольно монотонно рассказал ему про свою жизнь, и нелегкую жизнь других людей, работавших в храме на его папу за скудное жалование, которое тот не стыдился платить мирянам, трудившимся на низших ступенях церковного «послушания». Я хотел, чтобы он уразумел, что я именно отец, отец своих детей, и то, что для него забава, для меня – труд ради пропитания семьи. Так я понимаю и сегодня обязанность Патриарха, как «отца народа» – всех питать и обо всех заботиться. Именно поэтому, в первую очередь, лично я в патриархи не рвусь.

***

Когда еще только начиналось строительство нового ХХС (Храма Христа Спасителя), этой великой стройки Перестройки, один видный строитель, мой родственник, которому предложили это строительство возглавить, спросил меня по-родственному, как я к этому отношусь, и стоит ли ему принимать предложение. Я не стал ничего говорить, но открыл ему в Евангелии то место, где Христос, обличая фарисеев, говорит им:

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что строите гробницы пророкам и украшаете памятники праведников, и говорите: „если бы мы были во дни отцов наших, то не были бы сообщниками их в пролитии крови пророков“; таким образом, вы сами против себя свидетельствуете, что вы сыновья тех, которые избили пророков; дополняйте же меру отцов ваших». Прочитав это, мой родственник от участия в строительстве отказался, и до сих пор об этом не пожалел.

Как рьяно кинулись возводить и реставрировать храмы по всей стране бывшие коммунисты на сворованные у ограбленного народа деньги. Для кого они это делали все эти годы, для чего?

У нас много говорят о покаянии. Мол, надо покаяться. А иные уже заговорили, что покаяться надо как-то побыстрее, а может, уже и хватит каяться – сколько можно? Ну, покаялись – и довольно, пора дальше жить. Открою секрет: покаяние в нашей стране и не начиналось. Каяться надо – в чем? Что явилось причиной всей катастрофы, которая и сегодня продолжает развиваться в нашей «дивной и прекрасной» стране? Только поняв это, ответив на этот вопрос, мы сможем хотя бы для себя все увидеть на своих настоящих местах, а не в перевернутом виде, как смотрит народившийся младенец. Пора нам повзрослеть.

Главной задачей дьявола, того самого Воланда, существование которого отрицал небезызвестный Берлиоз на Патриарших, а следом и до сих пор вся интеллигенция, что, впрочем, тоже стоило ей головы – так вот, главной его задачей было не уничтожить Церковь – этого он не может, не дано – но подменить в ней Дух Христов – он мастер подмены – своим духом, духом антихриста. Что на сегодняшний день, наконец, в какой-то мере ему удалось не без помощи слуг его, которых он темными путями страха, подкупа и лести возвел в Князья Церкви.

Лично я, будучи чадом Русской Православной Церкви, двадцать лет искал и не нашел ответов на вопросы, которыми в отношении Церкви задаются, думаю, все наши люди: верующие и неверующие, христиане, и просто граждане. Почему высшие церковные чины во главе с Патриархом льнут к Власти, и зачем это нужно им, и Церкви? Каким образом епископы превратились в Князей Церкви, и стали «священными коровами», непогрешимыми и неоспоримыми «святыми папами римскими», при этом совершенно утратив всякую реальную связь с людьми, с Народом Божьим, которому они обязаны служить, и быть «слугами и рабами» в реальной жизни и житейских проблемах людей, а не на торжественных праздничных Богослужениях, где этот самый Народ оттесняется от Владык (слово-то какое – Владыки – не слуги, и не рабы) могучими спинами, а то и пудовыми кулаками ражих охранников, прислужников и телохранителей. Вот интересно, кто-нибудь пытался попасть на прием к Патриарху, да что к Патриарху – к епископу самой захудалой епархии – с улицы? Попробуйте интереса ради – мало не покажется. Скажу сразу – это невозможно в том числе и священнику. Как сказал Остап Бендер Шуре Балаганову у дверей конторы по «Заготовке рогов и копыт»: «Рогоносцев не пущать».

Продолжу. Как случилось, что священника епископ принимает на работу, на службу, и тот оказывается в совершенной, рабской зависимости от Архиерея? Не нами сказано: «Попство – холопство». Почитайте хоть Лескова, кто не знает – в этой стране ничего не меняется.

Почему никакие, в том числе вопиющие, болезненные проблемы, возмутительные случаи и поступки со стороны Князей Церкви никогда не обсуждаются публично, но замалчиваются, и если изредка и принимаются вынужденные орг. решения, то келейно, молчком, и под благовидным предлогом? Расследованиям, которые, было, начались в отношении церковных иуд и оборотней, струсивших и продавшихся Советам Архиереев, был тут же заткнут рот рукою всесильного КГБ, на рассекреченные в Перестройку материалы которого эти расследования и опирались – а рукой этой водило церковное начальственное рыло в пуху. Живо отбили охоту у независимых журналистов, в том числе, у А. Нежного из «Огонька» совать свой длинный нос в церковную кружку.

Зато расправы над неугодным священством, над всяким, посмевшим посягнуть на «священную корову» – скоры и безжалостны, и производятся от имени Христа и Бога Вышнего «властью, нам данною». Насчет расправ-то еще Христос особо рьяных учеников урезонивал – мол, «не ведаете, какого вы Духа – Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, но спасти их». Похоже, дух Христовой Любви совершенно выветрился из сегодняшних церковных отношений – так что же осталось, стены «гробниц пророков»?

Наконец, при том, что наши святые – это мертвые, угодившие Богу, и Богом после смерти прославленные, почему наш Патриарх, пока, Слава Богу, живой, и в добром здравии, позволяет называть себя – Святейшим? Это что, как Ленин, который был «живее всех живых»?

В общем, вопросы есть. А ответы – по «системе-ниппель»: туда – вопросы, а обратно – … ни гу-гу. Заговор молчания.

Теперь завели новую традицию: каждый год проводить в ХХС так называемый «Русский народный Собор». Почему он «народный», при чем здесь русский народ, то есть просто люди, которых не то, что на собор не звали, а вообще в ХХС не пускают просто зайти с улицы, как обычно в церковь заходят? Пускают только по пропускам и пригласительным билетам, и понятное дело, совсем даже не народ. Насчет русскости вопрос тоже открытый: почему, например в работе «Русского Собора» принимают участие раввины, и кто их, спрашивается, туда звал? Ничего не имея против евреев, и даже иудеев лично как таковых, я все же считаю это, мягко говоря неуместным. Неувязочка, так сказать, получается. Вообще же, являясь главным церковным свойством (Церковь и называется – Соборная), соборность нашей Церкви давно превратилась в миф. Мнение людей не имеет значения для Глав Церкви ровно никакого, и откровенно презирается ими. Глас народа: «достоин, недостоин» – давно не звучит под сводами церковных Соборов.

Бывали у нас Соборы и раньше, случались в советские времена, и в постсоветские, бывают и теперь. Главное их общее свойство в том, что никакие это не Соборы, а – партсобрания. Никто эти Соборы не избирал, а мирян и священников, чье мнение на Соборах все равно не звучит и не считается, на Соборы назначают все те же правящие архиереи. Например, приходит разнарядка из патриархии: на такой-то Собор приглашают «Владыку», одного священника, и одного мирянина. И едут: «Владыка», его секретарь-священник, и личный слуга, келейник – мирянин. Вот вам и «соборность» – Соборы состоят из господ с ихними холуями – поди как удобно.

Власть Церковная, превратившись в высшую касту посвященных, сама себя выбирает, собой живет и тешится, и собой довольна, а чтобы удержать то, что, «Слава Богу, им есть что терять», они льнут к Власти светской, чтобы с ней разделять и властвовать. Что же касается народа, то как говорили те же фарисеи: «народ этот, невежда в Законе – проклят он».

Как многозначительно собирается последние раза два-три «Русский Собор»: в возведенном в натуральную величину ХХС-макете на месте разрушенного большевиками всенародного Храма Христа Спасителя – Храма-Памятника Русскому Народу, великой жертвой победившему захватчика-француза; под председательством Патриарха и Князей Церкви; с участием Президента и Правительства, председателей партий, Глав религий и конфессий, политиков, богачей… – всех, «от кого сегодня зависит судьба России» (цитата) – нет на этом Соборе только нас с вами, русских людей, православных верующих: «народ этот, невежда в Законе… – рогоносцев не пущать!». От нас ведь ничего не зависит, от народа, который все понимает, и потому – безмолвствует.

Знаете, когда придет антихрист – а о том, как это будет, поведал нам в гениальных «Трех разговорах» бессмертный Соловьев – примут его потому, что он взаправду будет «отцом народов». Я смотрел по телевизору речь Президента на Соборе, и ловил себя на мысли, что больно все это похоже на мои представления о будущем нечестивом соборе в Иерусалиме, где будут короновать антихриста – вот не знаю, почему мне навязалась эта ассоциация.