Один билет до Савангули

…а в диревню я фсигда ехала с удавольствием. вот ни знаю?! пачиму!? к систре! пряма с удавольствием!. к сестре пряма! бегОм! как гаваритса.. хатя. там Адам Андреич пака был жиф. ну кагда. устраивал там. фсякую. фсячину… хе-хе-хе! ну чаще фсево он уже как я там была. как пьяный прихадил то и ни ел и ни пил сразу на печку залезал! х-хе! с глас далой!..

…и ана фсигда была рАда. пряма улыпка да-нивазможнасти. кагда увидит миня.. хать мы с ней ни близняшки. в возрасте разница бальшая нО.. эта была самае што ни есть приятнае.. съездить к систре…

…наверна у сестры эта была то. как. как-бы с детства што. сестра расказывала што к маме тоже фсе её сёстры приижжяли каждае лета. ф какой-та может на Иванаф день или на што-та такое. што каждае лета сабирались у мамы…

…ну систра была О-Очень рада кагда я к ней приижжяла.. проста. и с такой грустью. и каждый рас ана миня праважала да. вот да паследнева раза ана меня да канца деревни праважала. вот уже перет. вот кагда я ф паследний рас перет её смертью-та была незадолга. мы кажетса уже ни в Истонии тагда жили. уже ф Финляндию были уехатши. ана меня да паследнева дома правадила. там жила супружеская пара он фин а ана руская. вот. ну ани очень были дружны. сестра с ней. видна па характеру схадились и были дружны. и сестра фсигда што. ну зайду заглину. праведаю. а-а паследний рас ана и гаварит што. ну грит. пайду. пасижу у неё аддахну. тагда пайду дамой. эта уже ей эта растаяние была длиннае.. чё тока на ум. типерь ни фспомнитса.. фсё в галаве вертитса. фсякае…»

Всем было трудно! Все пострадали!

– …А Вы не думаете, что их тоже можно понять? Эстонцев или вообще прибалтов? Ведь им не было никой разницы, какой национальности были люди, которые пришли на их землю и всё отняли. Ну, в самом деле, им же не паспорт нужно было спрашивать, прежде чем решать – ненавидеть или нет. Какая разница русские пришли, или финны, или белорусы?

– Вы правы. У них действительно была причина быть обиженными. Только я, конкретно я, здесь при чём? В Эстонии я убийца, насильник и грабитель, в Финляндии я «рюсся»[13 - Рюсся (фин. ryss?) – в Финляндии уничижительное наименование русских.], в России я «финик». Они все могут быть хоть миллион раз правы, но я всё равно ни в чём ни виноват! И я не являюсь сторонником Союза времён Иосифа Виссарионовича. И меня коробит, когда по новостям перед выборами вынуждены показывать нынешних коммунистов на фоне флагов с изображением Сталина. То, что прибалтийские республики тогда присоединили к СССР, не было правильно, в особенности с их точки зрения, если рассматривать только этот отдельный факт. Проблема в том, что все эти события происходили в определённых условиях, их окружающих. То же и к Финляндии относится. Тогда СССР был вынужден осуществлять какие-то шаги, чтобы защитить себя. К сожалению, эти страны оказались в роли разменной монеты. Но ведь и Россия была жертвой тех условий! Можно сколько угодно визжать о продажной Москве и пакте Молотова-Риббентропа! Только нет во вселенной ничего, что подвешено в пустоте в отрыве от всего остального. Вовсе не пытаюсь оправдывать никого, но случилось то, что должно было случиться. К тому же, если визжать о коварной Москве, нужно сначала также громко вспомнить о продажной Европе. Вот тогда и будет объективно! Но, если вернуться к Вашему вопросу о ненависти и про то, нужно ли было в паспорт смотреть прежде, чем ненавидеть: да, их подразнили, дали государственность, а потом отняли. Есть причина для ненависти – всё верно. Но я ведь пишу с точки зрения обычных людей. Дети голодные в поле едят горох, а хозяйка этого поля, эстонка, говорит: «Чтоб твои дети сдохли!» Заметьте, у неё это поле советская власть даже не успела ещё отобрать, и в Сибирь её не успела отправить! А бабушка моя делилась тем немногим, что у самих было, – последней картофелиной – когда через их деревню беженцы во время войны бежали от линии фронта. И в Эстонии делилась, если было чем, когда после войны такие же, как и они, приезжали на новое место без копейки денег и еды. Мама рассказывала, как к ним в их комнату в бараке после войны постучала семья только что приехавших – одни женщины и дети – зашли и на пол от усталости по стенке сползли. Так бабушка поделилась с ними ужином – всем по картофелине: больше ничего и не было. И цыган от верной смерти спасла, когда те сунулись попроситься переночевать в бабушкин дом во время войны, а у бабушки в доме немцы квартировались. И это несмотря на то, что цыган в деревнях не любили и всегда ворами считали! А почему? Да потому, что по-человечески к людям относилась! Когда была возможность не дать кому-то с голоду помереть, то делала это! Когда была возможность спасти чью-то невинную жизнь, то делала это! Не потому, что она герой какой-то, а потому что человек! И они сами выжили, потому что им помогали и не дали умереть. Человек человеку должен быть человек, а не волк. Живи сам и дай жить другому, какие бы обстоятельства не были вокруг нас. Всем было трудно! Все пострадали! Не только эстонцы! Не только финны!..

Я финские новости не смотрю

– …А что это колокол сегодня на церквях весь день бьёт?

– Дак да, я тоже заметила! И не только на этой. Я тоже удивляюсь: рядом с каким городом не проезжаем, всё колокол бьёт! Что это за день такой сегодня?

– Я в церковных праздниках не очень разбираюсь, но это не похоже на праздник. Как-то монотонно и без перерыва весь день гудит.

– Может хоронят кого?

– Не знаю, я финские новости не смотрю. Может быть. Вам солнце не мешает? Я могу задёрнуть шторку.

– Не надо, я солнышко люблю! Я же с Петрозаводска! Каждый лучик нужно ловить! А Вы давно из Эстонии в Финляндию переехали?..

Вот и все варианты!

– …У меня был только этот реалистичный вариант на тот момент. Если бы его не было, я бы, наверное, остался бы в Эстонии до тех пор, пока шахта работала, потом, может быть, искал бы возможность уехать в Россию, если бы живы были.

– Даже так!

– Ну я был далёк от разных бандюков, но ведь чтобы помереть в то время не нужно было самому бандюком быть. Ну это я так, к слову. Насчёт отъезда: в тот момент в Эстонии из-за атмосферы хотелось уехать. Президент Мауно Койвисто[14 - Мауно Ненрик Койвисто (25.11.1923 – 12.05.2017) – президент Финляндии в 1982-1994 гг.] покойный сказал: «Добро пожаловать», – вот и появился вариант. А в России и на свои рты «ножек Буша» не хватало. Вот и все варианты! Так что, я должен Койвисто сказать спасибо.

– Но Вы ведь критикуете Финляндию довольно сильно.

– Любить как душу, трясти как душу. Ну не совсем так. Как ни крути – это был выход для многих людей в то время: надо же было как-то выживать. От шахты, где я работал, один памятный камень остался, как я слышал, что, честно говоря, довольно странно: эстонские власти так любят всё, что связано с Россией, что могли бы обойтись и без камня. Наверное, местные власти самоуправством занимались. Или это такая игра в демократию? Простите.

– А почему шахты закрывались? Не были рентабельны?

– Да. В советское время, как то время ни ругай, думали и о людях. Рентабельное или нет – разницы не было, лишь бы у людей была возможность жить. Когда я уже жил в Финляндии, эстонские шахты работали еле-еле. Посмотрите статистику смертей тех лет! И бандюков не надо – народ сам вымирал. Так что, старались выживать кто как мог. Кстати, насчёт игры в демократию пришло на ум: в центре Хельсинки раньше были рядом с вокзалом прямо напротив парламента складские помещения, построенные до революции. Крепкие основательные здания красного кирпича. Ну они как-то там к русской армии какое-то отношение имели, я точно не знаю, да это и не важно. Просто, какая-то связь с русским периодом правления. Кто-то хотел их снести, а кто-то оставить как памятник архитектуры. Ну, дескать, демократия в деле! И что? Кто-то потихоньку поджёг их, а кто-то допустил этот поджог! От этих складов остался кусок длиной метров двадцать. А на месте этих складов, которые так подходяще и совершенно случайно и вовремя сгорели, построили филармонию, вернее, вкопали в землю, сверху только ничего из себя не представляющая зелёная коробка торчит, а остатки этих то ли казарм, то ли складов торжественно обещали сохранить. Теперь, когда строительная пыль в умах улеглась, потихоньку собираются и их сносить. Кстати, о постройке филармонии на этом месте говорили ещё до пожара. Вот вам финская демократия в действии! Такая, знаете, «тихой сапой»: ну, дескать, мы же сделали всё возможное для сохранения этого мерзкого остатка русскости! этого бельма на глазу перед главным зданием нашей самой-самой честности и самого-самого равноправия!

– Ну, может быть, поджигателей нашли и осудили?

– Да нет, не помню ничего такого. Всё как-то буднично прошло, без шума. Как будто, так и было задумано. Конечно, я не могу утверждать, что было что-то вроде заговора. Но ведь и ни на пустом месте! Это как в своё время русского губернатора в Хельсинки подстрелили. Проснулся господин Шуман утречком и вдруг ни с того ни с сего подумал – не застрелить ли мне нынче господина Бобрикова!? Был заговор, не было… Там ведь демократия – каждый волен думать, что хочет. Убийца? Герой? Может не официально, но в умах – герой. Там вообще главное, что в умах, а не то, что официально… Есть там некая двуличность… или двуликость? Прямо Шива какой-то!.. Вшивый, правда… Хотя, и понятно: между двух огней всё время. И нашим, и вашим. В зависимости от силы и направления ветра…

Похоже, это у Вас история семьи намечается?

– …Добрый день! – поздоровался кто-то, только что вошедший, в купе напротив. – Моё место тут где-то.

– Добрый день! – поздоровалась в ответ, уже сидевшая там седая женщина, сняла очки и начала собирать бумаги, которые покрывали столик перед окном.

– Ничего, ничего! Мне это совсем не мешает.

– Ну а что они тут будут разбросаны. Ничего не поставишь. Мы тут разбирались с сыном, а он вышел, – пояснила женщина. – Я тут вспоминаю, а он записывает. Сколько-то и сама записывала… очень приятно… нет я не на этой станции… да, погода сегодня замечательная… и ветра совсем нет…

«И ветра совсем нет… выйти, что ли, подышать, пока стоим?» – подумал Никифор Андреевич, посмотрел на солнечный перрон за окном и пошёл к выходу. Медленно прошёлся по перрону к началу поезда, потом обратно. Пассажиры спешили найти свой вагон. Всё, как обычно. Кто-то всегда спешит. Даже если и не опаздывает. Какие-то вечные женщины во вкусе Кустодиева или, может быть, правильнее – Рубенса? С мужьями, детьми, чемоданами, старушками какими-то. Провожают или сами едут? Не поймёшь! Кричат что-то, машут!.. Боже! Куда же такой букет?! Он же засохнет! «Впрочем, – думал Никифор Андреевич, – может и надо именно так. Ну и что, что засохнет! Что? Лучше не дарить, если знаешь, что засохнет?» Как-то раз Никифор Андреевич был свидетелем: у женщины в самолёте был с собой букет экзотических цветов – с юга летели – так она его прямо на верхнюю полку с чемоданами втиснула! И ведь довезла же как-то! «Да-а! – подумал Никифор Андреевич, – я на такие геройства не способен! То ли кровь не слишком югами избалована, то ли лентяй от природы? То ли все мужики такие? Да даже если и довезёт, всё равно ведь засохнет!» Так Никифор Андреевич прогуливался по перрону, не обременённый ни жёнами, ни детьми, ни чемоданами, ни букетами, просто разглядывая встречных. Напротив его вагона стояла обшарпанная скамейка… ну не обшарпанная! Уж и сказать нельзя! Не обшарпанная! а повидавший уже не один поезд заслуженный – очень-очень заслуженный ветеран лавочно-скамеечного парка! Вот! На ней сидел мужчина в очках и в кепке с кипой бумаг на коленях. Видимо, что-то обдумывал, потому что взгляд его был остановившимся, и глаза смотрели куда-то вдаль прямо сквозь зелёный вагон, стоявший перед ним. «Знакомое состояние, – подумалось Никифору Андреевичу. – Похоже на рукописи». Он присел – до отправления было ещё минут пятнадцать: «Успеем ещё натрястись».

– Здравствуйте! – поздоровался он. – Мы, похоже, едем вместе. Вы не из этого вагона?

Мужчина в очках поднял голову и спокойно посмотрел на обратившегося. Он приподнялся со скамейки и протянул руку:

– Да, здравствуйте! Илья Ильич, – очень просто представился он.

– Никифор Андреевич, очень приятно! Что-то пишете?

– Да как Вам сказать? Писать – это слишком громко. Пока что – это только пачка макулатуры.

– Ну почему же макулатура? Можно спросить о чём?

– Да тут ни конца, ни края. Ещё чуть-чуть, и я сам не буду помнить, что тут к чему, – начал оправдываться Илья Ильич, руками помогая себе говорить. – Тут и расшифровка диктофонных записей рассказов моей мамы, и то, что я своими словами записывал, когда её или ещё чьи-то рассказы слышал. У меня первые робкие записи аж с девяносто шестого года. И в интернете я что-то находил, и в архивах был, и мамины собственный записи. В общем, куча всякой разрозненной информации.

– Ну так дело за малым, – улыбнулся Никифор Андреевич, – теперь всё это нужно выстроить по росту. Похоже, это у Вас история семьи намечается?

– Ну да, – с сомнением в голосе ответил Илья Ильич, – двадцать лет собирал, теперь ещё двадцать лет выстраивать буду. Да, это всё семейное. Я как бы пытаюсь что-то писать… да! я и свои какие-то воспоминания из детства, ну кое-что записываю, но я даже не могу решить, в каком виде мне всё это оформлять? То я древо рода пытаюсь рисовать, то просто факты все как-то, как вы говорите, «по росту», – то – да-а! ещё и воспоминания маминой двоюродной сестры у меня есть, правда, они по-эстонски, а мы по-эстонски чуть лучше, чем по-китайски, а если через Гугл переводить, так как раз чуть понятнее получается, чем по-китайски – так вот… к чему это я? А-а! Ну, короче, надо как-то решить, что со всем этим делать.

– А это у Вас тут как раз Ваши материалы? – Никифор Андреевич показал на пачку исписанных, испечатанных и исчёрканных листов. – Можно?

– Да-да, пожалуйста. – Илья Ильич вытащил из толстой пачки листов одну, потоньше, и протянул.

«Родился Михкель Тёлликкя примерно в 1860-х годах в Лаппенранта[15 - Лаппенранта (фин. Lappeenranta) – город в южной Финляндии недалеко от российско-финляндской границы.]… Переярово Губаницкого[16 - Губаницы (фин. Kupanitsa) – деревня в Волосовском районе Ленинградской области.] церковного прихода… поступил в батраки… дочь Мария… замуж за Андреаса Вайникка… хозяйство было крепким… всё лето были босы… в 1903-м родилась Катри Вайникка, моя мама… в 1919-ом эпидемия испанки… бабушка Мария родила двух мёртвых детей и умерла сама…»

– Катри Вайникка – это Ваша бабушка?..

Мама была для них самая старшая

«…да. ну и вот. бабушка Мария ана рана умирла. то-есть не так уш рана если.. радилась мая мама Катри Вайникка. патом Анна. Лена. Миша. и Аино-Мария. или проста Мария. и што был вот этат грип после ревалюции. каторый называли испанкай. и ана была беременная двайняшками. ана забалела этим грипам. и тагда. личение какое была? нада-п была к врачу а дет Андреас сказал. хватит бап на этат мир! и ана умирла. адин рибёнак радился сразу. в-опщем мёртвый. а фтарой рибёнак сутки пражил. и-и их пахаранили в адном грабу с адной стараны аднаво рибёнка с другой другова рибёнка. ну даже я ни помню то што.. девачки эта были или мальчики. я даже этава не знаю…

…ясна што толька читырёхкласнае абразавание ф сельских школах. дальше нада итти ф симинарию назывались. ф симинарию итти учитса если прадалжать. так-што мая мама ни магла прадолжить учёбу што у неё мать умерла. ана асталась за старшую хазяйкай в доме с кучей маленьких ребятишек. хатя што учителя очень как-бы рекамендавали маму учить. што ана очень талантливая. но атец сразу сказал што из бап писарей ни бывает. вот если мальчик то можна учитса. из ниво писарь. эта в-опщем хе! вышшая квалификация для диривенских! пИсарь в гораде! так-што. ну и патом у ниво не-была вазможнасти. кто-ш будет хоть какую-та йиду гатовить. хоть каким-та образам в доме управлятса. пака он мачиху ни привёл…

…ну мама мая первый рибёнак самая старшая. то ана толька помнила фсё сваё детства што ана бес-канца нянчила этих млатших. патаму-шта претстафь! их же. после ниё йищё четвера-же дитей была! четвера после неё.. и ана толька-лишь помнит то што ана фсё время была в нЯньках! с самых с тех вримён. и очень как-бы маладая. йищё сафсем малодинькая ей пришлось очень активна заниматса фсеми дамашними дилами. ана помнит толька трут трут и трут и то што ана нянчила. вот эта ана фспаминает.. а какова-та детства какова-та где-та бегать-играть у ниё практичиски никагда времени не-была.. вот эта ана гврит я ни помню што-бы я.. как ана с какова времени ана помнит ана фсё время была в няньках…

…краватей многа не-была. зимой на пичи. летам на палу. так-што. эта раньше в избах харашо если две кравати была. а эта такая симьища! видиш. матрасы даматканые иза льна. набитые саломай. и причём каждый гот эту салому миняли. патаму-што ана фся там мялась… и причём эта салома ни прападала. ана ва хлеву её настилали пат каровами… матрасы. и адияла. харашо если падушки… ясна што на столька дитей там не-была места и на палу спали. на этих. на матрасах. саматканых…

…сжигали кустарник. расширяли сваи паля. и репа выращивалась лучше фсиво кагда вот на выжженых местах.. на старых землях репа не расла так. а вот иминна на выжженых. и вот если ты имел землю у теа там кустарник где-та и вот этат кустарник. каждый гот как-бы вот прадливали. ну сжигали дальше и дальше. ну патом ана станавилась пахатная зимля. ну эта была самая палезная зимля для репы… мама сказала што с малых лет ана как-бы фсё время при дилах. и ана пабижала вроде туда где абжигали этат кустарник. што-та ей нада была. ну каво ана там нянчила што-та в-опщем такое. ну и ана-ш ни знала што зимля-та гарячия.. и ана пабижала пряма как. к матири и абажгла сибе ноги. так её матери пришлось её на руках дамой тащить! так её мама пригаваривала. мАла мне дел и хлапОт! прибижала! теперь на шЕЕ тащи тебя дамой! вот так! раньше жили! и детей выращивали!.. так-што.. х-хе! мне наверна сотай доли не дасталась в жизни таво што пришлось маей маме!..

…мама расказывала што старалась кагда хлеп пекла делать такие бальшие караваи што и паднять ни магла. сасетка кагда захадила зачем-нибуть. та удивлялась кудА такие!. ни паднять!. а фсё што-бы быстрее. эта как йиё мама умирла…