Превращение. Сборник рассказов

– В общем, все еще раз повторилось.

– Так, где все-таки Колобок? Вы хотите рассказывать мне эту историю до поздней ночи?

Медведь стал в лесу главным не только из-за своей силы, и отнюдь не из-за свирепости. Коричневая мохнатая туша оказалась на удивление мудрой и ответственной, добровольно взвалив на себя роль мирового судьи. Старик иногда, чувствуя, что вот-вот сорвет клапан, уходил от греха подальше в лес, и тогда они с Топтыгиным сидели подолгу на берегу ручья, человек выговаривался, зверь слушал и сочувствовал.

– О! А вот дальше было интересно, знаете ли. Необычный паттерн поведения, – продолжала между тем Старуха, – помнишь Лису? Мой шедевр?

Майор похолодел. Если и был кто-то на этой планете, от кого Старика воротило больше, чем от Старухи, так это была Лиса.

Хитрая, вкрадчивая, приторно-сладкая в общении, научившаяся растягивать черногубый рот, подражая людям и изображая улыбку. Выдавали ее только зрачки размером с булавочную головку: шедевр Старухи – непредсказуемое животное-психопат. Майор в глубине души опасался ее, ожидая в любой момент своих прогулок по лесу подлости или жестокой шутки.

– Что она сделала?! – потребовал он ответ, пытаясь не кричать на непосредственного начальника.

– А вот это уже было интересно. Она стала глухой.

– Что?!

–– Забралась в речку, чтобы ей в уши вода после купания попала, и слышно было плохо. Думаю, она это придумала, пока наблюдала, как Колобок с остальными знакомился.

– И?!

– Что – «и»? – теперь раздражение металлом сквозило уже в голосе. – Лиса с заложенными ушами не услышала от него разумного ответа, подозвала его поближе – и все равно не услышала, поэтому могла не подчиняться вашему Правилу №1. Очень интересно. Похоже, женский разум действительно более адаптивен к ситуации, более изобретателен. Я не ожидала, что она сможет придумать нечто новое. Обойти правила.

– Она его сожрала?!

– Употребила в пищу. Вы не поняли, что я сказала, с первого раза?

Старик пораженно смотрел на Старуху, сдерживая рвущийся из глотки мат.

– Он был разумен, – тихо проговорил мужчина, наконец.

– Я проделала с его помощью все запланированные исследования. Считайте это утилизацией.

– Утилизацией?! Он был разумный! А ты?! Ты сидела за этим своим монитором?! И наблюдала, как живое существо, тобой же созданное, жрут заживо?! Ты вообще – нормальная?!

Он не понял, как перешел на «ты», не понял, как вскочил на ноги, сжав от ярости кулаки, и тем более, как начал орать на всю лабораторию.

– Я – ученый, генетик, – с достоинством проговорила Старуха, брезгливо поджимая губы, – а вы, товарищ майор, забываетесь. Проверьте все квадрокопторы с камерами. У нас с вами в ближайшие дни будет масса работы.

– Почему? – только и спросил Старик.

– Игорь Васильевич, – она впервые назвала его по имени, – у нас с вами примитивная община, в которой только что прямо нарушили основное табу. Насколько я помню «психологию примитивных социальных структур», за этим последует еще одно нарушение, или два, а потом это явление приобретет массовый характер. Я должна записать все события, найти связь с созданными мной психологическими особенностями конкретных объектов и построить модель.

– Но в лесу начнется резня…

– Эксперимент, Игорь Васильевич. Важный для науки эксперимент.

– Но погибнет много… – Старик осекся, чуть не выпалив «людей».

– Это – не люди, – жестко прервала его Старуха, – это – образцы. Можете считать происходящие события – утилизацией. Вам же не приходило в голову такое безумие, как оставить на планете разумных животных, когда мы улетим?

На миг перед глазами Старика встала добродушная морда Медведя, с карими, все понимающими глазами…

***

Поздно вечером Старик и Медведь сидели на берегу ручья. Старик пил разведенный водой лабораторный спирт, рассказывая Медведю о Колобке – все, что мог вспомнить, а тот слушал, кивал и сочувствовал, а иногда неуклюже пытался похлопать друга лапой по плечу, пару раз едва не свалив того в воду.

– В общем, гхм… думал я, думал, – проговорил Топтыгин, заполняя наступившую в импровизированных поминках паузу, – нельзя допустить хаос. Лису будем судить, а потом казним. Разумный не может есть разумного. Если кто-то начнет сомневаться… Крови будет много…

Старик кивнул, чувствуя, как очередная порция спирта обожгла ему горло.

– Поможешь? Винтовка, и… Гхм… Я подумал…

– Помогу.

Тут Медведь наконец прямо и пристально посмотрел в глаза другу и задал вопрос, волнующий его больше всего.

– Старуха же в курсе? Это же все – ее затея?

– Ага.

– Бабы… – вздохнул зверь.

– Бабы.

– И как она отреагирует на наше… гхм… решение? С Лисой?

– А уже никак, – беззаботно отозвался Старик, впервые за несколько месяцев чувствуя, что ему наконец-то становится лучше, – Лиса – твоя проблема, а Старуха – моя.

– Иди ты! – вскинулся Топтыгин, шерсть на котором вмиг встала дыбом, а карие глаза засверкали. – Расскажи!

Старик широко, до боли в щеках ухмыльнулся, глядя на Медведя.

– Я нажимал на спусковой крючок, друг, пока не раздались бессильные холостые щелчки…

Очень низкое фэнтези

Волна оказалась упругой, словно бок вынырнувшего морского чудовища. Пальца оглушило, завертело, увлекло в пучину, а потом выбросило на поверхность, и сразу же вместо подводного гула он различил крики спасающихся. По ушам резко ударили звуки хлопков вёсел.

Его швырнуло на отмель, руки погрузились в вязкую кашу из солёной воды и песка. Впереди глазами ночного хищника горели костры ложного маяка.

Низенькие и неуклюжие шлюпки с фонарями на носах прорезали дождь и пену прибоя.

Пальца подбросило, развернуло, потащило в глубину, солёная до горечи вода наполнила ноздри. Люди в шлюпках не собирались спасать пассажиров севшего на мель «Кальмара» – их интересовало содержимое трюмов.

Раскуроченный взрывом борт «Кальмара» зиял рваной раной, из которой вытекала не кровь, а чаяния Пальца на Домик-возле-холма. Упакованные в промасленную кожу и увязанные арбалеты, корзины со стрелами, запасные ложи и приклады перекочевали в плоскодонки. Похитители уплыли, не обращая внимания на взывающих к их милосердию несчастных.

Несколько тюков порвались, и на волнах качались деревянные игрушки, вырезанные Пальцем для продажи. Не самые дорогие вещицы, но делал он их дольше прикладов и рукоятей ножей. И только в них вложил любовь. Похожие и детям своим, Белочке и Мизинчику, смастерил. Резные свистульки: соловушки, солдатики, куколки…