Превращение. Сборник рассказов

Палец нырнул под волну, глотнул воды, вынырнул на несколько футов ближе к игрушкам, которые ветер и волны растаскивали по заливу. Начал собирать, рискуя захлебнуться. Три поделки удалось сунуть за пазуху, под шерстяную ткань куртки.

Кругом кричали. Совсем рядом ругательства сменились воплями отчаяния.

– Нога! Плыть не могу! Тону!

Палец обернулся. Мокрые волосы выбились из хвоста, хлестнули по лицу. Ледяные иглы дождя пришивали низкое свинцовое небо к беснующемуся морю. Всего в паре футов молотил руками по воде и едва удерживал лицо над поверхностью эльф.

Палец вздохнул обречённо и поднырнул под руку эльфа.

– Не хватайся за волосы – утопишь обоих! – заорал он паникующему остроухому.

Церемониться с эльфом Палец не собирался – из-за него пришлось пожертвовать ещё двумя-тремя игрушками, до которых он мог бы дотянуться.

***

Выбрались все. Бухту пираты выбрали неслучайно. Мелководье и острые пики подводных скал – настоящий капкан для кораблей. Могли не стараться взрывать борт алхимией: скалы пропороли бы обшивку, как клыки волка – шкуру ягнёнка.

Палец оплакивал свой годичный труд, пока почти тащил на себе эльфа к кострам. Смешной эта картина, наверное, виделась остальным пассажирам: долговязый, изящный до хрупкости эльф, красивый даже с разбитым о скалы носом, и полурослик, коротконогий и уродливый, едва ли не по пояс прекрасному эльфу. Только смеяться несчастным, потерявшим груз, пожитки и едва не утонувшим, людям, эльфам, гномам и полурослику, с товарами которого в море уплывала возможность выкупить Домик-возле-холма, не хотелось.

По иронии судьбы их спасли те же самые костры, которые едва не погубили. Пираты разожгли огни на две мили восточнее бухты Хваншита. Сделали ложный маяк. Даже опытный капитан «Кальмара» купился. В такую-то бурю. И на старуху бывает проруха. Палец это понимал, все пассажиры понимали. Только капитан не хотел и не мог понять. Он сидел на песке, обхватив седую голову руками. Длинные усы болтались, словно у сдохшего на берегу сома.

Палец не лез с утешениями. Кто будет слушать утешения половинчика? Кто их вообще слушает, безмолвных слуг и подмастерьев? Работящих и неприхотливых: половина жалования, половина пайка, половина матраца. Два полурослика по цене одного человека.

Да и что Палец сказал бы капитану? «Держись, мужик. Держись. Ты остался без корабля, а я без дома. Тебе не на чем плавать, а мне, моей жене и двум маленьким, да что уж там, половинчатым детям негде будет прятаться от снега и холода зимой».

Палец протянул красные, покрытые цыпками от холодной воды руки к огню. Тепло костра согревало его короткие толстые пальцы с маленькими ногтями. Эти пальцы только и умели, что обращаться с ножом, которым он целый год работал с деревом, готовил товар для Осенней Ярмарки в Хвантише.

***

Стража Хвантиша появилась тогда, когда её не ждали. Уже перестали ждать. Палец в это время бродил по берегу, искал среди водорослей и камней хоть что-то ценное. Весь товар был или увезён пиратами, или сгинул в солёном, как слёзы, море.

Его подозвали небрежным жестом. Палец подошёл к кучке товарищей по кораблекрушению, вокруг которых широким полукругом стоял десяток стражников. Сержант в доспехах с тремя позолоченными полосами и красивым плюмажем на шлеме вальяжно выставил вперёд ногу и опёрся рукой на эфес меча на поясе.

Ленивый взгляд сержанта, которым тот ощупывал одежду путников, проверяя дороговизну материала, и скользил по поясам в поисках оружия, о многом говорил Пальцу. Расстановка остальных стражников лишь подтвердила его догадку: их пришли не спасать, а арестовывать.

Потерпевшие кораблекрушение рассказывали сержанту о событиях ночи, перебивали друг друга, горячились, сбивались. Сержант слушал, постукивая пальцами в перчатке по эфесу. Не выдержали двое гномов. Гномы всегда взрываются первыми – Палец это знал. Стали кричать, требуя немедленно собрать все суда береговой охраны и плыть на поиски пиратов. Молодая эльфийка, чарам красоты которой на «Кальмаре» не поддался один только Палец, возмущённо поддержала гномов. Что ещё способно сплотить гномов и эльфов, кроме упущенной выгоды?

Сержант поднял руку, требуя тишины.

– Интересная история, друзья. Весьма занятная. Её будет любопытно выслушать прево и Торговому союзу. Эта бухта носит название «Укромная». Да вам должно быть это известно не хуже, чем мне. Сюда приплывают контрабандисты.

Ему пришлось вновь пресечь нарастающий гул голосов. Палец пробежался взглядом по лицам спасшихся с «Кальмара». На капитана было жалко смотреть.

– У вас нет разрешения Торгового союза на фрахт.

Палец уже знал, чем закончится разговор со стражниками. Он не всегда работал на ферме в глубинке под Кенто-Широм. Его прежний хозяин промышлял в столице. При мысли о прошлом хозяине Пальца передёрнуло, и невольно сжались кулаки. Он боялся только двух вещей: что Белочка и Мизинчик окажутся зимой без крыши над головой и своего прежнего хозяина. Даже спустя пять лет этот страх не прошел.

Перед мысленным взором Пальца всплыло узкое смуглое лицо с тонким клочком козлиной бородки. Пронзительные светло-серые глаза – такие светлые, что радужки почти сливались с белками.

Палец задумался и прослушал и речь сержанта, и разноголосые попытки спорить и оправдываться. Прослушал, но исход был ему и так известен.

По примеру капитана, не сводившего глаз с севшего на рифы и завалившегося набок корабля, Палец бросил последний взгляд на судно, которое всего две недели назад приняло на борт его, полного радостных надежд, с пятью корзинами и двумя мешками изделий из дерева.

Чёрный остов на фоне голубого неба. Неба, которое не помнило вчерашний шторм.

***

Кому-то более требовательному или изнеженному камера показалась бы гнилой дырой в зубе дохлого великана, а Пальцу – просто неуютной каморкой. Он жил и на продуваемых чердаках, и в подвалах с покрытыми инеем стенами, и в хлеву, устраиваясь под яслями, согреваясь дыханием жующих сено овец и коров. В камере несколько раз тоже оказываться приходилось.

Палец огляделся. С потолка капало, а в углу сочилась влага, поблёскивая в падающем из крошечного оконца свете. В другом углу на куче тряпья сидел тощий старикан с длинной, почти седой бородой. Из рваной одежды торчали костлявые руки и ноги. Старик рассматривал новенького блестящими глазами безумца. Палец поспешил к желобку с влагой. Смочил руку, обнюхал. Вода как вода, никаких посторонних запахов. Вкус тоже не насторожил. Палец подождал, пока капли воды наполнят сложенную лодочкой ладонь, выпил жадно. После кораблекрушения он не пил и не ел почти сутки.

Без еды доводилось обходиться почти неделю – и не один раз. К этому Палец привык, а пить хотелось так, что язык казался шершавым и не помещался в пересохшем, как колодец в пустыне, рту. Утолив жажду, он внимательнее рассмотрел сокамерника. Тот не поменял позы. Всё так же сидел, обхватив согнутые колени измождёнными руками и упёршись в них подбородком. Зрачки бегали, похожие на двух снующих по оконному стеклу мух. Полурослик видел в полумраке лучше любого из людей, хотя не так хорошо, как скальные гномы или дроу. До дроу половинчикам было далеко во всём, кроме, пожалуй, ловкости. Благодаря миниатюрности и подвижности, которой могли бы позавидовать юркие лесные зверьки, полурослики были самой ловкой расой Завалда. Ловкие, терпеливые, неприхотливые, молчаливые – идеальные исполнители. Слуги и подмастерья.

Сесть, кроме как на холодные и влажные камни пола, было некуда. Палец предпочёл постоять.

До самого вечера старик и Палец не сказали друг другу ни слова. Даже когда сквозь прутья решётки стражник протиснул деревянную плошку с чем-то жидким, остро пахнущим несвежей бараниной. Только одну плошку. Старик резво на четвереньках подполз к ней и в несколько глотков опорожнил, сунул обратно в коридор. Потом попятился на свою лежанку. И опять уставился на Пальца, пережёвывая то, что плавало недавно в жидком бульоне.

– За что здесь? – просипел старик, расправившись с тем, что тюремные повара ошибочно считали съестным. – Украл несколько горошин с хозяйского стола? Заснул на салфетках в ящике господского посудного шкафа?

– Приняли за контрабандиста, – ответил Палец после недолгих раздумий.

Он никогда не был разговорчивым парнем, а тут, в тюремных застенках, каждое слово стоило взвесить несколько раз, прежде чем произносить. Взвесить, а потом перевесить ещё раз. Но он решил, что поговорить сейчас стоит. Старик мог дать информацию, которой Палец не обладал.

– Приняли? – хохотнул старик, словно заклокотал индюк. – По ошибке, говоришь?

Он снова забулькал смехом, как будто горло прополоскал.

Сиплый его голос звучал фальшиво. Палец подумал, что сокамерник мог оказаться стукачом, и тогда цена каждого слова возрастала ещё в несколько раз. Пальца удивляло то, что кроме него ни одного пассажира «Кальмара» не бросили в камеру. Хотя в этой тюрьме таких камер могло быть столько, что на всех хватит.

– Пираты заманили в Укромную бухту. Разожгли костры на скалах. Был шторм, судёнышко едва не потонуло. Одного матроса и пьяного гнома смыло за борт. Капитан принял огни костров за маяк. Причалил.

– А там вас, бултыхающихся в водичке среди рифов, и спеленали? – радостно продолжил допрос Пальца старик. – Как детей?

– Именно так, – подтвердил Палец.

– И все товары забрали? – Дед, казалось, был в восторге.

Палец кивнул.

– Тогда всё отлично будет, – успокоил его старик. – Поднимут бумаги в Торговом союзе, союз и купцы с капитаном выплатят друг другу компенсации по договорам и отпустят тебя и остальных по домам.

Он жадно подался вперёд, всматриваясь в Пальца.

– Или договора с Торговым союзом не было?

Вновь раздалось бульканье. Старик наслаждался ситуацией.

– Тогда, огрызок, привыкай к камере. Она долго будет твоим домом. И расстанешься ты с ней неохотно. Потому что отсюда – прямо на каторгу, в Выземские шахты.