Десять/Двадцать. Рассказы

Поверх резинового шлема на лбу у лётчика были большие защитные очки.

Тут отчаянный лётчик сконфузился в силу своего возраста, потом пришёл в себя и сказал:

«Хочешь, я тебя познакомлю с нашей авиатриссой?»

«Конечно», – ответил, закуривая и туша спичку, Александр Иванович, но к ним уже весёлым шагом подходила девушка с вытянутой для приветствия рукой, обтянутой лётной перчаткой.

«Лидия Виссарионовна», – представилась она и сделала какой-то странный книксен.

«Роза ветров позволяет, через пять минут взлетаем, Александр Иванович»

Александр Иванович придержал рукой шляпу и улыбнулся.

Лётчики, хохоча, развернулись и побежали к своим бипланам, каждый из которых был собран по своей собственной системе.

Публику разогнали по сторонам, а Александр Иванович отошёл в третью сторону к тополям и примкнул спиной к деревянному сараю. Он начал ждать и смотреть в небо.

Была осень, пёструю листву сметало с взлётной полосы, клин гусей летел на юг. Рёв моторов разорвал воздух, машины покатились, тяжело набирая скорость, затем они попрыгали как куры и, вздрогнув, начали набирать высоту.

Тут Александр Иванович задумался о чём-то семейном, вспомнил, почему-то, младшую дочку, и увидел аэропланы только тогда, когда они были уже в небе.

Два самолёта с красивым шумом носились друг за другом, готовые друг друга обогнать. Это даже было похоже на какую-то любовную игру. Кто-то ложился на крыло, а кто-то другой пытался повторить маневр первого. Потом они поменялись местами. Они сделали пару кругов и собрались, судя по всему, идти на посадку.

В этот момент Александру Ивановичу всегда становилось жарко. Он твёрдо всматривался, как садятся лётчики, и только тогда, когда колёса обоих аэропланов заскрипели по земле, он радостно снял шляпу и по-мальчишески замахал ей в знак признания смелости своих друзей.

Он подбежал к ним и обнял обоих, и лишь только они сняли защитные очки, расцеловал от души лётчиков:

«Друзья, у вокзала есть корчма, предлагаю отметить там ваш замечательный полёт!»

Пётр Николаевич искоса поглядел на Александра Ивановича, но спорить не стал. Ответил только, что сейчас он распорядится с самолётами и вернётся. Александр Иванович остался наедине с Лидией Виссарионовной.

Публика хлынула рассматривать аэропланы, как некое чудо, барышни в шляпках скучно топтались рядом, а мужчины со знающим видом своими тростями указывали на отдельные узлы аппаратов и задавали вопросы лётчикам, как учителя ученикам, будто экзаменовали последних. Механики брали аэропланы за хвост и как рыбу затаскивали их во временный ангар.

Наконец-то подошёл и Пётр Николаевич, расстегнул верхние пуговицы на своей военной одежде и сказал Александру Ивановичу и Лидии Виссарионовне:

«Пойдёмте, друзья».

День стоял тёплый, были открыты ещё кафе, стоявшие только под одним шатром, и на вокзальной площади они нашли свободные места.

Александр Иванович взял в руки меню, но тут же передал Лидии Виссарионовне.

«Что будете заказывать?», – спросил Александр Иванович.

Лидия Виссарионовна улыбнулась и передала Александру Ивановичу меню.

«Что хотите, Александр Иванович, но мы не пьём».

Александр Иванович положил шляпу на летний столик и подозвал официанта.

Подошёл скучный официант, потом он своей книжкой начал отмахиваться от осы и во время своей борьбы успел спросить:

«Чего изволите?»

Александр Иванович ловким движением поймал осу в руку, выкинул её и сказал:

«Три карпа, триста граммов водки, две сельтерской и багет», – а потом сел.

Официант кивнул и ушёл.

«Что же вы молчите, друзья», – спросил Александр Иванович, когда принесли заказ, – «как там, в небе?», – он налил себе ещё.

«Глядя с небес, больше начинаешь любить нашу землю», – первым ответил Пётр Николаевич.

«Готова поспорить», – откликнулась Лидия Виссарионовна, – «В небе больше любишь небо».

Куприн посмотрел вверх и ничего не сказал, просто вздохнул.

Когда ужин закончился, Пётр Николаевич хлопнул себя по коленям, поблагодарил Александра Ивановича и, встав, решил попрощаться.

«Не-не-не, мы вас проводим, Пётр Николаевич!», – грузно вставая, предложил Куприн.

«Не стоит, мой друг, Александр Иванович, моё общежитие можно сказать за углом. Мой совет: проводите лучше Лидию Виссарионовну, она живёт как раз в старой Гатчине».

Они по-мужски обнялись и попрощались.

Гатчинским парком Куприн со Зверевой спускались в сторону Варшавской железной дороги.

«А вот мой дом», – сказал Александр Иванович.

«А мне дальше!» – звонко прокричала Зверева Лидия Виссарионовна, так звонко, что жена Куприна, которая подметала листву, выронила из рук грабли.

Куприн прошёл мимо дома и проводил Лидию Виссарионовну. Глядя друг другу в глаза, они медленно распрощались. Когда за Лидией закрылась дверь, Куприн помедлил, натянул на глаза шляпу и пошёл в сторону Ольгинской улицы, к Павлу Егоровичу. Тот был дома один, жена Анастасия Давыдовна была в церкви.

«Хэллоу, Олд Джёдж!», – шутливо приветствовал Александр Иванович Павла Егоровича Щербова с порога, приподнимая шляпу. – «Как дела в сфере изобразительного искусства?»

«Грех жаловаться», – вставая из-за стола и протягивая руку, улыбнулся всегда печальными глазами Щербов. Стол был весь покрыт листами с карикатурами. Он как раз занимался составлением альбома, должного содержать шаржи на друзей. Закурив папиросу, одну из карикатуру, несколько порывшись на столе, он протянул Куприну:

«Узнаёшь?»

Куприн уселся на скрипнувший кожей диван, посмотрел и расхохотался над самим же собой. Грузный мужчина в надвинутой по самые глаза кепке невозмутимо прогуливался в суетливой толпе, не обращая внимания на постового. Павел Егорович достал графин с тутовой водкой и фруктовницу с грушами.

Шло время, говорили о Японии, об авиации, о лагере у горы Килиманджаро, о цирке, рассматривали эскизы с видами Персии, заодно выпили в память Александра Сергеевича Грибоедова, затем цитировали «Горе от ума», дважды Павел Егорович пополнял графин…

Под вечер стали прощаться. Во дворе Александр Иванович споткнулся о пустое ведро и, обернувшись, сказал:

«Заходи на днях, Павел Егорович, повесть вот-вот закончу», – и почему-то понизив голос, добавил: «Я тут спирт хороший достал». В сумерках он вернулся домой и в передней снимал ботинки, держась за стену.

«Что случилось, Саша?», – спросила цинично жена Елизавета, выходя из комнат в переднюю. – «Что случилось?»