Приключения кирасира Стрешнева

– Вот и я также мыслю, – вздохнул князь. – А Алексей Осипович сразу распознал вот в этой французскую подделку, – он взял двумя пальцами одну бумажку. – А может вот в этой. Тьфу ты, чёрт! Ладно, давай в резиденцию собираться! Перед саксонцами речь держать будем.

– Николай Григорьевич, – замялся штаб-ротмистр, – у меня опять затылок чешется. Как тогда, перед Кульмом. К опасности!

– Оставь, Стрешнев! – отмахнулся Волконский. – Шрам, поди, зудит, который тебе граф Браницкий в прошлом году на память оставил. Через час выезжаем!

Князь на минуту задумался, глядя в окно.

– Опасность, Степан Петрович, всегда рядом ходит. Банкир Фреге злобу затаил, ещё бы, такой убыток потерпел, когда мы его подложные рубли накрыли!

Николай Григорьевич умолчал о том, как выгнали из саксонской столицы короля Фридриха-Августа, будто последнего бродяжку. Тяготиться князь сомнительной славы монаршего ниспровергателя!

– Башкирцев брать? – спросил начальник конвоя.

– Мы не в поле, штаб-ротмистр. Да и немчура пугается, уж больно дикий на их европейский взгляд народец наши гунны.

Стрешнев щёлкнул шпорами и вышел из кабинета генерал-губернатора.

– А затылок-то так и зудит, – бормотал он, пересекая плац и почёсывая свою густую русую шевелюру. – Ещё ни разу не подводил.

Впервые зуд кирасирского затылка начался в кампанию девятого года, когда шли в Имеретию наказывать за измену тамошнего царя Соломона[1 - Имеется в виду кампания 1809 г. Боевые действия велись в Закавказье против Персии.]. Штаб-ротмистр ходил тогда в корнетах. Отряд подходил к узкой теснине, и у Стрешнева начался страшно чесаться затылок. Тогда никакого шрама и в помине не было. Передовой дозор доложил, что опасности нет никакой, ущелье чисто. Лезгины умело спрятались наверху, и когда отряд втянулся между скал, открыли плотный ружейный огонь. Командир получил смертельную рану, под Стрешневым убило лошадь. Молодцы-кавалеристы не растерялись, попрятались за камнями и стали отвечать из карабинов. А когда развернули горные орудия, да сделали несколько удачных залпов, горцы исчезли, рассеялись меж скал, как утренний туман.

Потом зуд случился во время Кульмской баталии, когда шляхтич Браницкий оставил ему на память шрам на затылке. Позже у Смоленска, ровно за час до того, как его эскадрон попал под картечь неприятеля. Тогда Степан Петрович задумался, а поскольку в длительном неведении пребывать не любил, решил, что Господь каждый раз посылает ему предупреждение.

– Седлать коней! – отдал он приказ своим орлам, ждущим у конюшен. – Аллюр два креста, да смотреть в оба!

Эскадрон был особый. Сплошь состоял из ветеранов, унтеры, эстандарт-юнкера, корнеты. Брали не количеством, в эскадроне всего шестьдесят восемь бойцов, а качеством. Все получили звания не за выслугу, а за храбрость, проявленную в кавалерийских атаках при Кульме, Лейпциге и Дрездене.

Когда ехали рысью по улицам города, бюргеры высыпали на улицы поглазеть на русское воинство. Да и было на что смотреть; и кони и всадники поражали своей могучестью. Искры из-под копыт, грозные зоркие взгляды. Князь Репнин-Волконский, генерал-губернатор Саксонии ехал рядом с командиром, штаб-ротмистром Степаном Стрешневым.

Въехали на Аугуст-брюкке. На другом берегу Эльбы раскинулся Цвингер – резиденция саксонских курфюрстов. В тени узкой улочки, выходившей к реке, стояла чёрная карета. Из-за плотных оконных занавесок втягивающуюся на мост кавалькаду наместника обозревали трое.

– Гуннов нет! Сейчас самое время ударить. Зря вы отвергли мой план, маркиз. Вдруг у него ничего не получится?

– Сейчас уже ничего нельзя изменить, барон. Советую вам положиться на Провидение.

У французского павильона, где генерал-губернатор должен держать перед саксонцами прощальную речь уже стояло множество карет с гербами знатнейших домов Саксонии.

Расположив свой эскадрон у входа, Стрешнев вместе с князем вошёл внутрь. В глазах кирасира зарябило от блеска шитых золотом мундиров и камзолов. Разодетые дамы и кавалеры при виде русского наместника забили в ладоши. Под аплодисменты Николай Григорьевич прошёл в середину залы.

Зуд в затылке стал уже невмоготу, а чесать голову в присутствии столь множества знатных и утончённых особ был mauvais tone [2 - Дурной тон (франц.)]. Стрешнев вертел головой, разглядывая присутствующих, пытаясь определить, откуда исходит опасность.

И определил. Средних лет человек в партикулярном [3 - То есть частное, не форменное.] платье, но с выправкой военного, пробирался сквозь толпу к князю. Его взгляд горел и был устремлён на наместника. Штаб-ротмистр признал в нём графа S – знаменитого бретёра. Последние шесть дуэлей закончились для его противников гибелью. Среди них был и знакомый Стрешневу семёновский офицер Самохвалов. Отменный стрелок и ярый бонапартист саксонец с двадцати шагов засаживал пулю прямо в сердце. И сейчас он, подобно боевому фрегату неумолимо приближался к Репнину, и взгляд его не сулил ничего хорошего.

Степан Петрович звякая шпорами, быстрым шагом ринулся на перехват. По дороге вспомнил скандальную историю, случившуюся полгода тому. Что-то связанное с баронессой фон Гейдельсгейм. История эта столь дурно пахла, что от воспоминаний челюсть Стрешнева свело как от зубной боли. Тем более что в скандал этот пытались вмешать генерал-губернатора. Тогда удалось отстоять честь князя. Баронесса возопила, что некому встать на защиту репутации несчастной одинокой женщины. А граф S, бывший в ту пору подле Бонапарта, где был и его сюзерен Фридрих Август Праведный приходится несчастной и одинокой, в чьём будуаре молодые люди меняются подобно носовым платкам, не то двоюродным, не то троюродным братом.

Стрешнев не выдержал и яростно зачесал затылок, воспользовавшись минутой, когда все взгляды устремились на наместника. И в трёх шагах от своей цели чуть не сбил с ног пожилую даму, благоухающую чёрной смородиной.

– Mille pardon, Madame!

В последний момент штаб-ротмистру удалось избежать столкновения с явной бонапартисткой [4 - Чёрная смородина – любимый аромат Наполеона.], проводившей его взглядом полным презрения.

Через мгновение плечо саксонца врезалось в широкую грудь кирасира. Стрешнев отлетел назад, чуть не сбив с ног старого графа Кински.

А граф S даже не остановил движения. Степан Петрович без церемоний ухватил грубияна за рукав.

– Вы не считаете, сударь, что должны извиниться?

Граф S повернул к нему лицо. Взгляд был не здешний, словно его обладатель пребывал где-то далеко. И, о чудо! Знаменитый забияка пробормотал под нос извинение.

– Вы не могли бы громче, граф? В последнем деле меня контузило, и я слегка оглох на оба уха.

– Пустите! – зашипел тот, пытаясь вырвать свой рукав из цепких пальцев.

– Саксонцы! Вас ожидает счастливое будущее…

Князь Репнин-Волконский, стоя посередине залы уже начал свою речь.

– Выйдем-ка мы с вами на свежий воздух, – Стрешнев потащил упирающего саксонца к выходу. – Мне не нравится бледный цвет вашего лица.

Затылок у него перестал чесаться. А это означало, что опасность стала явной.

Когда они вышли на улицу саксонец сумел взять себя в руки.

– Штаб-ротмистр! Позвольте мне закончить здесь своё дело, и я к вашим услугам.

– И какое же у вас здесь дело, граф?

– Почему же вас это так интересует? – вскинул тот острый подбородок.

– Видимо дело такой срочности и важности, что вы, походя, оскорбили русского дворянина и офицера, даже не заметив этого.

– Я же попросил вашего прощения!

– А я вам его не даю! И как оскорблённая сторона вправе выбирать оружие, место и время.

– Ну что ж, Бог видел, как я был терпелив. Итак, что вы решили?

– Пистолеты, – начал загибать пальцы Стрешнев, – поляна у заброшенной часовни, что за северной заставой, немедля.

– Но у меня нет секунданта!

– Они нам не нужны.

– На чём мне прикажете добираться до места? Видите ли, сюда я прибыл в карете княгини W…

– Это не беда, граф, я дам вам лошадь. Если меня убьёте, можете забрать её себе.

– Ох, уж эта русская расточительность! – ухмыльнулся саксонец.