Приключения кирасира Стрешнева

Степан Петрович поднял голову и успел заметить в лунном свете тень, промелькнувшую за окном.

– Дело моё чрезвычайной важности и касается «корсиканского чудовища». Недруги считают его исчадием ада, кто-то гениальным чадом двух родителей: Просвещения и стихии бунта французской черни, уничтожившей монархию, кто-то воплощением честолюбия. Мне же поручено отыскать духовно-мистический корень его военных и политических успехов.

Честолюбие отверг я сразу. Честолюбивых людей много, а таких успехов добивается лишь малая их толика. Чья слава дошла до нас за две тысячи лет? Александр Македонский, Кай Юлий Цезарь, ну ещё несколько личностей масштабом помельче. Я не беру в расчёт древневосточных деспотов, да растленных императоров Рима, чьи деяния по величию не соответствовали льстивым восхвалениям их поданных.

Посему предложил я обер-прокурору объединить две возможные причины головокружительных успехов Бонапарта. Магию и алхимию, а также фармазонство [16 - Франкмасонство.], вылившееся в смертоубийство Помазанника Божия. Князь согласился с моим предложением, и в свою очередь предложил мне отправиться в самое логово корсиканца.

И вот тайно перейдя шведскую границу, чтобы вызывать меньше подозрений, в апреле 1805 года я прибыл в Париж. Сам объект моего внимания готовился в то время к высадке на Альбион. Не теряя даром времени я начал посещать местных астрологов, которые пользовались тягой людей к суевериям. Большинство из них не представляли для меня интереса. Но однажды я нашёл в Булонском лесу монастырь, где мне посоветовали побеседовать с тамошним старцем Пьером Ле Клером. Говорили, что именно он предсказал узурпатору блестящее будущее.

В мрачной монастырской келье я увидел согбенного, немощного с виду старика, тем не менее, взглянувшего на меня проникающими прямо в душу выцветшими глазами. После обмена взглядами, я понял, что он всё обо мне знает. Поэтому решил быть откровенным.

– Вы верите в Бога, падре? – спросил я.

– Верю ли я в Бога? Хороший вопрос вы задали человеку, посвятившему Ему всю свою жизнь. А прожил я, ох, как много, и мне слишком многое открылось. И чем больше я познаю, тем яснее понимаю, что без Его воли ничего не происходит на этом свете.

– Тогда скажите, кто помогает Бонапарту? Бог или сам дьявол?

На старческом лице промелькнула едва заметная улыбка.

– Вы прекрасно говорите и понимаете по-французски. Неужели не поняли моего ответа на ваш первый вопрос?

– Ничто в этом мире не случается без Его воли? Но Бонапарт – атеист!

– Эта мода, – сморщился Ле Клер, – пройдёт. К тому же наш славный корсиканец напрямую не отрицает Творца и уверен в Его присутствии в судьбах людей.

– Значит Господу угодно, чтобы человек, чья вера сомнительна, победил более сильного в ней.

– Уж не своего ли властелина вы имеете в виду? – усмехнулся старик. – Того, кто уселся на троне поправ ногами ещё не остывший труп убиенного родителя своего?

– Есть ещё народ…

– Народ ваш будет нести ответственность за грехи своего властителя.

После этой фразы старый монах замолчал. Я ждал минуту, другую, третью, но старец был погружён в свои думы и будто забыл о моём существовании. И лишь, будучи в дверях вновь услышал его дребезжащий голос:

– Ищите причину не в вере, а в тайном знании. Вспомните, власть упала в руки корсиканцу как перезревший плод после посещения древней египетской земли. Прощайте, и да хранит нас всех Бог!

Уже сидя в карете, я принялся размышлять. Что имел в виду Ле Клер? Египет – колыбель истории. Оттуда Моисей вывел своё ветхозаветное племя на поиски Земли обетованной. Я вспомнил речь Корсиканца перед битвой у пирамид: – Солдаты! Сорок веков смотрят на вас…

От сильного удара снаружи окно кельи вместе с рамой упало внутрь. Резкий порыв ледяного ветра задул свечу. А тут, как назло луна укрылась за тучами, и келья погрузилась в полную темноту.

Степан Петрович достал Милотту и взвёл курок.

– Я не знаю, кто ты, пан офицер, – услышал он сквозь завывания ветра голос, говорящий с лёгким акцентом уроженца западных губерний, – но лучше отдай то, что нашёл в скиту.

– А ты покажись, – отвечал Стрешнев, – может и отдам.

– Нашёл дурака! Я покажусь, а ты из пистоля пальнёшь! Выбрасывай бумагу в окно, а не то…

– Что тогда?

Неизвестный был человек действия, потому что через полминуты в окно влетела горящая сосновая ветка, затем вторая. Первая упала прямо на матрац, штаб-ротмистр увидел, что злодей обильно смазал её дёгтем, который в монастырской мастерской был в изобилии.

Матрац, набитый соломой запылал, кирасир схватил свой сюртук и принялся сбивать пламя. На шум сбежались монахи, обитающие в соседних кельях. Дым, крики «горим братие», мельтешение лиц, всё смешалось перед глазами Степана Петровича. Когда огонь затушили, и паника прошла, он обнаружил, что бумаги пропали.

Единственным знакомым лицом здесь был юный пономарь. В него штаб-ротмистр и вцепился:

– Архипка, а ну отвечай, есть ли среди вас ляхи или литвины?

– Дык, брат Варфоломей, он один у нас из Виленской губернии.

– Где он?

– Дык, келья его на том конце.

– Веди!

Варфоломеева келья оказалась пуста.

– Может в мастерской? Любит он это дело.

Стрешнев заскочил в свой «нумер», где монахи уже вставляли на место оконце, одел пропахший копотью сюртук, сунул подмышку палаш, и выскочил в ночь. По дороге в мастерские он услышал тревожное ржание Серого. Бросился к конюшне и чуть не был сбит с ног вылетевшим оттуда монахом, верхом на худенькой лошадке. Достал пистолет, но всадник уже скрылся в ночи.

Серый бился в беспокойстве о стены конюшни, и Стрешнев понял, что злодей хотел его оседлать, но боевой конь не подпустил чужого. Он накинул седло, затянул подпруги, и через мгновение уже мчался сквозь ночную вьюгу, с трудом вглядываясь в ещё не занесённые снегом следы.

Человек, похитивший бумаги имел одно, но весомое преимущество: он знал, куда едет. Но был у него и недостаток, его лошадь уступала по силе и выносливости боевому кирасирскому коню. Так думал Степан Петрович, пришпоривая боевого друга.

Вьюга между тем усиливалась, и вскоре штаб-ротмистру стало понятно, что он сбился со следа. Снег сыпался с неба так плотно, что вытяни руку, и не увидишь ладони.

Погоня сделалась бесполезной, и Степан Петрович остановил коня. Обычно в таких случаях следовало бы оглядеться. Но куда оглядываться? Вокруг стояла снежная стена, не было ни звёзд, ни даже неба, ни сторон света.

Он тронул Серого, и конь, проваливаясь в снег по брюхо, пошёл вперёд. Будто корабль, пересекающий снежное море.

Метель закончилась внезапно, в чёрном небе появились звёзды. Вот теперь Стрешнев огляделся. Оказывается он ехал по дну узкой балки, по краям которой росли густые ели.

Серый тревожно поднял голову и раздул ноздри, а через короткое время они услышали протяжный волчий вой, которому вторил ещё один. Стая была где-то неподалёку.

– Ну что, брат, попали мы с тобой в ещё одну передрягу? – Степан Петрович успокаивающе погладил по шее своего боевого товарища.

Конь косил на него взглядом, словно спрашивая, что делать будем?

– Ну, мы ни француза, ни турка, ни горца дикого не пугались. А уж родных, русских волков и подавно не забоимся.

Он проверил оружие. Карабин, два кавалерийских пистолета, один трофейный, палаш. Да тут от полуэскадрона отбиться можно, не то, что от каких-то волков.

А вскоре наверху засветились зелёные огоньки голодных глаз.

Вслед за звёздами на небе появилась и луна, и в её молочном свете снег заискрился, подобно бриллиантовым россыпям. Это облегчало ведение боя, всё же хоть офицер и боевой, но не зверь, в темноте видит плохо.