Приключения кирасира Стрешнева

– А как же по-другому, барин? Нечистый он, слабину сразу почует!

– И скит тоже спалил нечистый?

– А то кто же?

– А ты, парень, сводишь меня поутру на то место?

– Дык благочинный запрет наложил.

– Да ты, брат, боишься!

– И ничего я не боюсь! – сверкнул Архипка глазами. – А только как я запрет нарушу?

– Ну, давай, веди меня тогда к благочинному. Представиться-то нужно честь по чести.

Благочинный, отец Фёдор, не старый ещё мужчина принял гостя в своей келье, ничем не отличавшейся от остальных.

– Далеко путь держите? – спросил он, благословив коленопреклонённого штаб-ротмистра.

– На Кавказ, батюшка, в Нижегородский драгунский.

– Провинились, значит?

– Был грех.

– Бог судья. А где денщик ваш?

– В Чернигове дожидается.

– А вы, стало быть, в одиночку. На ночлег-то вас определили?

– Спасибо за кров и пищу.

– И вас спаси Господи. Ну, помолясь и почивать! Дело-то к утру движется.

– Слыхал я, беда у вас приключилась? – спросил Стрешнев.

– На всё промысел Божий.

– Дозвольте мне к пожарищу съездить.

– А вам-то это к чему?

– Может, помогу чем. На войне всяким довелось заниматься.

– У нас здесь, сударь, своя война. Тоже брань, но духовная. Вы не обессудьте, но мы своим миром разберёмся.

Он повернулся к углу, где стояла икона Николая Чудотворца, широко перекрестился, творя молитву. Стрешнев понял, что аудиенция закончена.

Первое Святочное утро выдалось солнечным и тихим. Степан Петрович потёр замёрзшее слюдяное окно и увидел за ним подступающий к подошве холма тёмно-зелёный лес. Вековые сосны и мохнатые ели сомкнулись, словно храня зловещую тайну сгоревшего скита.

Стрешнев потянулся, поскрёб пятернёй свой затылок. Откуда у него эта прямо-таки полицейская тяга к раскрытию всякого рода тайн и загадок? Может, надо было не в кавалерию, а в полицию идти? Представив себя в зелёном мундире с красным воротником, он передёрнул плечами, хотя уважительно относился к графу Кочубею [13 - Первый русский министр внутренних дел.].

– Однако пора утренние экзерциции делать, – сказал он себе, доставая тяжёлый кирасирский палаш.

Выйдя в одной рубахе из тесной кельи на морозный утренний воздух, принялся разминать кисть, попеременно выписывая клинком восьмёрки то правой, то левой рукой. Левой получалось хуже, потому что давала знать рана, полученная около двух месяцев назад в Саксонии.

Через пять минут Степан Петрович вспотел, удовлетворено воткнул палаш в снег, скинул рубаху и принялся обтираться снегом.

На завтрак гостю подали жбан монастырского квасу, оладьи со сметаной. За столом сидели монахи усталые после ночного бдения, но радостные. Сын Божий родился! Гость чувствовал, как вместе с монастырским квасом в него вливаются силы.

Они вышли вместе с Архипкой.

– Хорошо тут у вас! – с удовольствием вдыхая лесной морозный воздух, молвил штабс-ротмистр. – Пойду-ка, прогуляю своего Серого, – направился он к конюшне.

Отдохнувший конь резво полетел с холма прямо к стене деревьев. Вскоре Стрешнев подъехал к тому месту, где ночью повстречал монахов. Бесснежная и безветренная ночь сохранила следы, уходившие в чащу.

У обгоревших развалин скита он спешился. Мёртвые козлиные глаза безучастно смотрели на него, и Стрешнев подумал, что для роли нечистого это животное явно не годится; глуп, к тому же травояден. Уж дьявол – охотник за людскими душами, если следовать классификации Линнея [14 - Карл Линней (1707–1778) – шведский биолог, создавший систему классификации живых существ.], отъявленный хищник. Скорее волк, от клыков которого гибнут в первую очередь больные и слабые. Ежели душа человеческая с червоточинкой, сатане-то и легче прибрать её.

Скит строили как полуземлянку. Вырыли яму в полтора аршина глубиной, где-то в сажень с небольшим в длину и ширину, обложили с четырёх сторон брёвнами. Крыша была видимо, крыта еловыми ветками, полом служила утрамбованная земля.

Степан Петрович скинул прямо в снег зимний сюртук и спрыгнул в пепелище. Он и сам не знал, что надеялся здесь найти. Кончиком ножен принялся ворошить головёшки. Среди них попадались и обгорелые кости. Видимо старца убили или лишили сознания, а потом подожгли скит. А это что?

Среди головёшек острый глаз штаб-ротмистра узрел крышку от чугунного горшка.

– А я-то думал, скитники питаются кореньями да лесными ягодами.

Он разгрёб сей необходимый в любой крестьянской избе предмет и поддел носком сапога. Крышка сдвинулась, и под ней обнаружилось тёмное отверстие. Стрешнев наклонился и увидел, что сам чугунок был врыт в землю. На дне его что-то лежало.

Это была толстая пачка пожелтевшей бумаги. Степан Петрович стряхнул с неё золу.

Почерк изобличал тягу писавшего к каллиграфии, каждая буковка на загляденье.

На первом листе эпиграфом стояло:

«Испов?дую же с клятвою крайняго Судiю Духовныя сея Коллегiи быти Самаго Всероссiйскаго Монарха Государя нашего всемилостив?йшаго».

Это что же, скитник был членом Священного Синода?

Степан Петрович огляделся. Вокруг был лес, суровый и молчаливый, за которым мог притаиться враг.

Он выбрался из ямы, засунул бумаги во внутренний карман сюртука, надел его. Почистил снегом сапоги, уничтожая следы копоти. Серый стоял чуть поодаль, безуспешно пытаясь добраться до травы сквозь толстый снежный покров.

– Возвращаемся, – сказал своему боевому другу штаб-ротмистр.

Вечером погода испортилась. Завьюжило. После ужина Стрешнев уселся перед свечёй в своей келье, достал рукопись.

– Являясь тайным членом Святейшего Синода, я – потомственный дворянин Ар…в Пётр Сергеевич выполняю тайную миссию, посланную мне Господом нашим Вседержителем и лично Его сиятельством князем Голицыным Александром Николаевичем [15 - Обер-прокурор Синода в 1803–1817 гг.]. Сея записи в случае моей гибели или несвоевременной кончины должны быть, переданы лично князю. Посему, тот, кто не сделает этого, будет обвинён в государственной измене.