– Кажется, все хорошо. Волшебный мир еще проживет минимум минут двадцать. Мы успеем!
Она отодвинула свое кресло от столика:
– Войди в меня, – в этих словах были и требование, и мольба.
Ее слова, она вся, открытая для меня, все это сделали меня очень сильным…
*****
…Астрология Кен оказалась точной. Завершение бытия ее волшебного сада вернуло нас в темный мир февральской Москвы. Это произошло почти сразу после того, как мы поставили прекрасный восклицательный знак в нашем любовном слиянии.
Я снова почти потерял сознание. Почти, потому что чувствовал руку Кен в своей руке. А грудь снова – уже, можно сказать, привычно! – сдавила неведомая сила, пробуждающаяся при перемещении из одного мира в другой…
…Мы стояли возле маленького московского магазина. Я снова был в своей зимней куртке. На Кен было элегантное короткое пальто темно-песочного цвета.
Я обнял ее. Она прижалась ко мне. Мы снова почувствовали друг друга, несмотря на холод, несмотря на куртку и пальто, которые разделяли наши тела.
А затем – наверное, банальность присуща даже самой великой любви – я провожал Кен до хорошо знакомого мне дома. Дома ее отца – Аарона Михайловича Спасского (где еще она могла остановиться в Москве?).
На нашем пути был пустырь возле районной поликлиники, где я не так давно увидел самого прекрасного в мире «чертенка».
– Помнишь? – я крепко сжал руку Кен.
– Еще бы, – она так же крепко ответила на мое рукопожатие.
– Скажи, – поинтересовался я, – а почему ты появилась тогда передо мной в таком своеобразном виде?
– Иногда люблю позабавиться, – призналась Кен. – Решила поиграть с тобой, а заодно получше разглядеть человека, который мне довольно давно понравился.
– А иначе это было сделать нельзя?
– Так интереснее. Так было очень забавно. Ты был такой озадаченный, – она обняла меня за талию.
– Немудрено быть озадаченным, когда видишь перед собой черта. И при этом он сразу тебе, скажем так, симпатичен, – невольно улыбнулся я.
И тут же спросил:
– А скажи, пожалуйста, это когда же я тебе понравился, когда ты впервые увидела меня?
– Ой! Это было давно. Еще в октябре. Я тогда приезжала к папе, и мы крепко поругались. Он так ругал мои стихи, это было невыносимо! А тут как раз ты пришел. Я прежде много о тебе слышала. Ты уже – заочно! – был мне интересен. Тогда – до скандала – думала познакомиться. Но куда там! Так схватились с отцом, что я расплакалась. Показаться тебе такой? Вот уж нет. Но я на тебя я все-таки посмотрела: вы были в гостиной, а дверь в комнату, ну знаешь, в ту, которая сейчас забита книгами и дверями, была приоткрыта. Так вот я увидела тебя и после этого, как говорят в России, решила тебя закадрить.
– И правильно сделала.
По пути мы прошли неподалеку от сквера возле моего дома. Я невольно вспомнил, как искал Белого Коня и саму Кен после того, как услышал, когда курил на лоджии, конское ржание…
– Расскажи мне о Белом Коне, – попросил я.
– Белый Конь? – откликнулась она, – вообще-то его имя – Фаэтон, но мне нравится, как ты его называешь. Почему я сама до этого не додумалась?
В голосе Кен звучала досада. Она глубоко вздохнула, ненадолго замолчала. Потом снова вздохнула:
– Ну да ладно, ничего не поделаешь. Не пришло в голову. Буду теперь тоже иногда называть его Белым Конем. Он, ты верно определил, необычен. Намного необычнее нас, волшебников! У него есть своя магия. И ему очень много лет. Он нам никакой не слуга – живет сам по себе. В Шотландии. Там, где много гор – в Хайлендсе. Появляется там, где захочет и когда захочет. К нам часто приходит. Он давно знает нашу семью. Я знаю его с детства. И моя бабушка, – представляешь? – она тоже с детства знала его! Вот. А ржание, которое ты стал слышать, – здесь все просто. Фаэтон познакомился с тобой на Звездном бульваре. Потом, когда Тони напал на тебя, он сразу это почувствовал. А после того, как спас тебя, между вами возник некий контакт. Думаю, он к тебе расположен. Кстати, теперь ты понимаешь, почему Фаэтон не стал убивать Тони, а только, как следует, стукнул его?
– Конечно. Они хорошо знают друг друга.
– Именно так, – кивнула Кен. – У них всегда были неплохие отношения. Фаэтон думает – я это знаю! – что Тони просто немного спятил. В определенном смысле он прав.
– Кен, – спросил я, – а скажи, как Фаэтон оказывается здесь, в Москве, если живет, как ты говоришь, в горах Шотландии?
– Ну и вопросик, Серджио, – Кен снисходительно посмотрела на меня, – я же сказала тебе, у Фаэтона – своя магия, свое волшебство. А как он перемещается сюда… Я об этом знаю ровно столько же, сколько и ты.
Неожиданно Кен звонко и довольно громко чихнула. Раз, другой. Затем достала небольшой желтого цвета платочек, высморкалась в него.
– Наверное, это из-за перепада температуры, – задумчиво сказала она. – Из моего сада – прямиком в северную холодрыгу. Теперь будет болеть голова, и я не смогу ничего толкового написать.
Она с сожалением вздохнула, затем продолжила:
– Извини, отвлеклась. Так вот, Белый Конь говорить – ну это ты, наверное, понял сам, – не умеет. Но, поверь, волшебное начало в нем намного сильнее, чем у любого из нас! Моя бабушка и папа – а он знает почти все – думают так: Конь – это потомок кентавров из Древней Греции. Дело в том, что и бабушка, и мама, и я видели, как он превращался в кентавра!
Тут Кен улыбнулась:
– Я, кстати, Коню нравлюсь. А он…
Кен сделала паузу. Я видел: она сейчас не со мной. Она вспоминает. Эмоционально переключилась. Думает о нем. Об этом Белом Коне. О кентавре…
– Он, – наконец, продолжила она, – такой необычный, когда предстает в виде Кентавра…
С этими словами Кен провела пальцами по моей руке, лаская ее. Мне не понравилась эта ласка: чувствовал, что она адресована не одному мне. Даже прежде всего не мне.
Последовала пауза. Я не знал, что сказать. Вспомнил слова Спасского о Белом Коне: «он не такой простой, как вам представляется»…
Мы уже прошли подземный переход под проспектом Мира, миновали церковь «На Горке». Отсюда было рукой подать до дома, в котором живет Аарон Михайлович.
Кен, видимо, тоже подумала об этом. Грустно посмотрела на меня. Я – на нее. Видел – теперь она снова только со мной. Конь забыт.
– Скоро по домам.
Я мог лишь кивнуть. Не хотел отпускать ее. Но сегодня иначе было нельзя.
– Ой, – встрепенулась она, – я же не сказала тебе номер своего телефона! Обо всем, кажется, поговорили, а это вылетело из головы. Бестолковая!
– Я тоже виноват. Даже больше, чем ты. Это я должен был спросить у тебя твой номер.
Кажется, мои слова только чуть-чуть успокоили Кен. Я понимал: она нервничает. Не хочет расставаться…
– Я хочу часто-часто видеть тебя, – произнес я, – ты только не уезжай снова в свой Йорк.
– Не уеду, – пообещала она.