пока из космоса на нас
взирает башня Дома книги!
Пока в ладонях колоннад
фонтанной песенке раздолье,
пока, заслушавшись, стоят
Кутузов и Барклай де Толли!..»
1982
Архимед
Живем во временах, которых мы достойны.
Но в давние века заглядывает грусть.
А там – опять чадят Пунические войны
и римляне галдят в предместьях Сиракуз.
У нас – свое кино, у нас – получка в среду,
у нас своих забот – хоть пруд пруди, хоть пруд…
Но что? же там открыть не дали Архимеду,
призвав к постройке рвов, зеркал и катапульт?
И наши времена чреваты смрадом дымным —
вся жизнь на волоске, все тоньше эта нить!
Но Архимеда жаль, и греков жаль, и римлян…
И жаль, что ничего нельзя предотвратить.
Нельзя, уже на штурм пошли Марцелл и Клавдий!
Нельзя, хоть зеркала спалили римский флот!
Ведь самый светлый ум – ничто, сказать по правде,
в сравнении с возней у городских ворот…
А будь исход иным иль не таким бесславным —
кто знает, может, мы имели б меньше бед!
Не зря ж в предсмертный миг —
вся боль, весь страх о главном, —
«Не тронь моих кругов!» – воскликнул Архимед.
1981
«Я вспомнил номер автомата…»
Я вспомнил номер автомата
Калашникова, мне опять
приснился он, мой тускловатый,
и цифры – 2205…
И то армейское уменье —
слегка дыханье затаить
и движущийся бок мишени
с прицельной планкой совместить…
К чему оно мне, если в мире,
где на весах добро и зло,
с лихвою ядерные гири
для счетов время завело?
Кого спасет мое уменье
за дверью дома моего —
на том вселенском помраченье
в последний час и миг его?
Но форму спуска и приклада
и над рожком цевья обхват —
в тени рассеянного взгляда
невольно руки повторят.
Поскольку жизни невиновность
понятна сердцу и глазам,
и защищать ее готовность —
инстинкт, природой данный нам…
1984
* * *
«Девятнадцатый век – он как будто за тонкой стеной!..»
Девятнадцатый век – он как будто за тонкой стеной!
Динь-динь-динь – колокольчик в Тригорское, в Болдино,
в Линцы…
Гром сражений. Балы. Размышленья о жизни иной…
Декабристы, поэты, студенты, купцы, разночинцы…
Строчки писем, стихи, протоколы в архиве сыскном —
в них страдают и любят, печалятся и острословят…
На дуэли спешат и сидят в карантине чумном,
ждут вестей из Хивы и гремучие смеси готовят…
Им самим все музыка минувшего века слышна —
бунты, казни, реформы… Мыслители и лиходеи…
Через сотню-то лет – так легко понимать времена!
Современником быть, на себе выносить – потруднее.
Но я видел во сне двадцать первого века закат!
Всё узнали про нас там, все шифры прочли и чернила.
Жаль услышать нельзя, что они там про нас говорят —
только б все это было, о, только бы все это было…
1984
Ломбард
По дому, где весь день людской поток
течет вдоль касс и деревянных стоек —