Перезагрузка Карла Петровича. Сборник юмористических произведений

– Дя, алопатку, алопатку отнял.

– А ты что, малыш, один сюда пришёл? Где твоя мама?

– Мама в мазин посла. А пляхой дядя алоптаку отнял.

– Тебя как зовут?

– Дениска. – Мальчик, всхлипывая, провёл кулачком по мокрому носу.

– Не плачь, Дениска, сейчас мы вернём тебе лопатку. Покажи мне, где плохой дядя, сейчас я ему задам, – сказал Недокрадов, ощущая прилив уверенности.

– Вон он, песёк кидает.

Недокрадов посмотрел в ту сторону, куда указывал ему мальчик, и увидел песочницу, из которой периодически вылетал песок. Эта была та самая песочница, созданная по воле Василия Васильевича Умыкаева. Недокрадов, поправив на шее галстук, направился к песочнице. Приблизившись, он услышал хриплый, ворчливый голос:

– Понакидали тут… вредители окаянные! Понакидали…

Когда Недокрадов подошёл к песочнице, он увидел несколько вырытых ям, в одной из них кто-то находился, этот кто-то вышвыривал из ямы песок и нещадно кого-то бранил.

– Хм, – произнёс Недокрадов и громко кашлянул. – Гражданин, покажитесь. Мне надо с вами серьёзно поговорить. Гражданин?

Из ямы перестал вылетать песок. Прекратилось ворчание, и на поверхности появился страшный, сморщенный гном, державший в руке отнятую у мальчика лопатку. Его злые глаза наливались кровью, а нос бородавчатым крючком выдавался далеко вперёд. Карлик злобно промычал и хрипло спросил:

– Чего надо?

– Гражданин, я вас по-хорошему прошу, отдайте мальчику лопатку, – сказал Недокрадов, снова поправив на шее галстук.

– Прошу… по-хорошему… – передразнил его злой гном. – Когда закончу, тогда отдам. Ступай отсюда, не мешайся. – Сделав неприличный жест, гном спрыгнул обратно в яму.

Дело в том, что на этом месте, под куском выдранного дёрна, злой лесной гномик временно схоронил золотую монету. Вернувшись за ней, он встретил преграду в виде песочницы, появившейся благодаря Василию Васильевичу Умыкаеву. По чести говоря, Умыкаев, прибрав «лишние» тонны песка, облегчил гному копательные работы.

Оскорблённый наглым поведением злого карлика, Недокрадов сильно негодовал, его ударило в жар, он расслабил узел своего галстука и, забравшись в песочницу, стал говорить ропотливые речи в адрес копающего гнома:

– Как ты смеешь со мною так разговаривать? Кто я, по-твоему, безвольный, неразумный мальчонка? А ну, живо вылезай, извинись и отдай ребёнку лопатку. Кому сказал!

Гном не отвечал. Из ямы продолжал вылетать песок и слышалось ворчание. Недокрадов покраснел, как варёный рак. Стянув с шеи галстук, он бросил его в песочницу. Топнув ногой, он вновь обратился к злому гному голосом, полным гнева и возмущения:

– Ты, как я погляжу, глуховат. Так я повторю погромче. Живо вылезай из этой чёртовой ямы! Извинись передо мной и мальчиком! И отдай ребёнку лопатку! Карлик ты неотёсанный!

Через минуту гном вылез из ямы и встал на песочную горку, чтобы казаться выше в росте; кровавость его глаз стала ещё заметнее. Он опёрся рукою на лопатку, пощупал зубом найденную монету и с пространным презрением лесного гнома посмотрел на Недокрадова.

– Ты чего развопился? – сказал гном.

– Отдай лопатку и проси прощения! – требовательно и жёстко сказал Недокрадов.

– Хе! Чего захотел. Исчезни с глаз моих! – ответил гном, откинул в сторону лопатку и плюнул в чиновника: – Тьфу!

И тут под воздействием гномьей слюны Иван Кириллович Недокрадов стал постепенно исчезать. Исчезла сперва чиновничья обувка, потом ноги Недокрадова, затем его руки, и вот вскоре весь чиновник был уже невидим миру. Он стоял в песочнице, пытаясь оглядеть свою бестелесность. А злой гномик, рассмеявшись пугающим, триумфальным смехом, юркнул в зелёный куст и исчез.

– Невидимка! Я – невидимка! Проклятый гном! Что ты натворил?! – крикнул Недокрадов и бросился к кустам. – Исправь всё немедленно! Слышишь меня? Исправь!

Гном слышал его, но не отзывался, он неспешно шёл своими тоненькими ножками по лесной тропинке и ласково поглаживал кармашек на своих штанах, где покоилась золотая монета.

В это время к песочнице подошла мама обиженного мальчика; подняв лопатку, она взяла сына за руку и пошла с ним прочь от песочницы.

– Мама, – сказал мальчик, – тут был дядя… и он истес… совсем истес.

– Да, сынок, – ответила мама, – дяди часто так делают, куда-то совсем исчезают… Наш папа тоже куда-то исчез. За хлебом его отправила, а он исчез…

– Граждан… – крикнул было Недокрадов, но тут же осёкся, осознав, что, не имея видимости, он будет безуспешен в общении с теми, кто этой видимостью обладает.

Грустный и безутешный, он сел на скамью и стал размышлять о своём крайне неприятном положении.

«Идти домой я не могу, – думал Недокрадов, – жена сойдёт с ума. Воспользоваться случаем – и хорошенько потрясти казну? Так на что мне деньги? С невидимкой никто торг вести не будет… Эврика! – вдруг вскричал он, вспомнив, что в его жизни существует тёща. – Ну, Лукерья Мартыновна, я тебе задам, я тебе устрою приятный день рождения! Ты запомнишь его навсегда. Я такой подарочек преподнесу, что не забудешь. Из памяти такое не вырвешь. А зачем ждать до завтра? Пойду-ка я сейчас к ней, помогу с хлопотами. Ты у меня разморозишь свою любимую курочку, а я тебе помогу её хорошенько зажарить! Но сперва я миленько обстригу твоего драгоценного кота, начну с хвоста, да-да-да, точно, с хвоста. А твои любимые голубые занавески, эти отвратительные тряпки, я, Лукерья Мартыновна, хорошенько обрызгаю бульоном. А потом… потом… ну хватит. Пора за дело браться».

Встав со скамьи, Иван Кириллович Недокрадов отправился к тёще, совершать задуманное.

– Вот она, избушка на курьих ножках, – подходя к тёщиному дому, брезгливо пробурчал чиновник. Предвкушая проказы, он радостно потирал руки. «Сейчас, сейчас», – повторял он про себя. Но только он приблизился к дверям «вражьей обители», как вся его невидимость неожиданно иссякла.

Гномья слюна имела временное действие. Недокрадов, схватившись за голову, стал укорять себя за медлительность и долгие размышления. Развернувшись, он отправился обратно, туда, где (хоть и в оскорбительной форме) получил свою невидимость.

Когда Недокрадов очутился перед кустом, куда юркнул его обидчик, он начал дико трясти зелёные ветки, громко призывая гнома:

– Вернись! Вернись, чёртов карлик! Плюнь в меня снова! Я не успел! Не успел!..

Гномик вылез из соседнего куста, посмотрел на беснующегося чиновника кровавыми глазками и, покрутив пальцем у виска, сказал:

– Ты дурак? Чего пристал-то ко мне?

– Плюнь, плюнь в меня снова, – вежливо попросил Недокрадов. – Очень нужно. Пойми, я не успел…

– Фрейда на тебя нет, – сказал гномик и, плюнув на землю, скрылся в кустах.

Поникший Недокрадов уселся на скамейку и вздохнул с великой натугой. Через пять минут его мысли оторвались от всего, что связывало его с тёщей. Он снова задумался о госбюджете, о чёрной икре и о вечности.

Рассмешить Черчилля

Тридцать пять лет занимаясь разведением, селекцией и продажей овец, Евлампий Христофорович Кунжутов и предположить не мог, что однажды к нему в руки попадёт живая обезьяна.

Случилось это в воскресенье, когда Евлампий Христофорович был у себя дома и готовился вкушать котлетки из седла селекционного барашка. Они уже лежали на столе и, дымясь, струили искусительный, крылатый дух. Кунжутов вонзил вилку в поджаристую снедь, пустившую по тарелке горячие ручейки маслянистого сока, но вдруг чья-то неучтивая рука нажала на кнопку дверного звонка.

На пороге стояли два здоровенных человека в тёмных очках и строгих костюмах, у обоих были тяжёлые подбородки и подвижные желваки. На руках у одного, держась морщинистыми пальцами за красный деловой галстук амбала, сидел среднего размера шимпанзе, смотревший на Кунжутова взглядом африканской бедности. Он был так печален, будто совсем недавно залпом прослушал все оперы Пуччини.

– Евлампий Кунжутов? – сняв с себя очки, спросил амбал без обезьяны.

– Да, – сказал Кунжутов, стараясь не замечать мольбы обезьяньих глаз.

– Есть важное дельце, – сказал амбал без обезьяны, пряча очки в нагрудный карман пиджака. Не дожидаясь разрешения, оба, не считая шимпанзе, ввалились к Кунжутову в дом.