Перекрёсток. Рассказы+

– Отлично, – буркнул я, впрочем, ничего отличного не замечая. – Продолжим?

Она кивнула. Наши руки непроизвольно потянулись навстречу и соприкоснулись на середине стола.

– Сегодня двенадцатое мая, – произнесла Вера.

Она уже не хмурилась. Она размышляла.

– Восемнадцатое, – ответил я.

– А?..– её вопрос повис в воздухе.

– Две тысячи седьмой.

– Двенадцатый. Две тысячи двенадцатый.

Право слово, наш диалог напоминал разговор сумасшедших. Или, на крайний случай, сценку из театра абсурда. Она стиснула мою ладонь так, что побелели пальцы.

– Вера, – проговорил я, придвинувшись настолько близко, насколько позволял стол, – что же это такое? Какой-то эксперимент? Кто-то построил машину времени, а мы в этой лаборатории – подопытные кролики?

– Хомячки, – обронила Вера.– Белые крысы.

– Ну да, – согласился я.– Хомячки. Но мне всё равно. Главное – то, что я не хочу тебя потерять. А остальное – ерунда. И не важно, что мы не совпадаем по времени. Подумаешь, пять лет. Всё ж, не пятьдесят. Давай найдём друг друга там, – я качнул головой в сторону, указал на стену, – отыщем в реальности… Где ты была в две тыщи седьмом?

– А вдруг ты приедешь ко мне… там… тогда… А я тебя не узнаю?..

И здесь, в это мгновенье, когда я осознал, что она может запросто ускользнуть в другой мир, просто выйти и не вернуться, потому что затеряется там навсегда, я ужаснулся. И мне стало глубоко наплевать на то, что мною, возможно, манипулируют. И сейчас наблюдают, как я, подобно крысе, бегу по стеклянному лабиринту, стремясь на запах сыра. Даже если это действительно так. И всё подстроено. И «сыр» – это нарочно подосланная ко мне девушка.

Но она, по-моему, опасалась того же. Потому что внезапно отпрянула, правда, не убрав рук, и пристально посмотрела мне в глаза. Мне показалось, что вопрос: не актёр ли я? – уже готов сорваться с её уст. Но сказала она совсем другое.

– Я живу в Питере.

Она проговорила так тихо, что я едва прочитал по губам.

– Владивосток, – ответил я и потянулся за паспортом.

Вера взяла его, осторожно, как древний манускрипт, развернула, но посмотрела не на прописку, а на фотографию и, если не ошибаюсь, на семейное положение.

– А, может… попробуем выйти? – с некоторым колебанием, предложил я, решив, что пора расставить точки над i.

– А почему бы и нет? – с вызовом, обращённым к неизвестности, отозвалась она.– Только постараемся вместе…

Я встал, обошёл вокруг стола, приблизился к ней и, почти обнявшись, мы пошли вверх.

Дверь и не думала сопротивляться. Она отворилась легко и бесшумно. И нам открылась широкая залитая солнцем площадь, за которой, обрамлённое белоснежным мраморным парапетом, сверкало южное бирюзовое море. Да!.. От дома я находился, пожалуй, очень и очень далеко. Владивостоком и не пахло. Море у нас унылое, серое, можно сказать, стальное. А здесь…

– Господи, – прошептала Вера, вцепившись в меня, – где мы?

– А что, это не Питер? – беззаботно бросил я, поймав себя на мысли, что этой незатейливой шуткой пытаюсь не столько успокоить Веру, сколько унять собственную нервную дрожь.

– И близко не Питер, – сказала Вера.– Не город на Неве. Глянь-ка.

И я увидел. Курортники в шортах и сандалиях, с ластами под мышкой весёлой гурьбой двигались к зданию морского вокзала, на фронтоне которого большими пластиковыми буквами значилось: «Сочи. Добро пожаловать». А под вывеской мерцало зелёным пульсом табло с цифрами: «15.40.– 21.08.2015».

– А, чёрт! – я всплеснул руками.– Олимпиада уже прошла. Кто ж победил?

И покосился на дверь, пока никуда не убежавшую и всё так же находящуюся за спиной.

– Тут такое твориться, а ты… – несмело, как бы засомневавшись в том, что имеет право меня укорять, заметила Вера. И, чуть помедлив, обратив внимание на мой взгляд, добавила:– Вернёмся?

– Вернёмся, – согласился я.

И, попятившись, мы возвратились в кафе.

– Ну, что будем делать? – риторически обронил я, когда мы вновь уселись за свой излюбленный столик – около заброшенного в лето камина.

Она пожала плечами. Однако движение это отдавало, скорее, не равнодушием, а некоторым отчаянием. И я, не собираясь её более томить, приготовился пересказать ей вчерашний разговор с барменом. И о том, что сегодня он обещал мне великие чудеса и раскрытие всех тайн.

Но мне не дали. Потому что из боковой двери выбежал матрос в порванной тельняшке и с надрывом в голосе, завопил:

– Hurry up! Hurry up! Everybody to the deck! We are sinking!

И, топая башмаками, скрылся.

– Он кричит, что мы тонем. И нужно скорее выходить на палубу, – вскочив на ноги, перевела Вера.

Народ, сидевший в ресторане, в панике ринулся в боковые двери. Возникла давка. Но мы не стали бежать. А медленно, опять держась за руки, пошли следом за остальными. Я, не отрываясь, смотрел в её глаза. Она – в мои. Мы боялись расстаться. И, не думая спешить, поднялись наверх – на палубу огромного корабля. Повсюду метались люди. Везде мелькали искаженные страхом лица, слышались стоны и крики. Какой-то человек в форме, возможно, помощник капитана торопливо приблизился к нам и, коснувшись пальцами козырька фуражки, с волнением проговорил:

– I really am very sorry, but you have to do something. «Titanic» is sinking! Iceberg…

И, взмахнув как-то неопределённо рукой, заспешил прочь, сквозь толпу.

Фраза в переводе не нуждалась, но мы не стронулись с места. Наверное, у нас ещё оставался шанс на спасение – в том случае если бы устремились обратно в кафе, а оттуда на улицу – каждый в своё время и место. Но мы не воспользовались лазейкой. Потому что не хотели друг друга терять. И стояли обнявшись, наперекор стихии не замечая и не слыша ничего вокруг.

И здесь я приметил бармена. Он протискивался сквозь напирающую толпу, отрешённо поглядывая то в темнеющие небеса, то на неотвратимо надвигающуюся громаду айсберга. Обнаружив нас, он улыбнулся, приблизился и закричал, перекрывая шум:

– Хотите – верьте, хотите – нет, но всё это, – его взгляд совершил круг, – не более чем шутка природы. Она играет с нами. Делает то, что хочет. И то, что нужно. Айсберг и наше кафе – звенья одной, непостижимой для нас цепи. Вот вы, – он глянул на Веронику, – вы всегда хотели, чтобы рядом с вами был человек, на которого можно положиться, как на самого себя. Чтобы разделить с ним ношу жизни, и которого не страшно любить. Так вот он, берите, – бармен ткнул в меня пальцем.– А вы? – он уже обращался ко мне.– Сколько лет вы мечтали о девушке, которая стала бы для вас больше чем подругой и больше, чем женой? Которая стала бы для вас всем?.. Но вы бы не встретились никогда. Так как разделены временем и пространством. И тогда вмешалась природа. И создала перекрёсток. Для таких, как вы. И соединила вас. Потому что она всесильна, и ей подвластно всё. Не бойтесь. Ничего не подстроено. Всё настоящее. И помните: «есть многое на свете, о, друг Горацио…»

И, оборвав себя на полуслове, быстро ушёл.

То ли дождь, то ли морские брызги хлестали нас по лицу, ветер пытался сбить с ног, но я только крепче прижимал Веру к себе, пытаясь оградить от стихии и от толкавших нас людей. Мы не сделали не малейшей попытки найти шлюпки или, хотя бы, очередь к ним. И, скорее всего, так бы и погибли, но…

Ветер внезапно утих, только что бушевавший дождь прекратился, заурчали какие-то вентиляторы, высушивая одежду и намокшие волосы. Часть людей исчезла, словно призраки на рассвете, и мы увидели, что стоим в широком, ярко освещённом коридоре.

– Дамы и господа, – мягкий женский голос донёсся откуда-то сверху, – командир корабля и экипаж благодарят всех, кто принял участие нашей инсценировке. Теперь вы знаете, какая ужасная участь постигла одноимённый корабль в те далёкие годы. К счастью, сейчас подобное совершенно невозможно, и мы рады вновь приветствовать вас на борту круизного лайнера «Титаник» компании «Космос-Экспресс». Пройдите, пожалуйста, на свои места и пристегните ремни. Через десять минут мы совершаем посадку в космопорте Красногорска. На планете Марс. Спасибо.

Я и Ника ничего более понять не пытались. Лента транспортёра вынесла нас в салон, где поджидали свободные кресла. Мы уселись и пристегнулись.

И тогда я заметил часы, которые показывали новое и абсолютно точное время.