Имитатор. Книга пятая. Наследники

Почти всех.

Не считая закрытой черепно-мозговой травмы.

Удачная – если верить нейрохирургам – операция и… и ничего! Надо ждать.

Такой же бессмысленный удар судьбы, как и у Лисиных.

Если бы только не та смска про «лезть, куда не просят».

Нет, об этом сейчас лучше не думать.

Арина вернулась к поискам.

Ох ты ж, сколько про этого не то сына, не то не сына пишут-то! И наверняка девять десятых – журналистские домыслы. Словно мухи, тут и там ходят слухи по домам, и беззубые старухи их разносят по умам. Когда это Высоцкий сочинил? Сорок лет назад? Или даже пятьдесят? А ничего не изменилось. Только теперь не беззубые старухи волну разносят, а сверкающие голливудскими улыбками г-гос-спода ж-ж-журналис-сты. И блогеры, которые еще хуже. Что угодно, лишь бы быть «в струе». В последние же годы одна из самых модных тем – сличение ДНК.

Делить всю эту «эксклюзивную» информацию надо на десять. Ну да не впервой.

Марат Гусев, значит. Уж это-то, по крайней мере, правда. Он действительно Марат Гусев. И, кстати, Михайлович – тоже взаправду, по документам то есть. И по дате рождения расхождений между болтовней разных журналистов не наблюдается. Двадцать восемь лет мальчику. С образованием уже начинались нестыковки, версии разнились от школы при американской киноакадемии до частной студии актерского мастерства. В промежутке встречались и ГИТИС, и школа-студия МХАТ, и парочка институтов культуры. Впрочем, это как раз неважно. Разве что с точки зрения оценки достоверности источников. Если кто-то пишет наобум про ГИТИС или американскую киноакадемию (что, при ней правда школа имеется?) скорее всего, и прочие «факты» могут быть сняты с потолка. Хотя… могут и не быть.

В одном сходились все: три десятка лет назад мама Марата Гусева служила в том же театре, что и Шумилин. Сперва, очень и очень недолго, появлялась на подмостках, потом переключилась на заведование литературной частью. Потом родила сына и лет десять спустя из города уехала. Вернулись они, когда Шумилина уже не было в живых, а у Марата имелся свеженький актерский диплом.

Отслужив в областном драматическом театре пять лет, поднявшись от «кушать подано» к ролям второго, а иногда и первого плана и помелькав в нескольких не самых скверных сериалах, Марат вдруг оказался в центре внимания СМИ. Случилось это сразу после смерти его матушки и вроде бы само собой. Без его прямого то есть участия. Поначалу во всяком случае. Одна из областных газет к юбилею покойного Шумилина разразилась материалом об актерской династии, впервые назвав Марата Гусева наследником «настоящего артиста». Разумеется, «великого» и, столь же разумеется, «безвременно от нас ушедшего». Ушедшего, но не утраченного, восклицал автор и радостно сообщал, что сарказм про природу, отдыхающую на детях гениев – это не про Марата, который достойно продолжает, несет свет и прочее бла-бла-бла. Назвать смерть в семьдесят шесть лет безвременной – это было сильно. Ну а великими сейчас именуют всех хоть сколько-нибудь заметных. Хотя тут Арина готова была с автором согласиться: великий не великий, но актером Шумилин был большим. Настоящим. Насколько достойным «наследником таланта» был Марат, судить было трудно – точнее, рановато. Но не бездарным, отнюдь.

Автор той юбилейной публикации, с которой началась шумиха, именовался Вадимом Рьяновым. Фамилия показалась Арине странной, больше похожей на псевдоним. Писал же господин Рьянов немало, при некоторых публикациях имелись и фотографии. Вглядевшись, Арина узнала того стриженого дядьку, что на кладбище не отходил от Марата. Узнала без особого труда и уж тем более без удивления. Нашел мужик свою золотую жилу. Арина вспомнила питерскую Регину, которая ради сенсации готова была хоть в преисподнюю лезть. Потому что сенсация – это карьерный взлет. Ж-журналис-сты, прошипела Арина. У Рьянова на волне шумихи есть все шансы превратиться из мелкого регионального репортеришки в журналиста какого-нибудь центрального издания. Потому что историю он раскопал действительно… вкусную.

Материал, слегка переработанный, разошелся по нескольким сетевым изданиям, потом подтянулось телевидение – и молодой. только вчера никому почти не известный актер вдруг оказался практически нарасхват.

Семья Шумилина к новоявленному родственнику отнеслась, мягко говоря, прохладно, дочь Камилла в каждом интервью именовала Марата «пляшущим на костях самозванцем». Вдова Карина Георгиевна от интервью все больше отказывалась, а в ток-шоу появилась всего однажды, расщедрившись за всю программу хорошо если на десяток слов. Так что честь семьи защищала практически одна Камилла.

Вторник, 21 мая

* * *

Женщине было лет сорок, пожалуй. Но, может, и семьдесят. Впрочем, ты никогда не умел определять женский возраст. А уж с нынешними технологиями и вовсе не угадаешь. Вот стоит она перед тобой: подтянутая, сухощавая, глаза ясные, волосы блестящие, щеки нежные, шея стройная. И сколько ей? Двадцать пять или все шестьдесят? Любопытно, каким она видит – тебя?

– Проходите, устраивайтесь.

Эту улыбку – профессиональную – ты долго тренировал перед зеркалом. Давно это было, но навык никуда не делся. Мягко, не нарочито, не снисходительно, но и не заискивающе. Улыбка должна располагать к своему… носителю. Пробуждать доверие. И успокаивать, конечно. Все хорошо. Больше не нужно беспокоиться. Все хорошо… спокойно… спокойно…

Кресло под посетительницей было непростое. Очень мягкое, очень удобное, оно буквально заставляло расслабиться, отпустить все зажимы, размякнуть. Некоторые пациенты присаживались на краешек – неуверенность. Некоторые разваливались по-барски – я клиент, ты обслуга, давай, отрабатывай. Эта села, как сидят на торжественных приемах: не на краешке, как воробышек, но и не глубоко, спина прямая, плечи тоже, руки сложены на колене. Не скрученная пружина, но и не медуза бесформенная. Только пальцы… пальцы-то подрагивают… Но голос не дрожит, ясный, почти спокойный. Почти.

– У вас на странице написано, что можно… анонимно.

– Разумеется. Но вы все-таки представьтесь. Нам же придется общаться, а вовсе без имен это делать не слишком удобно. Выберите какое-нибудь имя, – теперь нужно ободряюще улыбнуться, не нарочито, самым краешком губ. – Ну… Меня зовут…

– Меня зовут… – послушно повторила она и замялась ненадолго. – Меня зовут Карина.

Молодец какая, быстро себя в руки взяла. Или наоборот – отпустила. Приняла предложенные правила. Такую нетрудно будет вести куда следует. Хотя ты пока и сам не знаешь, куда это – куда следует. Ты и заметил-то эту даму почти случайно. И вот она здесь, слава современным технологиям. Как устроена контекстная реклама – или как все это вот правильно называется? – ты понимал не слишком хорошо. Но – достаточно. Она здесь. И, как в том фильме, это может стать началом прекрасной дружбы. Посмотрим.

– Карина… – повторяешь ты, покатав имя на языке. Да, ей подходит.

– Можно я вас буду называть Михаил Михайлович?

Михаил Михайлович, значит? Это не просто «тепло, еще теплее», это уже почти «горячо». Но – ты ведь не только улыбку тренировал, голос тоже много значит, может, еще и больше, чем мимика. Сейчас он должен почти журчать, мягко, умиротворяюще:

– Разумеется. Если вам так удобнее и спокойнее, пожалуйста. Что вас тревожит?

– Почему… почему вы решили, что меня что-то тревожит? Я не сумасшедшая!

Ты смеешься. Мягко, дружелюбно, почти заговорщицки. Подумав про себя, что к этому смеху только подмигивания не хватало. Но подмигивать – это уже грубость. А грубость отталкивает.

– Помилуйте! Если человека ничего не тревожит, он, простите, покойник. Нет, ну бывают еще будды, но, по правде говоря, я в своей жизни ни одного не встречал. Каждого живого человека что-то да царапает. Это, собственно, основное свойство живых – беспокоиться. Только покойники потому так и называются, что им уже все равно.

– Да! – восклицание почти поднимает посетительницу из кресла, но его мягкие кожаные объятья сильнее, и она остается сидеть. – Если он беспокоится, значит, он жив!

Заявление звучало несколько странно, но… пусть так.

– Так что же вас тревожит?

– Не меня! Нет… то есть… меня, но… все так сложно… боюсь, я не умею объяснять.

– Ничего, мы ведь никуда не торопимся.

– Я раньше посещала другого специалиста, он всегда смотрел на часы. У него возле двери висели – громадные такие, мне их тоже было видно.

– Вам это мешало?

– Это было давно, – равнодушно говорит она. – Мешало? Не знаю. Вроде бы нет. Все же наладилось. Но сейчас… опять…

– Сейчас, вы же видите, никаких громадных часов возле вас нет. И не громадных тоже.

– Он мне тогда вроде бы помог. Хоть и смотрел на часы. Легче стало. А вы мне сможете помочь?

– Так что вас тревожит?

– Он мне снится каждую ночь!

Ясно было, что снится ей отнюдь не специалист с огромными часами. Кто? Да, видимо, Михаил Михайлович и снится, тоже мне, бином Ньютона. Но – осторожно, ни в коем случае не нажимать:

– И эти сны вам… мешают?

– Нет! Что вы! Он всегда мне снился, – она улыбнулась и стала похожа на девочку.

– Значит, что-то изменилось в ваших снах?

– Он просит, чтобы я ему помогла! А я… не могу.

– Это вас мучает?