Русские поэты. Предсказанный уход

Но и сам Прилепин в книге не раз прибегает к этому приему: взять что-то фрагментарно и приспособить к своей версии: висельник он, и всё.

Ну вот, например, приводится выдержка из письма Есенина Марии Бальзамовой от 29 октября 1914 г.: «Мое я – это позор личности. Я выдохся, изолгался и, можно даже с успехом говорить, похоронил или продал свою душу черту, и всё за талант… Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек». Что можно подумать, прочтя это? То, что уже в 19 лет поэт разочарован в жизни, эмоционально выгорел, с юности пребывает в депрессии. Сам признался!

Если же взять текст послания целиком (оно длинное), окажется, что Есенин просто иронизирует, письмо совсем про другое и подписано так: «Прохвост Сергей Есенин». Прилепин, разумеется, так не подписывается, он очень серьезен на протяжении всех 1000 страниц своего труда.

«И, наконец, последний спорный момент. Часть акта Гиляревского была повреждена, и некоторое время её не могли восстановить. Пока восстанавливали, появилась версия, что у Есенина была пробита лобная кость, причём часть мозга вытекла, а часть застряла в ноздрях. Жуткая картина – которую, правда, тоже никто из зрителей, несколько часов толпившихся в пятом номере, не отметил.

Уже после всех этих «открытий» повреждённая часть акта А.Г. Гиляревского была восстановлена. В этой части акта значится: «кости черепа целы», «мозг весит 1920 грамм».

Значит, никто череп не пробивал. Ничего никуда не вытекало – есенинский мозг остался в его голове. Чего о некоторых авторах версий с уверенностью не скажешь», – пишет Прилепин.

Нормально, да, назвать оппонентов безмозглыми идиотами? Ну конечно, на войне, хотя бы и литературной, противников не щадят, главное – водрузить свое знамя над могилой великого русского поэта…

Однако как доверять заключению, что «кости черепа целы», если глаза видят другое: внушительную вмятину на лобной кости, заметную на фотографиях мертвого Есенина и на посмертной маске, другие повреждения? Верить ли вообще акту патологоанатома Гиляревского, блестящего специалиста старой школы, который как будто по чьему-то наущению постарался многое на теле не заметить или специально составил акт так, чтобы кто-то потом догадался: это он сигнал подает, чего-то тут не так.

Если положить на гипотетические весы, на одну чашу – томище Прилепина, книжки и журнальные публикации союзных ему исследователей, на другую – книги Кузнецова, Сидориной и их единомышленников, чаши, похоже, уравновесятся. Ни те ни другие не доказали стопроцентно, так, чтобы уже никаких сомнений не оставалось, совершил ли Есенин самоубийство или был замучен и убит. Вообще, по прочтении десятков исследований, книг о поэте, журнальных публикаций голова идет кругом, в этом можно утонуть.

Но истину можно установить, и мы знаем как (об этом в конце). Давайте в ее поисках отправимся с вами в те далекие 10-е и 20-е годы прошлого века.

Худая «немка» и дама с лорнетом

Есенин вовсе не был, как кто-то может подумать, этаким наивным пареньком, недотепой с гармошкой, сочиняющим вирши, пастушком из рязанской деревни. Вполне прагматичный молодой человек, себе на уме, знавший, чего он хочет от жизни и как этого добиться. Добился действительно многого.

Послушайте, как Есенин читает свои стихи (особенно монолог Хлопуши из поэмы «Пугачев») – граммофонные записи переведены в цифру и есть в Инете.

Звучит сильно, мощно. Посмотрите кадры кинохроники. Это будут штрихи к портрету уверенного в себе, мощного человека, не простачка и не слабачка из кабачка.

В обеих столицах он быстро обзавелся полезными знакомствами в литературных и прочих кругах. Когда в 1916-м Есенина призвали в армию, он отправился не на фронт в окопы, а по протекции влиятельных друзей-приятелей попал в Царское Село, где стал служить в госпитале санитаром. Вскоре рядовой Есенин уже выступал с чтением своих стихов перед императрицей, княжнами, патронировавшими госпиталь, и другими членами царской семьи. Несколько стихотворений им посвятил. Был похвален и одАрен.

За спиной же (по воспоминаниям поэта В. Рождественского, опубликованным в 1946 году) якобы рассказывал в декабре 1916-го про обстановку в дворцовом госпитале Царского Села: «Место неплохое, беспокойства только много… И пуще всего донимают царские дочери – чтоб им пусто было. Приедут с утра, и весь госпиталь вверх дном идет. Врачи с ног сбились. А они ходят по палатам, умиляются. Образки раздают, как орех с елки. Играют в солдатики, одним словом. Я и «немку» (то есть императрицу Александру Федоровну. – О.Ш.) два раза видел. Худая и злющая. Такой только попадись – рад не будешь. Доложил кто-то, что вот есть санитар Есенин, патриотические стихи пишет. Заинтересовались. Велели читать. Я читаю, а они вздыхают: «Ах, это все о народе, о великом нашем мученике-страдальце…» И платочек из сумочки вынимают».

Тем не менее сборник своих стихов «Голубень» Есенин собирался посвятить именно «немке». И не просто посвятить, а с верноподданической надписью на книжке – «благоговейно посвящаю». Но грянула революция, и цензура такое в книгопродажу не пропустила (несколько экземпляров с посвящением все же сохранились у букинистов).