Красотки кабаре

– Рисовал открытки и картины на продажу, – коротко ответил Гитлер.

– А как оказались в Кальтенбрюндльберге?

– По просьбе одного из клиентов – местного жителя – приехал нарисовать гостиницу «Майстринг».

– Имя и фамилия клиента?

На этот раз Гитлер явно растерялся.

– Простите?

– Имя и фамилия того клиента, который заказал вам вид гостиницы? – терпеливо повторил Вондрачек.

– Я не знаю… – неуверенно пробормотал Гитлер. – Он подошел ко мне на Михаэлерплац и предложил приехать в Кальтенбрюндльберг, пообещав хорошо заплатить.

– Но вы с ним встретились?

– Да, я отдал картину и получил деньги.

Вондрачек кивнул, вписал в протокол последнюю фразу, отложил перо и взял в руки газету. На какое-то время воцарилось молчание – комиссар рассматривал рисунки, художник покорно ждал.

– Н-да, – наконец произнес Вондрачек, – изображение трупа фрейлейн Тымковец удалось вам гораздо лучше, чем изображение этого господина, что наводит на определенные размышления… Был у меня в Праге один случай. Юноша лет двадцати влюбился в девушку, которая умирала от чахотки. Они были близки всего один раз. Увидев ее в гробу, в белом саване, юноша почувствовал страстное желание лечь рядом с ней и быть заживо погребенным. Однако это объяснялось не горем, которое он испытывал, а страстным желанием нового совокупления, поскольку вид покойницы привел его в чрезвычайно сильное сексуальное возбуждение. Раньше он хотел стать художником, но после этого случая поступил на курсы бальзамирования покойников. Закончив эти курсы, юноша поступил на работу в морг и за два года изнасиловал там множество женских трупов самого разного возраста – от девочек до пожилых женщин. Но и этого ему показалось недостаточно, и тогда он стал рисовать женские трупы в самых непристойных позах. Это занятие его и сгубило. Один из таких рисунков увидел служитель морга, после чего за юношей стали следить. Однажды его застали в тот момент, когда он терзал зубами ягодицы трупа молодой женщины… Ему уже мало было насиловать трупы, теперь он хотел их пожирать! После этого случая юноша был уволен, и его дальнейшая судьба мне неизвестна. У вас раньше не возникало желания рисовать женские трупы?

Гитлер выглядел скверно – бледный лоб покрылся каплями пота, руки дрожали, а взгляд бледно-голубых глаз остановился в углу комнаты, избегая встречаться с насмешливым взглядом комиссара.

– Нет! – выкрикнул он. – Я не работал в морге и никогда прежде не рисовал женских трупов! Я вообще ненавижу трупы и кровь!

– Успокойтесь. – Комиссару Вондрачеку пришла в голову интересная мысль. – Ну-ка, возьмите свой стул и придвиньтесь поближе к моему столу.

– Зачем? – пролепетал Гитлер, однако послушно подхватил стул и подсел к столу комиссара.

– Вот вам карандаш и лист бумаги. Нарисуйте мне портрет этого господина крупным планом.

Гитлер немедленно принялся за работу. Комиссар молча наблюдал за тем, как карандаш быстро летает по листу бумаги. В тот момент, когда художник начал рисовать очки, Вондрачек проворно схватил его за руку.

– Э, нет, этого не надо, нарисуйте глаза.

– Но я не видел его глаз! – удивился Гитлер.

– Придумайте что-нибудь. Нарисуйте ему глаза как у нашего возлюбленного императора. – И Вондрачек невозмутимо кивнул на портрет Франца Иосифа, висевший за его спиной.

Гитлер пожал плечами, вскинул глаза на портрет и быстро закончил работу. Комиссар взял рисунок, несколько минут его внимательно изучал, а затем снова положил перед Гитлером.

– А теперь пририсуйте усы и бакенбарды.

– Как у императора?

– Молодец, все на лету схватываешь.

Через пару минут Гитлер справился и с этим заданием.

– Превосходно, – пробормотал Вондрачек, задумчиво созерцая портрет. – Ну что ж, молодой человек, на сегодня допрос закончен, можете идти. Спасибо за рисунок.

Гитлер мгновенно сорвался с места.

– До свидания, господин комиссар. Всегда рад быть вам полезным.

Едва он выскочил за дверь, как в коридоре раздался громкий звук оплеухи, сопровождаемый отборными армейскими ругательствами, самым пристойным из которых была довольно странная фраза:

– Что за осел! Занавесил глаза ушами и прет, как боров!

Послышались извинения художника, и через мгновение в кабинет Вондрачека чеканным строевым шагом вошел лейтенант Фихтер. Это именно на него нечаянно наткнулся Гитлер, за что и поплатился смачным ударом в ухо.

Обычно учтивый лейтенант пребывал в самом отвратительном настроении. Получив приглашение явиться в комиссариат полиции, Фихтер последовал туда без малейшей охоты. Как объяснить свое появление в этом чертовом Кальтенбрюндльберге? Следил за дядей, который так лихо его одурачил? А зачем следил?

Впрочем, главная причина скверного настроения лейтенанта состояла отнюдь не в этом. Стефан Фихтер влюбился, причем любовь закралась в его душу тихо и незаметно, подобно ночному взломщику, проникшему в богатый дворец. Ошарашенный невиданным прежде богатством, взломщик стоит растерянный и не знает, что брать в первую очередь. Так же и лейтенант томился, злился и не знал, как подступиться к предмету своей первой настоящей страсти. При этом он почти ежедневно бывал в театре.

Эмилия Лукач! Красивая, сильная, уверенная в себе женщина, обладающая великолепным голосом, прекрасной фигурой и, что самое главное, умеющая великолепно демонстрировать и то, и другое. Как она движется по сцене, какие интонации может придавать самым затертым фразам! А какой чудный румянец заливает ее щеки после исполнения очередного чардаша, как великолепно сочетается этот румянец с разметанной гривой черных волос и большими, сияющими от счастья глазами. Эмилия явно наслаждалась своей ролью, своим успехом, бурными аплодисментами блестящего зала, собственной красотой, молодостью и тем лукавым, чисто женским задором, от которого сходили с ума мужчины и который составляет главную черту женского обаяния…

Первый признак настоящей любви – боязнь пошлости. То, что раньше могло показаться невинной шалостью, теперь кажется оскорблением лучших чувств. Лейтенант Фихтер едва не поссорился со своими приятелями – корнетом Хартвигом и майором Шмидтом, которые предложили ему повторить бесцеремонный «набег» на артистическую уборную фрейлейн Лукач, дабы похитить ее хотя бы на один вечер. Однако собственных вариантов того, как обратить на себя ее внимание, у него не было, и потому он мечтал, раздражался и не имел ни малейшей охоты разговаривать с комиссаром полиции. А тут еще какой-то штатский болван наступает ему на ногу!

– Добрый день, лейтенант, – приветствовал его Вондрачек. – Я рад, что вы сразу же откликнулись на мое приглашение.

«Все равно ведь не отвяжешься», – вяло подумал Фихтер, изучая комиссара и присаживаясь на тот же стул, на котором за несколько минут до этого сидел художник.

Вондрачек тоже исподволь изучал лейтенанта, раздумывая над тем, стоит ли играть в открытую.

– Что вы делали в Кальтенбрюндльберге?

– Прогуливался.

– А почему вы ударили господина Фальву?

– Потому, что он грубо разговаривал с дамой.

– Эта дама – ваша знакомая?

– Эту даму знает вся Вена, поскольку она поет в «Иоганн Штраус-театре».

– Это не ответ.

– К сожалению, – глубоко вздохнул Фихтер, – я не могу считать себя знакомым фрейлейн Лукач.

– Судя по этому вздоху, вы к ней явно неравнодушны. А известно ли вам, что у вас есть соперник? – Комиссар Вондрачек вел разговор быстро и напористо, решив во что бы то ни стало вывести лейтенанта из себя, а затем… он уже знал, что сделает затем!

– Что вы имеете в виду? – изумился Фихтер.

– Я имею в виду молодого русского по фамилии Вульф.