Моздокская крепость

– Наслышаны про сию историю… Участники и зрители экзекуции до сих пор её обсуждают. Особенно удивляет горцев, что русский генерал приказал казнить, на одной перекладине с магометанином, своего единоверца, с крестом на груди! А отец Феофан, говорят, перед повешением, ещё и отдельно проклял православного абрека…

– Да какой он христианин, душегуб этот! – брезгливо поморщился Алесей Алексеевич. – Тать и вор… Руки по локоть в крови невинной! Не единоверец он православным.

Генерал-майор Ступишин сурово сдвинул брови:

– Но то было ещё не самое серьёзное испытание для квартирьеров… Наверное, примкнувшие к русскому лагерю горцы успели уже поведать вновь прибывшим и продолжение истории с абреками.

Спустя месяц, после казни разбойников, поселение наше подверглось яростному нападению соратников Ахмед-гирея. Продуманному и организованному… Ослеплённый жаждой мести враг ударил по лагерю одновременно, с двух направлений.

Алексей Алексеевич наморщил лоб, припоминая драматичные события месячной давности:

– Со стороны степи, с севера, поселение атаковал конный отряд… С саблями и пиками. Стреляя при этом по нам на скаку из луков и ружей.

А из леса, с восточной стороны, в сей же час, выскочили и побежали штурмовать ретраншемент немалые пешие силы разбойников. Вооружённые до зубов!

Но мы, слава Богу, оказались готовы к бою… Наши дозорные и разведчики, задолго до решительных действий противника, сумели обнаружить его тайные приготовления.

Мы успели быстро собрать всех людей и животных под защиту составленных повозок. Хоть и представлял тогда наш ретраншемент довольно хлипкое укрепление, из-за малого числа телег и арб.

Но мы подготовились к отражению штурма, как смогли. Бой случился яростный, злой… Драться пришлось в полном окружении. Все, кто мог сопротивляться – сражались… Поскольку знали, что пощады, в случае победы врага, никому не будет. Еле-еле сумели отбиться!

Генерал-майор с чувством сдержанной гордости отметил:

– Противник превосходил нас числом, не менее чем вдвое. Солдаты палили из своих ружей и пистолей на все четыре стороны безостановочно… А когда разбойники всё же ухитрялись под огнём приблизиться к ретраншементу вплотную, приходилось и в рукопашную подниматься.

Наши казаки выскакивали на конях из-за повозок и не успевающих рассеиваться облаков порохового дыма на абреков, словно кара небесная! Атакуя малым отрядом наступавшего врага с флангов.

Да и присоединившиеся к квартирьерам гражданские в ближнем бою дрались геройски. Кто кинжалом, кто топором, кто вилами…

По моему разумению, напали на нас тогда, вместе с абреками из шайки Ахмед-гирея, поклявшимися на Коране отомстить гяурам за казнь своего предводителя, и представители некоторых местных племён. Тех, кому будущая русская крепость в урочище – как бельмо на глазу!

Генерал-майор Ступишин досадливо подытожил:

– Мы потеряли в том сражении пятерых квартирьеров убитыми. И ещё погибли двенадцать гражданских лиц. Много оказалось раненых и изувеченных…

Враг пожёг, считай, половину всех наших повозок. Порушил многие землянки горцев… Подпалил огненными стрелами крыши храма и этого штаба. Женщины поселенцев и их дети тушили пожары в оборонявшемся лагере прямо во время боя.

Противнику, впрочем, тоже досталось. Прежде чем окончательно упасть духом и отступить, он положил на поле брани три с лишним десятка своих людей! И это – только убитыми.

Ради прекращения дальнейшего кровопролития, я позволил разбойникам забрать всех своих раненых и погибших… И убраться восвояси. Полагаю, что сберёг, тем самым, жизни многим нашим людям. Слава Богу – теперь-то, с прибывшими пушками и таким войском, нам никакие абреки не страшны!

***

Все животрепещущие вопросы и актуальные темы совещания командиров были исчерпаны. Генерал-майор Ступишин распустил офицеров по подразделениям… Участники собрания высыпали, наконец, из тесного, душного помещения на свежий воздух.

– Ну, как князь, облюбовали себе уже место в будущей цитадели под фамильные апартаменты? – улыбнулся подполковник Гак, направляясь от невысокого крыльца, вместе с Кургоко Кончокиным, к коновязи с полутора десятками лошадей, стоявших в тени, под навесом. – Вы ведь в самой крепости планируете обосноваться со всем своим семейством?

Лёгкая камышовая крыша навеса покоилась на высоких столбах и продувалась, время от времени, тёплым июльским ветерком. Осёдланные кони лениво шевелили бархатными губами, опустив морды в охапки душистой травы в длинном общем лотке… Терпеливо дожидаясь своих хозяев.

– Разумеется! – подтвердил князь, заходя с яркого солнца в спасительную тень. – А где же ещё?

Он махнул рукой:

– Вон на том месте и поставлю себе дом. Двухуровневый, из саманного кирпича, с парадным подъездом… Я такой видел недавно в кизлярской крепости. Просторный, тёплый… С красивой наружной облицовкой из камня и восемью стеклянными оконницами по фасаду.

Кургоко Кончокин мечтательно закатил глаза:

– Ещё построю рядом летнюю кухню… Конюшню, птичник, амбар, жильё для слуг! Мои каменщики и плотники уже готовы приступить к делу.

Я, с разрешения хозяина того двухуровневого особняка в кизлярской цитадели, велел своим людям снять зимой подробные размеры с его жилища. Уж очень оно мне приглянулось! Только мой дом будет ещё лучше. У меня, кстати, самые искусные зодчие во всей Малой Кабарде. А где вы думаете поселиться?

– Так его превосходительство за меня сию дилемму уже решил, – усмехнулся Пётр Иванович. – Этот неказистый генеральский дом пока и унаследую… На правах начальника строительства цитадели, когда Алексей Алексеевич соизволит съехать. Ждать, как я понимаю, осталось совсем недолго.

Зачем мне тут одному, без семьи и детей, возводить себе персональные хоромы? Моим домом будет вся крепость… На её строительство и направлю все свои силы без остатка, во исполнение высочайшей воли и замыслов государыни.

Подполковник Гак встряхнул головой:

– А что, князь? Эта простая изба, представляющая собой и жильё, и штаб меня на первых порах вполне устраивает! Пусть она и тесновата, и выглядит не по статусу скромно… Бог даст – успею ещё, отстрою здесь себе каменные хоромы не хуже ваших! Если государыня и Сенат определят мне служить тут и дальше, после возведения цитадели. Тогда, пожалуй, можно будет и семью сюда привозить… Вы ведь мне сделаете милость – одолжите , по-приятельски, коли в том возникнет нужда, своих лучших в округе строителей?

– О чём вопрос, Пётр Иванович! – улыбнулся Кургоко Кочокин. – К тому времени, думаю, мои зодчие уж точно освободятся…

– Давно хотел спросить у вас, любезный князь, – подполковник Гак подошёл к своему коню и похлопал породистое животное по лоснящемуся боку. – В Санкт-Петербурге и в Астрахани, я знаю, многие считают меня человеком, достаточно сведущим в кавказских делах. В Сенате полагают, что ваш покорный слуга довольно неплохо разбирается в нравах народов, населяющих кубанские и терские земли.

В голосе Пётра Ивановича послышались самодовольные нотки:

– Не буду скромничать – основания так думать у приближённых ко двору, бесспорно, есть. Я много лет прослужил на юге России и про кавказские порядки кое-что ведаю… Однако, ваше пёстрое черкесское племя до сих пор мне до конца непонятно.

Сим объединённым прозвищем на Северном Кавказе и далеко за его пределами именуются не только кабардинцы. Но и бжедуги, и абадзехи, и шапсуги… И ещё чуть ли не с десяток представителей других племён. Причём нередко – разных вер, языков, мест традиционного проживания. Почему так?

Князь согнал с лица легкомысленную улыбку:

– Называть нас всех черкесами будет, пожалуй, не совсем правильно… Всё намного сложнее.

Сами себя мы с древности именуем адыгами. По-нашему – «дети солнца». И язык у нас, адыгов, вообще-то, очень похож. Друг друга понимаем, несмотря на некоторые отличия.

Мои предки из разных кланов издавна славились на Кавказе, как хорошие воины. А черкесами нас прозвали ещё персы… В седую старину.

Это слово переводится, простите, как «головорез». И прилепилось оно к нам с тех давних пор намертво. Так моих соплеменников теперь соседи именуют повсеместно… И персы, и турки, и татары, и даже вы, русские!

– «Дети солнца», – задумчиво повторил Пётр Иванович. – Надо же… Не знал. Красиво звучит! Действительно – это прозвище намного лучше, чем «головорез».

– Беда моего несчастного народа, – помрачнел кабардинский князь, – заключена в извечной разобщённости многочисленных родственных племён, разбросанных по широкой округе. Если бы не междоусобные войны и бесконечная борьба узденей за власть, адыги давно бы уже господствовали на всей территории Кавказа, от моря до моря!

Кургоко Кончокин поморщился болезненно. Затронутая собеседником тема разбередила старую, чувствительную для национального сознания кабардинского аристократа рану. Он, стремясь повернуть разговор в новое русло, произнёс:

– Позвольте и мне тогда полюбопытствовать у вас, Пётр Иванович…

– Конечно, князь! – откликнулся тут же подполковник Гак. – Спрашивайте… Буду рад ответить на любой вопрос.