Медная чаша госпожи Мадины. Часть 2

Тимур покачал головой.

– Моим людям камень уже не страшен.

Тимур, Мир-Саид и Ахмед неспешно переговаривались между собой, оглядывая город. Садящееся солнце было у них за спинами. Динка, сидевшая на белоснежной лошадке, жадно вглядывалась из-за спины Тимура в указанное место, в то время, как Мстислав, которому предложили ехать на верблюде, должен был находиться вместе с другими людьми из окружения Тимура на почтительном расстоянии. От Тимура не ускользнуло Динкино внимание к выбору участка для будущей гробницы.

– Посмотри, дочь моя, – сказал Тимур, приглашая ее подъехать к себе. – Нравится ли тебе это место? Там совсем близко перекат. Караваны будут приходить в город, кочующие племена будут перегонять через переправу скот, все они увидят это захоронение и увидят мечети. Они придут, воздадут хвалу богу и поклонятся моим эмирам.

– Да, – сказала Динка, – это очень хорошее место. Оно достойно твоих эмиров.

Тимур кивнул и опять начал всматриваться в даль, Мир-Саид и Ахмед все также продолжали смотреть на Динку, словно она должна была еще что-то сказать, но она молчала. Мстиславу не понравились эти взгляды, но почему возникла эта неприязнь, он не мог объяснить себе.

Мстислав попытался всмотреться в море травы и попытать счастья – увидеть каменную бабу, но поблизости ее нигде не было.

Они вернулись в караван-сарай уже после заката, но еще до наступления ночи. Динка попросила принести ей светильник, кусок пергамента и «что-нибудь, чем можно было бы писать», как она сказала недоумевающему хозяину постоялого двора.

Расстелив на ковре пергамент, Динка начала быстро рисовать. За дверью кто-то, скорее всего хозяин, старался бесшумно ходить и подсматривал в приотворенную дверь.

– Смотри, – радостно прошептала она Мстиславу, – мы как будто смотрим на город с холма, на котором были. Вот река Хизир, вот перекат, вот каменная плита, выходящая на берег. Здесь река делает поворот. А здесь будет огромный погребальный комплекс, который задумал Тимур. Его будет видно с реки, его будет видно со всех возвышенностей. Вернее, было…

Он растерянно взглянула на Мстислава. Тот ободряюще улыбнулся ей.

– Ты молодец, – сказал он. – Рисуй дальше, чтобы ничего не забыть.

Динка на мгновенье задумалась.

– Тут караван-сарай. Тут постоялый двор при караван-сарае, где мы живем. Здесь дом Ахмеда, – Мстислав удивленно приподнял брови. – Он похвастался Тимуру своим домом и даже дерзнул пригласить его к себе. Здесь маленькая мечеть. Все остальное – глинобитные сакли, как те, которые мы видели, когда катались на верблюде. Все, – сказала она, словно отпуская хозяина постоялого двора, и тот действительно ушел.

– Теперь ты поняла, где в вашем городе были строения, которые задумал Тимур?

Динка радостно кивнула, и глаза ее сияли.

– Да, – а потом не без гордости она добавила. – Нигде по Хиризу не было подобных памятников архитектуры. Этот был единственным.

Глава 6.

Прошла еще одна беспокойная ночь. Динка и Мстислав, несмотря на усталость, постоянно просыпались от громких звуков труб, от бесконечного гудения комаров. Чуть свет Дину разбудил хозяин постоялого двора, пригласив ее в шатер Тимура.

Динка хотела было уйти одна, но Мстислав поднялся тоже.

– Я с тобой, – сказал он. – Подожду тебя там. Мне так будет спокойнее, честное слово.

Солнце уже ослепительно сияло на безоблачном небе. День обещал быть душным и жарким.

Девочка вошла в шатер Тимура. Мстислав остался на улице. Тени нигде не было, и он с благодарностью подумал о Дине, которая буквально заставила его надеть на голову самодельный смешной тюрбан.

– Мадина, дочь моя, – осмотрел ее внимательно Тимур, – проходи.

Ее глаза еще не успели привыкнуть к полумраку после яркого солнца, и она споткнулась о подушки, лежащие на полу. И только после этого она заметила, что Тимур в шатре не один. Рядом с ним сидел некий человек, которого она не видела здесь прежде. Чуть поодаль сидел Мир-Саид, а перед ним – один из секретарей Тимура с развернутым свитком.

Тимур указал ей на место, куда ей надлежало присесть, и Динка осторожно опустилась на ковер. Мир-Саид что-то диктовал секретарю вполголоса, но уже не спускал с Динки глаз, и она чувствовала себя неуютно под этим проницательным взглядом.

– Мне сказали, что ты совсем мало ешь, – начал Тимур. – Переход по степи дает о себе знать, все мы стали есть меньше, но ты – женщина, и тебе надлежит есть мясо и сладости.

– Я ем достаточно, – тихо сказала Динка. – Благодарю тебя.

– Я думаю, что тебе необходимо или взять одного из моих поваров, – сказал он задумчиво, – или же приходить в мой шатер для принятия пищи. Но еще лучше будет отправить тебя в Самарканд к матери… Я подумаю, как это сделать. Ты и так сильно исхудала, и твоя кожа потемнела под солнцем.

У Динки пересохло во рту. Ей стало страшно.

– К матери? – переспросила она.

– Да, Мадина, к матери. Я не стал брать с собой в этот поход всех жен, придворных, поэтов, я же ушел не на несколько лет, а всего на несколько месяцев и скоро уже вернусь. Но тебе стоит вернуться раньше, – Тимур отвернулся к сидящему рядом с ним человеку, и, казалось, забыл о том, что Дина сидит перед ним. – К счастью, мой зодчий Хайрат здесь, – сказал Тимур сидящему рядом, и тот почтительно поклонился. – И нам есть, что обсудить сейчас.

А Динка даже не могла пошевелиться; новость о том, что ей придется отправиться куда-то по приказу Тимура, сковала ее движения.

Мир-Саид и секретарь вышли из шатра.

– Это должна быть достойная усыпальница, – сказал Тимур Хайрату. – Думаю, что мы все понимаем, что Мир-Саид велит написать, – он указал подбородком на место, где совсем недавно сидел тот, – что я одержал большую победу, что Тохтамыш был разбит после трех дней боя. И все это будет правдой. Но мои войска измотаны многомесячным переходом, что мои люди понесли страшные потери. Я насыпал курган над телами погибших в степи после битвы, и он был высок, очень высок. И восемнадцать моих военачальников сейчас лежат, благоухая благовониями, и ожидают погребения, но они уже не поведут за собой войска. Покажи мне, что ты успел сделать.

Архитектор Хайрат развернул перед Тимуром пергамент. И Динка потянулась к свитку, забыв даже о том, что ее собираются отправить в далекий Самарканд.

Тимур покачал головой:

– И почему ты не родилась мужчиной? Садись ближе и смотри.

План усыпальницы и всего погребального комплекса был аккуратно начерчен на большом свитке. Тимур внимательно осмотрел его, он задавал много вопросов Хайрату, терпеливо выслушивал ответы, он делал пометки на пергаменте и менял чертеж. Динка не успевала за их беседой. Они говорили слишком быстро, и в их обсуждении было много новых для девочки понятий: гяз, феддан, хальва…

После того, как архитектор Хайрат с поклонами удалился, Динка осталась с Тимуром в шатре наедине. Он сидел неподвижно и смотрел через открытый проем шатра в степь. Невозможно было определить, о чем он думает, что его тревожит или радует в этот момент.

– Почему ты привез их сюда? – спросила Дина неожиданно для самой себя.

– Других городов на моем пути не было, – сказал он, совершенно не удивившись, словно они продолжали давно начатый разговор. – Они погибли здесь, им надлежит быть рядом с местом, где они сложили головы, неподалеку от своих солдат, которые остались здесь.

Динкино сердце колотилось. Она не знала, стоит ли говорить с Тимуром о будущем. Но он и сам увидел ее нерешительность и приказал:

– Говори! Мы хорошо понимаем друг друга, говори, о чем шепчет тебе твое сердце.

Динка болезненно поморщилась, но все же начала.

– Ты построишь гробницу. Я верю и знаю, что она будет особенной. Но пройдет век, потом другой. Третий… Караванные пути изменятся. Ты сам их изменишь. Люди уйдут с этих мест. И все придет в запустение.

Она не стала продолжать, Тимур действительно понимал ее.

– Я строю не для времени, дочь моя. Я строю для своих военачальников, которые подарили мне победу ценой своих жизней. Но наша жизнь устроена так. Мы приходим в этот мир, зная, что у него есть пределы. Мы идем на войну, зная, что можем погибнуть. Мы умираем, зная, что обратимся в прах.

Дина посмотрела ему в лицо, Тимур был спокоен – мысли о будущем, которого он не увидит, не заботили его.

– Мне сказали, что ты вчера что-то писала на пергаменте, – будто невзначай сказал Тимур.