Земля чиста, вода светла

– Все, бежим. Бежим, тебе говорят!!

А стражи ни у выхода, ни в каменных гулких коридорах, ни снаружи в огромном дворе, ни у ворот – не было. И за воротами – никого не было. Только простор, сизые тени и раннее, горькое, душное утро:

– Да что же ты ногами-то не перебираешь, зараза, сдохнуть хочешь? Паршивец!!

За воротами врезало по глазам низкое, почему-то красное солнце. Дым. Страшно. И тошнит.

– …Рокот. Рокот, что такое «брат»?

– Какая теперь разница!

Он хотел вырваться, но Рокот больно треснул по заднице, схватил под мышку и поволок, притиснув к кожаному нагруднику. Почему на Рокоте солдатский нагрудник? Почему пахнет дымом?

– Быстрее, нам надо быстрее!

Чего он так боится? Впереди была лестница вниз, гранитная, широкая, а внизу – все непонятное; бежали какие-то люди… Рокот помчался вниз, почти сразу оступился, схватился рукой за перила – надо успеть вырваться! Он рванулся, выскользнул из-под его руки, упал на коленки – как больно, но тут Рокот поймал его, он снова рванулся – и покатился, свободный, по белым ступеням – и вдруг врезался затылком в твердое…

Темно и больно. Очень темно…

Он пришел в себя от тряски, открыл глаза: серое какое небо. Высокая гора до самых облаков. Елка корявая со скалы свисает, вот-вот грохнется. Небо страшное, плоское. Холодно. Пахнет дымом. А он лежит на пыльном сене в телеге с высокими решетчатыми бортами среди других детей. Мальчики и девочки, маленькие, как он сам. Кто-то спал, кто-то шмыгал носом. Все замурзанные и зареванные. Он потрогал голову сбоку, где так больно, подумал и заревел. Мужик-возница обернулся и показал кулак. Да, понятно. Извините.

Может, убежать?

А дорога мимо горы пустая, и сбоку дороги край в никуда, не видно, глубоко ли. И куда бежать? Обратно к Рокоту? Нужен он ему… Голова как болит.

Мир большой.

А спрятаться некуда.

Низкие, как будто дымные, облака над темно-зелеными, с рыжими пятнами, горами. Ветер горький, пахнет холодной землей и каменной пылью. Пару раз встретились возы с картошкой и свеклой. Возницы смотрели на их телегу, подхлестывали лошадей и – мимо. Наверно, дети тоже что-то вроде картошки? Он закрыл глаза. Уснуть бы, потом проснуться – и Утеха даст оладушков с медом… Он думал, с ним никогда ничего не произойдет. Все приключения в сказках, а он так и будет за высокими стенами сидеть… А оказывается.

В одной деревне с каменными, а то и вовсе вырубленными в горе домиками остановились на площади у колодца, и мужик громко что-то проорал несколько раз, про урожай. Подошли люди, посмотрели на них, ушли. Мужик ждал. Худая, трясущаяся женщина принесла маленького спящего ребенка, совсем младенца, в мешковине вместо одеяла, показала мужику. Тот помотал головой и махнул рукой. Женщина заплакала. Мужик достал кошель и она замолчала. Но мужик вынул только одну монету, предложил ей. Она опять зарыдала, прижала к себе ребенка и ушла. Зато пришла другая, в рваной юбке, привела сразу двоих. Девочку лет пяти и ковыляющего карапуза. Мужик присел и стал внимательно разглядывать детей. За девочку он дал три монеты, а за младшего только одну. Женщина сама посадила детей в телегу, потом что-то спросила у мужика, тот кивнул. Тогда она быстро бросила ведро в колодец, вытащила воды. Мужик дал ей жестяной черпак, и она напоила своих. Постояла – и стала поить всех. Вода была ледяной, но вкусной, стало чуть легче. Женщина сгорбилась и ушла. Мужик спрятал черпак в сено и они поехали дальше.

Горы отступили в сторонку, и вдоль дороги потянулись поля, поля, поля узкими полосками. Сжатые, пустые. В другом городишке мужик купил двух девчонок. В третьем – двух мальчиков и, подумав, толстого младенца. А потом принялся настегивать лошадь, и их затрясло так, что младенец заорал, а его затошнило. Потом младенец от тряски подкатился в своем свертке прямо к нему, уперся горячей головенкой в спину и замолчал. Затошнило сильнее, он еле перемогся – и разглядел впереди, под огромным серым пустым небом что-то странное. Какие-то огромные серебряные капли на земле и большое скопление людей, лошадей, телег. Длинные палки с цветными флажками.

Туда они и приехали. Мужик заплатил стражникам, получил большой жетон на веревке, повесил на шею, стегнул лошадь и въехал за низкий забор; ругаясь и крича, проехал сквозь толпу людей и встал с телегой между других таких же – с кучей мелких несчастных детей на каждой. Младенец опять завозился, заорал и описался – стало горячо и мокро сидеть, и закапало под телегу. Моча быстро остыла, сидеть стало холодно. Мальчишка с ним рядом тоже завозился – подтекло и ему. Младенец орал, но мужик не обращал внимания, а вытянув шею, высматривал что-то поверх толпы, вглядывался в сторону тишины. Там, куда он смотрел, стояла тишина, а толпа вокруг – шумела, но негромко. Взрослые говорили шепотом. Толпа вообще была странной. Все взрослые тащили за собой небольших, не старше его самого, детей или несли младенцев. Те дети, которых волокли в ту сторону, куда смотрел мужик, плакали и вырывались. Взрослые оттуда возвращались одни, смотрели в землю, несли монеты, пряча в одежде, некоторые плакали, некоторые смеялись и хлопали друг друга по плечам.

Постепенно толпа редела. День сваливался к вечеру, из-за туч над горами появилось низкое солнце, но оно не грело, а только мешало разглядеть те огромные серебряные капли, которые он видел, когда подъезжали к торгу. Он положил голову на ноющие руки, лбом на шершавые узлы веревки, закрыл глаза. Надо подумать, что же такое произошло… И больше занимал не мужик, в телеге которого он проснулся таким тупым, как картошка, а тот злой Рокот, чей голос он помнил из прошлого. Зачем он вытащил его из такой хорошей, такой красивой жизни? Отдал мужику? На «Урожай людей»? А Рокот – почему он был в саже? Почему рука была замотана тряпками, он поранился? Дрался с кем-то? Почему, испуганный чем-то насквозь, так ругал и кричал: «Беги, если жить хочешь?» Но он же не убежал, а упал?

И что, теперь тоже надо убегать? Или сидеть и ждать своей судьбы?

Он очнулся, когда мужик тяжело спрыгнул с заскрипевшей телеги. Толпы вокруг не было. Только у соседней повозки стояли люди. Спокойные. Красивые. Несколько важных и еще слуги. Важные были похожи на волшебников из длинных сказок, которые рассказывала Утеха. Вот бы она примчалась, отлупила бы всех, и важных тоже, веником, а его отвязала, схватила бы на руки и утащила домой… А он бы держался за ее шею и ревел… Он шмыгнул носом.

Хозяин соседней повозки поочередно стаскивал мелких пленников на землю и предъявлял волшебникам. Те начинали разглядывать, тыкали иголочкой в палец – дети взвизгивали – и капали кровью на черное стеклышко в странной железной книжке. Потом детей забирали слуги, совали в рот какие-то сладости, а в руки – игрушки. Его затошнило. Зачем спокойным людям замурзанные дети, которые даже своим родителям не нужны, раз они их продают? Голова болела все сильнее.

Соседская телега, опустев, уехала прочь. Мужик встал на колени и ткнулся лбом в землю. А когда ему велели встать, лоб так и остался пыльным. Мужик снял с шеи и протянул слугам волшебников жетон. Потом и вытащил из телеги сидевшего впереди мальчишку. Второй была девочка, маленькая, ей проткнули иголкой крошечный пальчик, а она даже не заплакала, только замерла, как птичка. Ее забрали – служанка в белом подняла на руки и унесла. Он хоть разглядел, куда – в самую большую из серебристых капель. Зачем волшебникам чужие дети… А если они их… едят?

Одна из малых серебристых капель вздрогнула и плавно-плавно начала подниматься. Поднялась, развернулась – и вдруг стремительно, быстрее птицы, понеслась высоко в небо, высоко-высоко, выше низкого солнца… И исчезла в синеве.

Хозяин отвязывал мальчишку рядом. Тот ничего, не ревел, тоже смотрел, куда улетела серебристая капля. Сам протянул руку, чтоб укололи. Волшебники что-то отметили на жетоне хозяина, а мальчишку увели, наговаривая успокаивающе.

Внутри все остыло. Он заметил, что волшебники на него смотрят пристально, не как на других. Сблизив головы, тихо перебросились словами. И все стали смотреть только на него. Его даже из телеги не стали вытаскивать, ухватили за руку и ткнули в палец остренькой штучкой. Выдавили капельку крови, мазнули пальцем по черному окошечку в железной книжке. Та тихо заурчала. И вдруг пиликнула. Ни у кого не пиликала. Спокойные склонились над плашкой. Мужик попятился. Что значит это пиликанье – плохая кровь?

Его снова схватили за руку, выбрали палец и стали протирать его холодной и вонючей жидкостью, снова ткнули острым, и это было куда больнее, чем в первый раз. Мазнули кровью по чистому черному окошечку. Книжка заурчала. Все молчали. И она не стала пиликать – она взвизгнула! А черное окошечко вдруг вспыхнуло золотыми буковками, буковки побежали быстро-быстро, живые какие! Все они, склонившись друг к другу, заговорили. Один спокойный что-то громко непонятно сказал. Мужик упал на колени и, прижимая руки к груди, в чем-то каялся, тыкаясь лбом в пыль. А его самого слуги в белом поманили к себе, и он закопошился в сене, выбираясь. Когда встал, осторожно сняли и поставили на землю.

Около мужика появились стражники, а перед ним присел откуда-то подошедший другой волшебник, которому все слегка поклонились. Стало стыдно, что весь в сене, штаны мокрые и воняют младенческой мочой. И задница чешется от мочи и краски… Волшебник спросил:

– Ты кто такой и откуда?

С другими детьми они не разговаривали. Он подумал, посмотрел на низкое солнце над горами и ответил:

– Я не знаю.

Волшебник поднялся, и минуты три все они совещались, потом кивнули, и стража звякнула мечами и куда-то увела мужика.

Кто-то потрепал его за волосы:

– Ну что, пойдешь к нам жить?

– На небо?

– Да.

– А они? – он оглянулся на телегу с оставшимися детьми.

Все переглянулись.

– Мы позаботимся. Не беспокойся.

Важный волшебник сам взял за руку и привел в большую каплю, в помещение, полное грязных детей. Там стоял водяной пар, слышался плеск и детские голоса. Но никто не орал, ни от боли, ни от страха. Дети полусонно играли в раскиданные на вытоптанной траве игрушки. На траве? Он заметил, что серебристые стены – это тонкий материал, прикрепленный к вбитым в землю штырям с кольцами. Он на картинках в книжках видел, что так ставят шатры. Значит, это всего лишь большой шатер? А как же он улетит на небо? По ногам дуло… В другом помещении водяной пар клубился гуще, и возились взрослые, отмывая детей на столах и в больших чанах, будто овощи для супа.

Но его повели дальше. В отдельный закуток, там посадили на теплый стол. Ну, может, правда никого не съедят… Даже бояться сил нет, голова болит и в глазах темнеет. Надо держаться. Он поковырял столешницу – это и не камень, и не дерево… Он хотел лечь и уснуть, прямо на столе, но волшебник не дал. Скоро подошла хмурая женщина-волшебница и сразу спросила:

– Когда ударился головой, сознание терял?

– Что терял? А-а, да. Меня кто-то тащил, но я не мог проснуться… Я хочу пить.

Волшебница подала прозрачную бутылочку с водой, волшебник помог открутить крышку.

– У тебя сотрясение мозга. Тебе нужно будет полежать, пока поправишься.

– Я полежу, – согласился он, попив водички. – Давайте я прямо сейчас пойду и полежу…

– Еще немножко потерпи. Надо сделать укол с лекарством. Не будешь отбиваться? Голова зато перестанет болеть.

– «Укол» звучит страшно. Но я буду храбрым, – вздохнул он.

Он смотрел, как доктор заряжает лекарством маленькое прозрачное устройство с иголкой. А иголка и не иголка вовсе, а длинная тонкая-тонкая трубочка с остро скошенным краем…Они воткнули иголку в задницу, сбоку!! Потому что задница у него самое мягкое и толстое место! Но вообще-то не так и больно… и не страшно. Разрешили бы уже поспать, а не хвалили так громко…Глаза закрывались. Он чуть не уронил бутылку.