Баба-яга костяная рука

– А-а.

– И я уже ел, – присев напротив, Олег энергично почёсывал за ухом и шумно выдыхал носом.

– И чем же у нас питается временный холостяк? – съязвила Татьяна, покосившись на холодильник, покрытый коричневыми каплями, судя по всему – пивными.

– Ну-у, та-ам.

– И там, и сям. Знаю я, как живут мужики, у которых жён дома подолгу не бывает.

– Мам, ты на что намекаешь?

– Знамо дело, на Гальку Орлиху. Ой, Олежка, – наклонившись вперёд, мать насупилась и покрутила пальцем у виска. – Она ж с головой не дружит. О ней все знают, что в мозгу просохло, а между ног – порядок. Ты бы не совался, куда тебя не просили. Не дай бог, прибежит Орлиха к Нинке – тебе несдобровать.

Олег на мгновение призадумался, зацепившись отрешённым взглядом за самую крупную царапину на столешнице, которую он сам и изобразил в прошлом году, показывая соседу, как надо владеть холодным оружием. Еле заметно несколько раз качнул торсом туда-сюда, кротко глянул в окно и, собравшись с мыслями, вытер рот всей пятернёй.

– Мне ещё кроватку собирать. Мать, не отвлекай, – поднялся с выдохом и поплёлся в комнату, стучать молотком по старой детской мебели, которая когда-то принадлежала Юльке.

После обеда, встретив дочь из школы, Олег хотел купить цветы, как полагается в таких случаях, но вовремя передумал. И так весь в долгах, к чему на розочку тратиться? Она простоит два дня максимум и отдаст концы. Лучше Юльке шоколадку купить. Всё ж радость ребёнку.

– И долго они там? – Татьяна Дмитриевна устала ждать невестку с внучкой. Она то прохаживалась вдоль стены, заложив руки за спину, то останавливалась перед сидящим на мягком стуле сыном, опустившим голову, косилась на Юльку, просматривающую стенд с приколотыми листами с важной информацией, то тяжко вздыхала и представляла, какие обои нужны в квартире Олега, чтобы освежить нагнетающую обстановку. – А ты завтра выходной или опять на смену? – поинтересовалась она, вспомнив о скором наступлении Нового года.

– На смену, – задумчиво кивнув головой, Олег заложил руки под мышки и выпрямил спину.

– Новый год у нас встречать не будете – это я уже поняла, а вот Юльку бы к нам привезти. Я ей подарок подготовила, а взять с собой забыла, – женщина присела, почувствовав ноющую боль в ступнях. – Витя привезти тоже не сможет. Не хочет ехать в такую даль. А я там конфеток немного положила, резиночки для волос, зайчика шоколадного…

– Да погоди ты со своим зайчиком, – неожиданно огрызнулся Олег, поднимаясь со стула. – Не до зайчиков мне сейчас.

Он отошёл к окну и аккуратно потыкал ногтем в стекло, как будто пытался успокоить себя из-за какой-то неразрешимой проблемы. Мать смотрела в спину поникшего сына и словно пыталась влезть в его голову, чтобы разобраться, о чём он сейчас думает, и какая такая причина его гложет. Видно же, что-то с Олежкой неладное творится. Стал сам не свой, когда только они вошли в родильный дом. А до приезда сюда, Олег был весьма весёлым, можно сказать, рассказывал о своём приятеле, который был в эту субботу на рыбалке и поймал довольно крупную щуку.

– Олег, – Татьяна решила узнать, что происходит с её сыном, и тихонько подошла сзади, – ты не заболел?

– Нет, мам, – нехотя ответил мужчина, продолжая ковырять пальцем не совсем чистое стекло.

– А что тогда? На работе что-то стряслось? – Дмитриевна начала волноваться.

Она знает своего младшенького, как облупленного. Он часто замыкался в себе, когда приходил из школы, и прятался в комнате, чтобы его не доставали вопросами. Но стоило немного надавить на нужные точки, и маленький Олежка сразу признавался, за что получил двойку, какой урок не выучил или с кем подрался. Теперь Олег взрослый, несговорчивый. Больше держит в себе, меньше рассказывает матери, не вдаётся в подробности, да что там говорить, на телефонные звонки и то редко отвечает. Трубку частенько поднимает Нина или Юлечка, и обе прикрывают Олега дурацкими фразами, лишь бы мать отстала. «Олег или спит в это время, или в ванной отлёживается», а Татьяна Дмитриевна делает вид, будто верит, но сама прекрасно знает, что сын терпеть не может отмокать в мыльной воде и никогда не спит вечером, даже если он пришёл с ночной смены. Поспит часов пять, потом перед телевизором газетку почитает, а дальше идёт к соседу спорить о вечном или встречается с Григоричем в гаражах, чтобы там с железками поковыряться, ну и дерябнуть лишку для более ясного ума. Оно ведь как, дёрнешь граммульку, если починка осложнилась, кровь разгорячится, ударит в нужные извилины, и дело идёт, как по маслу.

– На заводе всё нормально, – отвернувшись, мужчина сжал челюсти. И мать увидела выступающие желваки на его скулах.

– Ты лучше сам скажи, что натворил. От людей узнавать больнее. Или про отца что выведал? Олежка, – просунув руку между локтем и поясом сына, мать заглянула в его печальные глаза и расстроилась, ощутив, как её сыну сейчас безумно плохо. – Ты расскажи, а я с отцом так поговорю, так поговорю…

Неприятную беседу оборвал детский крик «Мама!», и Олег с Татьяной обернулись. Посреди холла стояла улыбчивая Нина и обнимала Юлю, повисшую на ней, а рядом, ожидающе, пристроилась пожилая женщина в белом халате, на руках которой лежал спящий ребёнок, завёрнутый в толстое, ватное одеяло.

– Слава богу, наконец-то, – забыв о сыне, Дмитриевна поспешила к невестке.

Олег на мгновение задержался, чтобы встряхнуться перед встречей с женой и дочерью. Сейчас он не понимал, от долгой разлуки дрожат его колени или всё-таки из-за усталости, а может и от частых праздников, которые он устраивал со своими приятелями в честь новорожденной девочки, но идти надо, всё-таки семья – есть семья.

– Ты как-то похудел, – Нина заметила тёмные круги под глазами. – А чем от тебя так пахнет?

– Горло полоскал, – свекровь заступилась за безответственного сына, чтобы он не испортил такое важное событие. – И да, Олег, не забудь, – она забрала у медсестры ребёнка и отошла чуть подальше, – не целуй, иначе заразишь.

– Ты болен? – Нина вчера разговаривала с мужем, и он ничего не говорил о болезни. – Надеюсь, ничего серьёзного.

– Горло у него першит. Миндалины опухли, – кивнув на двойную дверь, Татьяна Дмитриевна повела семью к выходу. – Спиртовым раствором прополоскал, теперь должно пройти.

Получив в гардеробной верхнюю одежду, все оделись, укутались в тёплые шарфы, нацепили шапки и поехали домой, знакомить маленькую девчушку с домашней обстановкой. В такси было жутко холодно, из-за чего вспыльчивая Татьяна ругала молчаливого водителя и ёрзала на заднем сидении, чтобы не отморозить пятую точку и ноги, которые были в меховых бурках и толстых, шерстяных носках.

– Знала бы, в другую машину пересели, – вслух рассуждала она, чтобы водитель слышал. – Мы ребёнка застудим, а ещё хуже – мать. Если недавно родившую высадить на мороз, то дитё без молока останется, а мать подхватит менингит по вашей милости. Она ж сейчас очень уязвима. Ей покой нужен и ноги в тепле держать. Олег, слышишь, чтоб он заранее думал, не плати ему всю сумму. Пусть на своих ошибках учится.

– Мам, не надо, – уставившись в промёрзшее лобовое стекло, которое запотевало от тёплого дыхания пассажиров, он думал о завтрашнем дне, не сулившем ничего хорошего.

– Печка у него сломалась. А раньше сказать не мог? – продрогшая женщина прикрывала уголком одеяла личико девочки. – Сиди теперь тут и майся. У меня уже пальцы обледенели. Совсем не слушаются, – повернув голову набок, громко задала вопрос засыпающей внучке. – Юль, а ты как? Тоже к сидушке примерзаешь?

– Нет. Мне тепло, – Юля прислонилась к мягкому, меховому плечу мамы и прикрыла глаза.

– Тепло ей, – язвительно повторила бабушка, видя, что никто не хочет присоединиться к обвинениям безрукого водителя.

– Да тут ехать-то всего ничего, – ласково проговорила Нина, поглаживая старшую дочь по вязаной шапочке. – И опомнится не успеем.

– Не успеет она, – вновь повторила Татьяна с яростью в голосе, зыркнув на невестку. – Опомнишься, когда поздно будет.

С горем пополам доехали до девятиэтажного дома. Машина свернула в арку и заглохла, прямо под каменной крышей. Наслушавшись осуждающих реплик в адрес водителя, семейство выдохнуло с облегчением. Но своенравная бабушка не спешила выходить. Представив, что сейчас придётся пробираться по рыхлым сугробам к подъезду, она подняла нос кверху и сердито так выдала:

– Выходи и толкай.

Таксист вместе с Олегом обернулись, не понимая, кому брошена резкая фраза.

– Чего уставились? – Татьяна перевела взгляд с недоумевающего сына на опешившего водителя. – Машина наша, что ли? Вот пусть он и выходит, а мы будем ждать.

– Ну бабка, ты даё-ё-ёшь! – гомерический хохот водителя разлился под крышей мёрзлого авто. – Тебе дойти пять метров, а мне потом выруливай.

– Не тыкай, не дорос, – щёлкнув холодную ручку дверцы, Татьяна выставила на снег ноги. – Мамке своей тыкать будешь. – кряхтя, она вылезла наружу и тут же сунула голову обратно. – Если ещё раз ты мне попадёшься, пеняй на себя. – Пригрозив, она двинулась к подъезду мелкими шажками.

– Ну она у вас и бойкая, – смех, как рукой сняло, и на лице шофёра застыла виноватая улыбка.

– Спасибо, – Олег передал деньги за проезд и последовал за матерью.

Та стояла у железной двери и с величавым видом ожидала кого-нибудь, чтобы ей открыли.

– Почему Нине не помог? – с укоризной смотрела на сына, поднимающегося по ступенькам. – Ты какой-то другой стал. Я тебя не узнаю. Раньше ручку ей подавал, как джентльмен. А теперь…

– Спать хочу, – Олег открыл домофон и запустил мать с дочкой в подъезд.

– Вот сейчас придём, на нашу Наденьку посмотрим, – приблизившись к лифту, Татьяна высматривала невестку с Юлей. – А потом чайку попьём. Олег, жми кнопку.

– Не видишь, объявление висит, – показав рукой на листок, приклеенный скотчем к раздвижной двери лифта, Олег направился к лестнице.

– Задолбали, – буркнула Дмитриевна, прикинув, как ей будет тяжело подниматься на третий этаж с малышкой. – В нашем районе тоже часто ломают, а делать некому.