Настанет век пырларла. Книга 1. Верьте легендам, или Два одинаковых брата

– Убери руки! Ты ничего не знаешь! Ты ничего не можешь! Из-за тебя у меня нет наследника! – Ксайлана начинало охватывать безумие, – как я не изгнал тебя до сих пор!

– Ксай, ты же знаешь, я старалась, – Пайя затравленно посмотрела на мужа.

– Видеть тебя не могу! Возвращайся без меня! – Ксайлан резко развернулся и пошел прочь, – позвать Шушко! – это уже был приказ жрецам, и те незамедлительно побежали разыскивать шута.

Вернувшись во дворец Пахтыхтамайев, Пайя заперлась в покоях. За многие годы она привыкла к выходкам Ксайлана, но с возрастом переносила все тяжелее. Пайя не могла больше плакать – пролитых слез хватило бы на тысячу жизней. Мать Народов Мааданда – мать, которая не смогла стать настоящей матерью. Все лучшие годы прошли в попытках подарить Ксайлану наследника. Безуспешных попытках. Двенадцать раз она носила дитя под сердцем – и двенадцать раз младенцы рождались мертвыми, и с каждым умирала частичка ее души.

Пайя вспомнила сегодняшнюю церемонию. Горе Шикиэртов не слишком ее взволновало, хотя покойная Шираиша когда-то была ее близкой подругой. Она почти потеряла способность к сочувствию. Все время, пока стояла у подножия трибуны, она не могла оторвать взгляд от счастливой четы Челангов и их шестерых прекрасных дочерей. От ее глаз не укрылось, что пышные одежды Хенгалии были призваны скрыть вновь округлившийся живот. Похоже, Ченгал не оставлял попыток заполучить сына. Пайя с трудом подавляла душившие ее зависть и горечь. И они еще не довольны, что у них рождаются только девочки! Да будь у нее хоть один живой ребенок, неважно, сын или дочь, она была бы самой счастливой в мире! Но, видно, род Пахтыхтамайев проклят. Пайя помнила, как Ксайлан любил ее, как светились нежностью его голубые глаза. Но с каждым потерянным ребенком они все больше приобретали серо-стальной оттенок, и в них росла ненависть, с годами превратившаяся в настоящее безумие. Ни одна живая душа в Мааданде не знала, что ей приходится выносить от Светлого Верхала, которого боготворила вся страна. Много раз она хотела свести счеты с жизнью, но ее сдерживала клятва верности, данная Ксайлану много лет назад. Но чем дальше, тем больше Пайя осознавала, что жизнь ее прошла зря и теперь лишена всякого смысла. Пайя закрыла глаза. Как было бы хорошо никогда больше не открывать их…

Кигилы возвращались домой в молчании, придавленные мрачной торжественностью церемонии. Похороны их сородичей всегда проходили намного проще и, хотя старшим сегодняшняя церемония была не в новинку, Ки-Клат и Ги-Мла были просто ошеломлены. Их юные головы не были загружены философией о жизни и смерти, но сейчас, под влиянием увиденного, они смотрели в стороны, погруженные в свои мысли. Через какое-то время Ги-Мла нарушила тишину.

– Это потрясающе, – сказала она задумчиво, – хотела бы я, чтобы и меня так похоронили.

– Родители не зря отправили тебя сюда вместе с братом, – ласково произнес дядя, истолковав мысль девушки по-своему, – здесь, в Мааде, мы устроим твою судьбу наилучшим образом. Если войдешь в клан Шикиэртов или Челангов, у тебя будет роскошная жизнь и роскошные похороны.

Ги-Мла вздохнула. Ки-Клат станет Преемником, будет управлять кланом, а ее жизнь всего лишь «будет устроена». И зачем она родилась девочкой?

Глава 2

Пихомор засиделся в кабинете за полночь. Его работоспособность поражала даже самых выносливых советников, он считал, что годы не властны над ним, хотя в черных как смоль волосах появилось несколько седых прядей, а время подсушило когда-то великолепные мускулы. Из окна веяло приятной свежестью, какая бывает в самом начале осени, из сада доносилось благоухание цветов. По приказу Митверхала садовники высаживали множество ночных растений, которые днем погружались в сон, являя миру красоту лишь в темное время. Особой любовью Пихомора пользовались мракилии – длинные лианы с ланцетными листьями и крупными полупрозрачными, излучающими мягкое свечение цветами. На столе Митверхала в широкой золотой вазе всегда плавали несколько цветов – он считал, их аромат придает ясность мысли.

Около двух ночи к нему заглянул один из его сыновей-близнецов – Бикир. Когда они были маленькими, отец частенько путал их, да и сейчас различал с трудом, по прическе – Бикир носил длинные волосы, собранные в хвост, а Бакар всегда стригся коротко. В остальном братья были совершенно одинаковы: жгучие брюнеты с черными глазами, гибкие и сильные, завораживающие настоящей мужской красотой и грацией молодых жеребцов. Ночное посещение не удивило Пихомора, не спать по ночам было для Ар-Рааров делом обычным.

– Проходи, сынок – Пихомор решил, что пора отдохнуть от писем и докладов, отложил перо и испытующе уставился на сына. На его открытом доброжелательном лице лисьи глаза жили как бы собственной жизнью, никогда не позволяя узнать истинных намерений Митверхала.

Бикир терпеть не мог этот мрачный кабинет со стенами, увешанными топорами предков, по большей части церемониальными – неподъемными и совершенно бесполезными в бою, зато жуткого вида. Правда, за спиной отца висело прекрасное боевое оружие, включая его любимый арбалет, которым он неоднократно размахивал перед носом близнецов.

– Почему я? – Бикир решил обойтись без предисловий, – В Мааде полно Ар-Рааров, способных управлять упряжкой! Мне надоело веселить сброд!

– Народу нужны зрелища, – ответил ему отец, – разве почетная обязанность тебя затрудняет?

– Да еще как, – в черных глазах Бикира сверкнул гнев, резко очерченный подбородок угрожающе выдвинулся вперед, – ты знаешь, я ненавижу все это!

– Ты сын Митверхала, а не бакалейщика, – произнес Пихомор, – вы – основная опора авторитета дома Ар-Рааров. Бакар, в отличие от тебя, это понимает.

– Да Бакар просто стоит рядом с тобой! А из меня сделали циркача! Я не хочу!

Митверхал никогда не считал мнение сыновей сколь-нибудь важным и сейчас даже не старался его понять. Бикиру постоянно приходилось отдуваться за двоих, пока Бакар сопровождает отца и осваивает тонкости дипломатии. Бикир же отвечал за «зрелища» вроде проезда на пырларлах или показных боев. Им восхищался весь Мааданд, но это не приносило радости. Он начинал жалеть, что отказался стать Преемником. Несколько лет назад Пихомор предоставил близнецам самим решить, кто унаследует его титул. Бикир никогда не отличался красноречием и властолюбием, предпочитая состязания и военное дело, поэтому справедливо рассудил, что «болтун» Бакар справится лучше. Он рассчитывал, что будет обучать молодых воинов и тренировать пырларлов. Все так и было, но Пихомор заставлял его «трюкачить», не слушая никаких возражений. От глупой ликующей толпы Бикира выворачивало, он считал, что развлекать сброд недостойно и унизительно.

– Ты ведешь себя, как глупый подросток, а не представитель семейства, ответственного за весь клан, – голос Митверхала посуровел, – «хочу-не хочу» – не твой случай.

– У меня не остается времени на подготовку к играм!

– Забери свое время обратно у винных бочек и девок! Думаешь, не знаю, чем ты так занят? – заорал Пихомор, – еще один подобный разговор, на год поедешь на Древнее Море, командовать охраной каторжников! Или выставлю тебя на играх в состязании «поймай мосорожка» – тебе в самый раз! Оставь меня, я только время зря потратил! Думал, правда важный разговор!

Бикир до хруста сжал кулаки, но не посмел больше возражать. Отец в таком состоянии запросто мог отправить его убирать навоз вместо подготовки к Играм, которые играли большую роль в жизни близнецов. Он поклонился и почти бегом покинул кабинет, насилу подавив желание как следует хлопнуть дверью.

Опасаясь убить кого-нибудь в приступе гнева, Бикир отправился в конюшню. Там был тот, кто понимал его лучше всех – после брата, конечно – пырларл Малыш. Со времен основания кланов эти изменённые магией кони были верными спутниками Ар-Рааров: умеющие фыркать ядом, злобные и рогатые, с шипами на ногах и голове, вдвое крупнее не магических собратьев. На редкость свирепые и упрямые существа, но необычайно умные и умелые бойцы. Эти гордецы признавали лишь одного хозяина, за которого готовы были отдать жизнь. Если с ним что-то случалось, осиротевшие пырларлы обычно умирали от тоски в течение полугода.

Бикир обожал своего Малыша, который был самым крупным и злобным среди сородичей. Он не подпускал близко никого, кроме Бикира, даже Бакара, удивительным образом различая близнецов. Однажды Бакар надел одежду брата и вошел в стойло Малыша. Эта шутка едва не стоила ему жизни, после чего никто больше не пытался укротить эту злобную тварь.

В полумраке пырларлы похрустывали кормом, изредка фыркали и переступали с ноги на ногу. Направляясь к стойлу Малыша, Бикир еще издали услышал радостное похрюкивание. Вообще-то, пырларлы умели и ржать, но в большинстве случаев издавали характерные хрюкающие звуки. Войдя в стойло, Бикир едва не упал на солому – пырларл сильно боднул его от радости.

– Эй, хрюнделябр! – воскликнул Бикир, хлопая его по шее, – мог бы и поаккуратнее!

Бикир оседлал Малыша и выехал в темноту ночного города. Надо было проветриться, он направился к западным воротам, за которыми начинался Большой Лес. Множество опасных существ обитало в нем, но хозяин пырларла нисколько не беспокоился на этот счет. Он сам вызывал ужас и гордился этим. А мысль о встрече в лесу с кровожадной тварью вызывала свирепую радость. После беседы с отцом хотелось погрузить руки в теплую кровь, и поглубже.

***

Еще вчера, заметив, что Ки-Клат складывает сумку и достает охотничий костюм, Мурец ни на шаг не отходил от него. Всем известно, синакотики – лучшие в поимке мосорожков, некрупных копытных с мягкой шерстью и вкусным мясом, обитающих на опушках леса, а Мурец претендовал на звание лучшего из лучших. Ки-Клат с отцом потратили уйму времени, чтобы как следует натаскать его. Главной сложностью была наука отдавать добычу хозяину: Мурец отличался чрезвычайной жадностью. Но зато теперь слова «Мурец» и «удачная охота» были почти синонимами.

Непревзойденный охотник, в остальном Мурец был совершенно неоднозначной кошачьей личностью. Никто из домашних понятия не имел, что он выкинет в следующий момент. Он мог валяться возле Ги-Млы, мурчать и тереться об ее ноги, а через секунду трёхцветный зад мелькал по коридору, роняя плохо закрепленные предметы и иногда людей. А если у него случался «припадок вредности», все ходили как тени, избегая когтей и зубов. Но, когда его начинали ругать, Мурец состряпывал такую умильную физиономию и так уморительно плюхался на спину, что сердиться дальше не было никакой возможности, и все заканчивалось чесанием его пушистого пуза.

Сейчас он сидел на кровати Ки-Клата, нетерпеливо мял лапами одеяло и громко мурчал. Юноша попытался спихнуть его, но отожравшийся синакотик размером в полчеловека даже не шевельнулся.

– Ах ты, жиробасина, – проворчал Ки-Клат.

Он выполз из-под одеяла и начал одеваться. За окном забрезжил рассвет. Ки-Ван, сын управляющего, наверное, уже седлает лошадей и опять назовет его соней.

Мурец спрыгнул с кровати и подбежал к двери. Ки-Клат едва успел застегнуть штаны, как увидел Ги-Млу в походном костюме.

– Доброе утро.

– Ты чего так рано встала? – Ки-Клат изобразил удивление, хотя уже все понял.

– Я с вами хочу… – Ги-Мла всегда просила робко и скромно, но отказать ей было невозможно.

– А дядя? Представляешь, что будет? – Ки-Клат все же сделал попытку.

– Ничего, что-нибудь соврем.

– Значит, вечером огребем по полной, особенно я.

– Я сделаю личико с глазками, и дядя простит, – похлопала ресницами девушка.

– Ты прямо как Мурец! Ладно, пошли, – Ки-Клат слегка подтолкнул сестру.

Они спустились во двор, где возле конюшни ждал Ки-Ван со своим синакотиком Лопухом, о размере ушей которого красноречиво говорила кличка. Рядом стояли оседланные лошади с накладками для синакотиков на крупах. Не две, а три. Ги-Мла вчера шепнула парню на ушко о своих планах, взяв слово не выдавать ее.

Город еще спал. В прохладном воздухе витал аромат свежего хлеба – пекари трудились по ночам, чтобы с утра накормить весь Маад. То тут, то там мелькали флюмайсы, разносившие почту. Их хохолки на голове, ярко светившиеся ночью, уже поблекли в рассветных лучах. Ки-Клат мечтательно подумал, как на двадцатилетие дядя провозгласит его Преемником и подарит флюмайса. Ждать осталось всего полгода. Собственный флюмайс грезился ему с детских лет. Эти нелетающие птицы бегали так стремительно, что ни одно существо на планете не могло с ними тягаться. Их ум был не меньше их волшебной красоты и позволял запомнить до тысячи адресов и никогда не ошибаться. Челанги очень гордились своими птицами. Каждую обучали три года, прежде чем передать владельцу, поэтому стоили они баснословных денег. Только знать могла позволить себе личного флюмайса, остальные пользовались услугами почтовой сети, принадлежавшей Челангам. Услуги ее стоили недешево, но работала сеть прекрасно. Единственная служба в Мааданде, не вызывавшая нареканий.

Пока Ки-Клат мечтал, Ки-Ван пробовал завязать разговор с Ги-Млой, но его неуклюжие попытки лишь забавляли ее. Они пересекли по мосту реку Аракас, миновали западные ворота и очутились за городом. Перед ними лежала дорога в Синну – родной город Ки-Клата и Ги-Млы. Через несколько дней они поедут домой, дядя приглашал их только на месяц. По левую сторону тракта стоял Большой лес, а по правую вздымались в небо Пырларловы горы. По легендам, в глубине этих гор находится пещера самого Подземного Пырларла. Тех, кто попадал в его владения, никто больше не видел. Проявляя заботу о народе, Ар-Раары никого и близко не подпускали к горам. Их патрульные отряды тщательно охраняли все ущелья и тропинки.

Компания свернула на узкую дорогу, ведущую к лесу, и Ки-Клат, пуская коня вскачь, крикнул:

– Ну, кто первый до опушки?

Ги-Мла и Ки-Ван не заставили ждать, и вот уже все трое с криками и хохотом неслись во весь опор туда, где стояли вековые деревья. Ги-Мла с детства обожала верховую езду и была искусной наездницей, поэтому быстро оставила парней позади. Словно слившись с лошадью воедино, они почти летели над дорогой. Поглощенная скачкой, она скоро достигла кромки леса.