Стрекот муравья

– Спасибо, Мить! Очень красивый браслет, но… – она надела его на руку и покрутила несколько бусин пальцами. – …с лапшой своей завязывай побыстрей. Знаю я все твои байки, – ее лицо озарила ехидная улыбка.

Я даже не смог ничего ответить. Лишь улыбнулся в ответ, а про себя подумал: «Пожалуйста».

Все мои попытки подкатить к Лое всегда заканчивались ничем. Она делала вид, что не понимает, о чем я болтаю, переводила тему или начинала задирать меня и подкалывать. В общем, мне оставалось только весело проводить с ней время, мечтать о чем-то большем между нами и пробовать склеить ее чем-то другим: «Вдруг когда-нибудь повезет».

Вместе с Лоей мы: строили шалаши из ненужных соседских досок и тумбочек, объедались алычой и шелковицей с деревьев, брызгались водой в самое пекло, играли в карты с другими ребятами и плескались в море. Когда выяснилось, что Лоя не умеет плавать, я решил преподать ей пару уроков, но она оказалась страшной трусихой и напрочь отказывалась держаться на воде без моей страховки. Тогда я сбросил ее с мостика на глубину, а сам остался на суше: сложил руки в позе наблюдателя, ухмыльнулся и стал ждать, когда эта дрянная девчонка подплывет сама. Конечно, если бы она начала тонуть, я бы прыгнул за ней и спас. Может, мне и с искусственным дыханием бы еще подфартило, ха-ха. Но Лоя бултыхалась в воде до последнего. А потом, как я и думал, взяла да и поплыла к лестнице – сама. Как всегда, обломала мне все планы на поцелуй. В этом вот вся она.

Глава V

Анапа, 2000–2001 годы

Мне было почти пятнадцать, когда мама серьезно заболела. Все случилось очень неожиданно и быстро. Как-то ночью ей стало плохо. Мы вызвали скорую, и ее забрали в больницу. Затем врачи, обследования, анализы и… страшный диагноз – рак в последней стадии. Она мучалась три недели, а потом умерла.

Я места себе не находил. Не понимал: как такое могло случиться? Это же не кино – жизнь. Спал плохо, почти не ел, школу забросил… Да, какая, к черту, учеба, когда тут такое? Отчаяние, боль, пустота… – вот то, что переполняло меня в те дни, недели и месяцы. Хотелось выть, разломать, разорвать и разбить в доме все вещи, которые напоминали о маме. Но стоило мне подойти – к ее шкафу например – и открыть дверцы, как в нос проникал аромат знакомых духов… Тут же тело охватывала слабость, ноги переставали слушаться и я без сил падал на колени, цепляясь за платья на вешалках. Зарывался в мамину одежду и пачкал ее слезами, слюнями и соплями. Мог подолгу рассматривать старые фотографии в фотоальбомах – те, где она была совсем девочкой с бантами на голове и другие – на которых обнимала любимых мужчин: меня, Илюху, нашего с ним настоящего отца и Зазу. Первое время я даже таскал домой свежие лилии – мама их обожала – и ставил цветы в вазы по всей квартире. Мне казалось, что ей, наверно, приятно видеть с небес такие знаки внимания от близких. Но потом понял, что этим делаю себе только хуже, и перестал.

Отец горевал по-своему – пропадал на работе. Брат мой вконец забухал и совсем исчез из семьи. А я сидел дома безвылазно и рыдал в одиночестве. На улице почти не появлялся. Только изредка ездил к маме на могилу и оставался там, пока сторож на кладбище меня не выгонял.

Во дворе о трагедии знали все, но общаться я с ними не хотел. Телефон не брал, а когда звонили в дверь, делал вид, что меня нет дома. Особенно назойлива была Лоя. И уж кого-кого, а ее я тогда видеть хотел меньше всех. Все эти детские сценки со сближением и отдалением… Вроде мы нравимся друг другу, но, кроме дружбы, между нами и быть ничего не может… От ее «бразильского сериальчика» меня уже поташнивало. Хотелось нормальную девчонку, которая бы с пониманием отнеслась к моему горю, успокоила, поддержала, приласкала, наконец. А от Лои даже поцелуя было не дождаться. Бесполезная трата времени и однобокая игра в любовь.

Короче, около двух месяцев я убивался, а потом вышел из своего логова и ушел в кураж: начал курить, пить и менять девушек как трусы. Хотя нет. Трусы я все же переодевал чаще и стирал их, кстати, с тех пор себе сам. Питался в основном чипсами, шаурмой, семечками и другой уличной дрянью. Иногда готовил дома яичницу или там макароны с сосисками. Но все это, конечно, с маминой стряпней даже рядом не стояло, а Заза был еще тем кулинаром. В общем, пришлось учиться мыть пол, стирать, готовить жрать и все остальное, чем обычно занимаются женщины.

Хорошо, что бо?льшую часть времени я все-таки зависал на улице с девчонками. Какие-то из них были моего возраста, кто-то младше, некоторые старше. В общем, опыта в любовных делах я понабрался. Хоть в чем-то мне повезло. К тому же одна девица устроила меня в ресторан «Чайка» по блату. Она там барменом работала, а я официантом – без трудовой, конечно, – по-черному. Вот тогда жизнь моя зацвела.

Сотрудников там кормили до отвала – три-четыре раза в день. Чаевые от клиентов сыпались – только успевай забирать. Бухло халявное было с банкетов – бери не хочу. Так еще и столько новых знакомств. Меня там и коктейли делать научили, и вкусно жрать готовить. А сколько телочек мне свои номера телефонов на салфетках оставили – не сосчитать. Эх! Вернуться бы в то время хоть на сутки.

С девушкой я той вскоре расстался, а вот работать продолжил. Денег у меня появилось прилично и связей тоже. Так что потихоньку обновил свой гардероб и переобулся в бренды. Купил хороший мобильник, рубашки всякие, джинсы от «Армани», ремень и трусы – «Кельвин Кляйн», кожаные туфли – «Бугатти», а еще сногсшибательный парфюм от «Картье» – с дорогим благородным запахом. От меня веяло бергамотом и чем-то древесным. Короче, если бы я был девушкой, такого парня не упустил бы точно.

Жизнь била ключом. Вот только спустя полгода после того, как я устроился в ресторан, моему папе стало очень интересно: откуда это я беру такие деньжищи? Потом он узнал про школу, которую я давно забросил, мою восемнадцатилетнюю девушку и… пошло-поехало. В день, когда все эти новости свалились на моего отчима, мы разругались с ним в пух и прах. Я отказался учиться и бросать работу. В ответ на это он принудительно отправил меня к своей сестре – в Грузию – на перевоспитание. Сказал, что обратно я вернусь только тогда, когда закончу там школу и научусь манерам. Конец. Я даже попрощаться ни с кем толком не успел. Утром улетел в Тбилиси.

Глава VI

Тбилиси, 2001 год

Грузия – настоящий рай для души. Природа там – глаз не оторвать: горные ландшафты, яркая и сочная зелень, кристально чистые озера. Мандарины, хурма, гранаты, инжир растут прямо на деревьях. Виноградные листья оплетают решетки балконов и ограды домов. Солнце будто ласкает все и всех. Кричат петухи, поют соловьи, гогочут гуси. И на их фоне кто-нибудь из местных весело орет песни и отплясывает национальный танец под пандури или чонгури. Это такие струнные музыкальные инструменты, чем-то напоминающие русскую балалайку.

Моря в Тбилиси нет, хотя почему-то искусственное водохранилище с водами горной реки Иори местные называют именно Тбилисским морем. Наверно, из-за ширины разлива. Есть там и другие чистые водоемы. Озеро Лиси со множеством уток, серых цапель и разных хищных птиц. Из-за близости к лесу оно напоминает лоно дикой природы. А на склоне горы Мтацминда красуется зеркало Черепашьего озера. Как рассказал мне какой-то дед, такое название оно получило, потому что в прошлом в нем водилось много черепах. Кстати, пляжи грузинской столицы очень ухоженные и не хуже наших – анапских. Шезлонги, зонтики, катамараны, мороженое и прохладительные напитки в Грузии тоже имеются.

А еще, не поверите, в Тбилиси есть метро! Когда я увидел его впервые ребенком, мои эмоции были сравнимы с восторгом от предстоящего полета на Луну. В Анапе метро нет, город слишком маленький. А тут целых две ветки, и, кстати, есть как закрытые станции – под землей, так и открытые – на таких поезда ходят как обычные электрички. Да, сами вагоны в метрополитене катятся по рельсам гораздо быстрее наземного транспорта и на остановки приезжают чаще – примерно каждые минуты три. Станции очень мрачные и из-за высоких потолков, выкрашенных в темный цвет, напоминают готические пещеры. Платформы широкие, вымощены гранитной плиткой. При входе в подземку красуется огромная красная буква М, а при спуске и подъеме работают эскалаторы – лестницы, которые едут сами. Пассажиры просто встают на ближайшую к ним ступень и уже через несколько минут оказываются в конечной точке: на платформе или в блекло-желтом холле метрополитена.

Воздух на Кавказе чистый и свежий, с ароматами пряных специй, древесного угля и хвои. Климат теплый, мягкий. А люди приветливые и гостеприимные: напоят, накормят, песням и танцам научат, а напоследок обнимут крепко и домашнего вина с собой нальют. Это чтобы помнили их всегда и другим о них рассказывали.

Кстати, насчет гостеприимства сделаю небольшую поправку: до поры до времени. Если вы приехали в Грузию надолго – к кому-нибудь пожить, как я тогда например, – то и показательные выступления закончатся для вас быстро. Да, какое-то время перед вами будут расстилаться, даром поить, кормить от души, устраивать ради вас шумные застолья… Но потом шоу закончится и вы превратитесь в обычного местного жителя. Доброжелательный настрой к вам останется, конечно, но не более того. В остальном, «ты теперь свой – значит, помогай, убирай, работай, учись». Просто так дифирамбы вам больше петь никто не будет. А еще я заметил, что гостей на Кавказе любят потому, что это отличный повод блеснуть своей страной, достижениями, песнями, танцами, вином, национальными блюдами и умением их вкусно приготовить. Короче, похвастаться грузины любят – гордятся всем, что имеют, и показывают это, как могут.

Тбилиси – город старый, так что достопримечательностей тут много. Мои первые ощущения были такими, будто я очутился на археологических раскопках древнего культурного центра. Каждое здание для меня обладало своим неповторимым вкусом, изыском и притягивало взгляд. Я небольшой любитель туризма, но некоторые сооружения произвели на меня ошеломляющие впечатления.

Крепость Нарикала, например, напоминает рыцарский замок, стоящий на горе, или королевский дворец из диснеевского мультфильма. Мост Мира – пешеходный, тянется через реку Кура, сделан из стали и стекла. Лучше всего им любоваться в темноте, когда он красиво подсвечен. Есть тут и горы, конечно. Одна из них, Мтацминда – самая высокая точка в Тбилиси, – почти восемьсот метров над уровнем моря. Я не все видел, но могу сказать, что один Старый город стоит потраченного на него времени. Там, кстати, тоже живут люди, хотя домам уже много лет. Я был в восторге от необычного сочетания каменно-глиняных зданий, стены которых увивал виноградник, потрепанных широких лестниц, резных балконов и длинных веревок, на которых сушилось только что выстиранное белье. Тут же во дворах соседи играли в нарды, а рядом с ними носились кудахчущие куры и заливались смехом резвящиеся дети.

Конечно, в городе были и современные постройки – такие, как многоэтажки, например. Некоторые из них вызывали во мне удивление и заставляли останавливаться на улице и подолгу их рассматривать. Грузины часто пристраивают к своим квартирам дополнительные помещения, балконы и даже целые этажи. Причем делают это самостоятельно и не всегда законно. За такие «мелкие» нарушения в стране сурово не наказывают, если только вся эта пирамида не рухнет кому-нибудь на голову или, чего хуже, не лишит жизни.

Недостроенных домов тут тоже хватает. И, как бы смешно и страшно это ни звучало, в таких тоже живут люди. Когда-то они купили здесь квартиру и совсем не виноваты в том, что строительство заморозили. Жить им где-то надо, вот и заселяются в рухлядь семьями. Завешивают пустые окна и двери шторами, устанавливают стены из фанеры или кирпича. Караул, короче! Но как есть.

А еще в Тбилиси встречаются платные лифты. Когда я увидел один такой впервые, подумал, что сплю. Только представьте! Обычный многоэтажный дом. Вам надо подняться на девятый этаж например. Так вот, вы либо тащитесь пешком на своих двоих, либо бросаете монетку в металлический ящик для мелочи – он находится в лифте – и спокойно едете вверх. Хорошо, если вы в гости пришли. А вдруг вы живете в таком доме?! Придется отстегивать деньги каждый раз, когда приспичит выйти из квартиры на улицу или подняться на свой этаж.

При всем этом грузины настоящие патриоты. Они будто не видят недостатков своей страны, искренне обожают ее, гордятся и восхваляют все, что с ней связано. Себя в том числе.

Серебро, кханци – рога для вина, национальные кинжалы и музыкальные инструменты есть в каждой грузинской семье, как и угол с иконами. Вера впитывается у этого народа с молоком матери. И даже если кто-то из них не сторонник религиозных канонов, все равно будет носить крест и ходить в церковь. Но вернемся к моей семье и родственникам Зазы.

Приехал я в тот год к родной сестре отчима – тете Манане, – низкорослой старухе с перекошенными плечами и увесистым брюхом. Чаще всего она носила закрытые темные платья и прятала седые волосы под косынкой.

В Грузии многие любят черный цвет в одежде. Он немаркий, строгий и хорошо сочетается с темными волосами и глазами кавказцев. К тому же некоторые женщины здесь часто ставят крест на своей личной жизни после смерти мужа, так что с траура остаются преданы мрачным тканям до конца своих дней. Но к тете Манане тогда последнее никакого отношения не имело. Ее муж был жив и здоров. Просто не любила она яркие и светлые цвета. Наверно, они ее полнили.

Лицо у старухи и так было крупное, как у коренастого мужика. А голова маленькая, словно вдавлена в плечи. Или мне так казалось из-за ее торчащего грузинского носа? На его фоне даже мохнатые серые брови, сросшиеся на переносице, едва проглядывались.

Странно, но при такой внешности с мужем тете Манане повезло. Он любил ее безумно, как и она его. К тому же в Тбилиси у них был свой дом и бизнес.

Не могу назвать родственников Зазы миллионерами, но людьми обеспеченными – вполне. Все необходимое для жизни у них имелось, а еще – дети и внуки, некоторые из которых продолжали жить вместе с родителями. Традиции на Кавказе такие – младший сын после свадьбы никуда не съезжает, а наоборот – приводит к матери с отцом жену и заботится обо всех них до самой смерти.

В доме тети и дяди я бывал прежде не один раз. Правда, раньше в гостях, и вели тогда хозяева себя со мной очень приветливо и любезно. Теперь же я вернулся к родственникам жить, и отношение ко мне чуть изменилось. Я должен был во всем их слушаться, работать и помогать по хозяйству, чем мог.

В Анапе все было иначе. На любую просьбу я находил отговорки и миллион причин побездельничать. Пока мама была жива, хозяйничала по дому она. Работал отчим. А когда случилось горе, я вообще оказался предоставлен сам себе. Никто меня носом не тюкал и делать ничего особо не заставлял. В Тбилиси же ко мне придирались по любому поводу. И без. То я, видите ли, чайник носиком не в ту сторону на стол поставил, то воды мало принес, то дрова в щепки нарубил…

Да-да, вы не ослышались. Каждое утро меня заставляли ходить за водой к колодцу. Надо было принести домой не меньше двух ведер. И, блин, ладно бы водопровода у них не было. Но он же, сволочь, был! А воду все равно таскать вынуждали. Тетя Манана готовила еду только на родниковой воде – и точка. С ее слов: у водопроводной вкус не тот, да и не такая уж она и чистая. Хотя я, например, как и многие другие в доме, пил воду прямо из-под крана и ничего, от холеры не умер.

Дрова были еще одной моей задачей на день. Хорошо хоть мне не приходилось ездить в лес на телеге и валить деревья! Заготовки уже лежали в сарае на год вперед. Причем покупные, а не срубленные собственноручно. Дровами тетя Манана топила печь и на ней же готовила – хачапури например.

Центрального отопления у хозяев не было, как и у большинства жителей Грузии, кстати. Какие-то у них с этим проблемы. В теплое время года оно не сильно и нужно, конечно. Но зимой здесь холодно, и поэтому дом обогревают печами, каминами, ну или обогревателями. У тети Мананы, мать ее, радиаторы не водились! Наверно из-за постоянных сбоев в электричестве. Зато была печь. И камин. А еще дрова – полена! Блин, ну зачем они их купили? Почему нельзя было взять сразу нормальные – разрубленные на части дрова? Но это еще не все…

Знаете, кем работал муж сестры моего отчима? Ха-ха, ни за что не догадаетесь! М-м-м, я даже помариную вас немного для подогрева интереса. Та-да-та-та-а-ам!.. У него была своя компания ритуальных услуг. И, конечно, меня и туда припахали помощником. Поначалу я тете с сестрой помогал цветы на похоронные венки делать, а через пару месяцев уже и ямы под могилы вовсю на кладбище копал. И нет, не бульдозером! Лопатой! Штука такая, знаете, – металлический ковш на длинной деревянной палке. Берешь его в руки и наяриваешь до мозолей на коже. Корячишься, пока тебя самого земля не скроет и другой помощник лестницу не притащит. Только так можно было выбраться из этой дыры. Спасибо хоть дядя мне за эту работенку денег подкидывал. А то я бы точно ощущал себя рабом в Африке, не меньше.

В общем, ходил я тогда по струнке. То ли отец постарался – попросил сестру вести себя со мной построже, – то ли традиции воспитания у кавказских народов такие – держать подростков в ежовых рукавицах и спуска не давать.

Кроме того, меня еще и в русскую школу отдали. Надо было закончить девятый класс как минимум. А то папа бы меня домой обратно не забрал. Но, скажу честно, после всего этого ада занятия в школе для меня казались отдыхом на Черноморском побережье. Сидишь себе спокойненько за партой, учителя слушаешь, книжки читаешь… Вроде как я даже некоторые предметы полюбил и много нового узнал – того, что и не слышал никогда в России. Наверно, потому что уроки прогуливал.

Глава VII

Тбилиси, 2001–2002 годы

Тот Новый год я встретил в Грузии. Кстати, в этой стране праздник именуют «Ахали цели». Вечер накануне стоял морозный и шумный. На снег из окон домов падал теплый свет, отчего казалось, что пушистые пихты усыпаны серебром и драгоценными камнями. Метель кружилась в танце, а разгоряченные грузины вовсю танцевали и орали песни. Слова одной из них до сих пор крутятся у меня в голове:

– Гогона! (Девушка!) – бум-бум, бум-бум-бум. – Бодиши! (Извините!) – бум-бум, бум-бум-бум. – Ах, кхалбатони! (Ах, госпожа!) Бодишс гихдит, ром шегацухебт (Извините, что беспокою), – рум-бу-рум-бум.

– Укацравад, мечкареба (Извините, я спешу).

– Ра гквиат? (Как вас зовут?)

– Укацравад, ме дакавебули вар! (Извините, я занята!)

– Имеди маквс, мале шевхвдебит! (Надеюсь, скоро увидимся!)