Отец моего жениха

Очевидно прикинув, во что ей обойдется промедление, Снежана быстро тычет пальцем в экран.

– Дима, а вы с Юлей где? Мы с папой вас ждем. Он уже изворчался весь – ты же знаешь, какой он. Вы уж поторопитесь, ладно? А то умчит снова по своим важным делам и ничего обсудить не успеем.

И хотя я отношусь к Снежане как к несмышленышу, это не мешает испытывать раздражение от того, что она выставляет меня перед сыном равнодушной сволочью, плюющей на семью.

– Паркуют машину, – отчитывается экс-жена с видом «Теперь-то ты доволен?». – Будут через три минуты.

– Вот и прекрасно, – делаю глоток минеральной воды. – И чтобы при посторонней девчонке мне не пришлось тебя тыкать носом, повторю еще раз: продолжишь дискредитировать меня перед сыном, как сделала сейчас, про рестораны и шмотки можешь забыть. Устроишься на работу и тогда, возможно, узнаешь, что означает выражение «дел по горло». Поняла?

Уязвленной гордости Снежаны хватает лишь на то, чтобы несколько секунд просидеть, возмущенно задрав нос, после чего она вновь вживается в роль нашкодившей малолетки.

– Сереж, ну чего заводишься сразу? – жалобно моргает ресницами. – Я же имела в виду, что мы скучаем по тебе. Я так вообще постоянно…

К счастью, слезливой постановки мне удается избежать, потому что за спиной раздается бодрый голос сына:

– А вот и мы. Быстро, да?

Я поднимаюсь со стула, чтобы поздороваться, и, повернувшись, столбенею.

– Здравствуйте, Снежана, – скромно выговаривает рязаночка, – здравствуйте, Сергей Георгиевич.

Я даже не сразу нахожусь, что сказать, потому что вид у нее, словно она не в ресторан, а на ковровую дорожку собралась. Короткое черное платье, открывающее большу?ю часть тела… голое плечо, загорелые ноги, обтянутая тканью грудь… я точно не ошибся насчет тройки… выразительные бедра… блестящие губы. Для чего она так нарядилась? Мы же здесь несуществующую свадьбу обсуждать собрались, а не показ мод устраивать.

– Здравствуй, Юля, – говорю сухо и спешу переключить взгляд на сына, ловя себя на том, что слишком долго ее разглядываю. – Опаздываешь, Дима.

– Пробки, – пожимает он плечами и, наклонившись, целует застывшую Снежану, которая растерянно смотрит на Юлю. Не был бы настроен против последней – усмехнулся бы. Экс-жене важно ощущать себя главной красавицей, и конкуренции она не прощает. Так что, скорее всего, своим сногсшибательным видом рязаночка только что нажила себе злейшего врага.

Сногсшибательным видом, Молотов? Совсем не так ты должен оценивать невесту сына, от которой пытаешься избавиться.

Я далеко не помешан на женской красоте, но не признать очевидного не могу: аферистка Живцова на редкость красивая. Уж не знаю, откуда в ее крестьянских корнях взялась порода, но она есть: фигура изящная, черты лица утонченные. Губы, положим, она надула, но как будто это ее не портит.

Кажется, я снова смотрю на нее чересчур пристально, потому что она начинает краснеть. А у меня, черт возьми, на нее снова встает. Это просто невероятно. Молотов, да что с тобой творится? Она девушка твоего сына, хоть и временная. Аферистка, которая пользуется своей внешностью в меркантильных целях, и которая, кстати, привлекалась к административной ответственности.

– Думаю, можно садиться, – прерываю повисшее молчание и опускаюсь рядом со Снежаной, предусмотрительно прикрывая эрекцию салфеткой. – Напомните, какой повод для встречи?

– Наша с Юлей свадьба, – бесхитростно отзывается сын, делая знак официанту.

Я вновь не удерживаюсь, чтобы не посмотреть на рязаночку. Выглядит, словно волнуется: щеки розовые, глаза опустила. Только волнуется ли? Платье открытое на ужин надеть не постеснялась, а сейчас само смущение.

– Мам, какие у тебя были предложения по поводу свадьбы?

Снежана что-то невнятно мычит, подтверждая мои предположения: вынести близость конкурентки она не может.

– Раз Снежана молчит, тогда я начну, – обвожу присутствующих глазами. – У меня есть пара вопросов к Юле.

Рязанка дергается, словно через нее пропустили разряд тока, а вместе с этим дергается ее грудь под тонкой тканью, и в брюках снова болезненно тянет. Не помогает и то, что платье явно не предусматривает ношение бюстгальтера, и я вижу выпуклости ее сосков. Кондиционер, что ли, попросить выключить.

Отрываю взгляд от ее груди и сосредотачиваюсь на глазах:

– Поведай нам, Юля, за что ты привлекалась к административной ответственности. Дважды, если я не ошибаюсь.

Тишина за столом становится напряженной, Снежана охает, картинно прикрывая рот ладонью, рязанка растерянно хлопает глазами, а Дима хмурится, заставляя на секунду ощутить себя главным злодеем вечера.

Вот только злодей здесь не я, а потому, не сводя с побледневшей Юли взгляда, повторяю:

– Рассказывай, Юля. Я жду.

Тонкая шея дергается, выдавая нервозность хозяйки, и тут в разговор неожиданно вступает Снежана:

– Мой муж прав, Юля. Ты не имеешь права утаивать от нас такую информацию. Мы уважаемая семья в Москве, и не можем позволить портить нам репутацию.

Мне с трудом удается подавить смех. Послушать, так сама Снежана непогрешимая белая кость. Будто не ее охранники еще лет пять назад выносили из столичных клубов в невменяемом состоянии, и будто не ее интернет-СМИ обвиняли в педофилии, когда она стала появляться на публике с парнями вдвое ее младше. Я еще Володю просил посодействовать, чтобы эту статью убрать, потому что она выла в трубку белугой.

Но сейчас я предпочитаю отмолчаться и даже не заострять внимание на том, что Снежана назвала меня своим мужем, потому что цель этого вечера – вывести на чистую воду рязанку.

Юля распрямляет плечи и смешно морщит нос, словно хочет чихнуть или расплакаться. Надеюсь, что до слез не дойдет, потому что я их не выношу. Следом на ее лице проступает выражение уязвленного достоинства, но голос звучит ровно и спокойно.

– Я действительно привлекалась к административной ответственности. Дважды, – с вызовом смотрит на меня. – Но я ни о чем не жалею и не стыжусь этого. У нас в Рязани есть магазин «Шестерочка». Так вот однажды при мне пытались задержать бабушку-пенсионерку за то, что она украла половинку хлеба. А у нее пенсия маленькая, понимаете, ей кушать не на что, – тут она кривится, словно ей больно, и я, кажется, кривлюсь вместе с ней. – Сын пьет, денег клянчит, она на квартплату еле наскребает. Я стала полицию умолять, чтобы разрешили за нее заплатить, а ее чтобы отпустили. Но они не разрешили и не отпустили, и за это я обозвала их бессердечными козлами. Это первое правонарушение. А потом я устроила возле ментовки одиночный пикет, и это стало вторым правонарушением, потому что мне не было восемнадцати. Могли, кстати, и уголовку дать, – произносит с гордостью. – Про меня тогда в газете «Огни Рязани» написали, с бабушки благодаря этому обвинения сняли. Такая история.

Рязаночка раскраснелась, дышит тяжело, тонкие пальцы дрожат. Дима рот раскрыл и смотрит на нее с восхищением, Снежана залпом осушает бокал вина за тридцать тысяч, а я чувствую себя не только полным идиотом, но еще и зажравшейся скотиной. Снова уложила меня на лопатки, чертова рязаночка.

8

Юля

По окончании ужина Молотов-старший едет отвозить домой изрядно подвыпившую Снежану, а мы с Димой возвращаемся в Барвиху. Оказавшись в спасительном уединении нашей спальни, я стаскиваю с себя дорогущее платье и начинаю снимать с лица макияж. Ватный спонж в руке дрожит, а на глаза наворачиваются слезы. С каждым новым днем моя надежда на благословение нашего брака семьей Димы неумолимо тает. Сергей Шерлокович сдержал слово и перешел к активным боевым действиям: взялся за мое прошлое с целью унизить. Удивительно, что не накопал, как я в садике Пете Боброву сопатку разбила ведром – наверняка такой поступок не укладывается в благопристойные каноны их суперсемьи.

Я, конечно, понимаю, что он волнуется по поводу сохранности своих олигархических капиталов, но нельзя же вот так всех под одну гребенку… Я никогда не просила у Димы денег и ни разу не клянчила никаких побрякушек. И меня правда не интересует состояние Молотовых – я с восемнадцати лет зарабатываю сама, админя популярные паблики в соцсетях. Конечно, не шикую, но этих денег и повышенной стипендии МГУ хватает на скромное существование в столице.

После моего признания Молотов больше не предпринимал попытки уязвить, но тут обнаружилась новая проблема: на меня за что-то взъелась Снежана Борисовна, с которой мы отлично ладили все это время: весь вечер она бросала на меня убийственные взгляды, и когда Молотов внезапно снизошел до того, чтобы своей мускулистой олигархической рукой налить мне вина, злобно зашипела, что для этого существуют официанты. О свадьбе мы так и не поговорили, потому что мать Димы заполонила весь эфир рассказами о своей последней поездке в Ниццу, и сейчас я уверена, что сделала она это специально.

Иными словами, вечер вышел провальным, и это не может не огорчать.

– Малыш, ты у меня такая красивая, – говорит подкравшийся сзади Дима, глядя на меня из отражения в зеркале. Кажется, его приводит в восторг черное пятно туши вокруг глаза, размазанное Лореалевской смывкой.

– Спасибо, – натянуто улыбаюсь я, машинально продолжая свои манипуляции. Не собираюсь показывать Диме, что мне тяжело. Бабушку у органов отбила, и замужество свое отобью назло всем вредным синеглазым олигархам и их неуравновешенным бывшим женам.

– Малы-ы-ыш… – вкрадчиво тянет Дима и, положив ладони мне на плечи, приспускает тонкие лямки ажурного пеньюара, отхваченного по распродаже в «Women's secret». – Пошли в кроватку.

Сейчас у меня совсем нет настроения на секс, а мысль о том, что вернувшийся Молотов может нас услышать, приводит меня в трепетный ужас.

– Дим, давай не сегодня? – перехватываю крадущуюся к груди руку, но он будто меня не слышит: подхватывает за талию и, стащив с пуфа, сваливает на кровать.

– Хочу тебя, Юлька, – ложится на меня сверху, так что ребра начинают потрескивать, и впивается в губы поцелуем. Я целую его в ответ, но до конца расслабиться не могу: голова забита мыслями об ужине.

– Дим, я серьезно, – упираюсь ладонями ему в грудь, – твой папа может вернуться и нас услышать.

– Ты такая трусишка, – беспечно смеется Дима и рывком стаскивает с меня пеньюар, обнажая грудь. – Папа знает, что мы трахаемся. Ты же моя невеста.