Антракт

А процедура поимки суслика состояла в выливании его, бедолаги, из его же собственной норки. Выглядело это так: в норку один человек лил воду из ведра, а визави в это время держал на норке руку в виде полукольца с целью сцепить его на горле у бедного вынырнувшего из своей затопленной норки суслика. Процедура не для слабонервных, правда? А тем более, не для девочек, воспитанных в гуманной среде на сказках Андерсена и братьев Гримм. Но ведь мама – секретарь парторганизации, как же она может пренебречь народный почин! Видя, как я лью слезы над судьбой суслика, мама отправила меня домой как несправившуюся с партийным заданием. Как она решила эту проблему – не знаю, но на нашей двери вскоре красовались четыре свежевыпотрошенные шкурки, которые мы с сестрой, как все, гордо отнесли в школу и положили на алтарь урожая зерновых.

На протяжении всего детства мама была для меня непререкаемым авторитетом. Только однажды я почувствовала неуверенность в ответе на мой вопрос и поняла, что есть вещи, с которыми надо разбираться самой.

Мы часто ездили на трамвае в нашем городе по одному и тому же маршруту. Какое самое распространенное занятие для ребенка в трамвае? Читать вывески и спрашивать маму, что это значит. Однажды я прочитала незнакомое слово «ИЗОТОПЫ». Естественно, сразу был задан вопрос, что это такое. Мама сказала, что это магазин, в котором продают научную литературу. «Но почему он так называется и кто такие эти изотопы?» – не унималась я. На это было произнесено что-то невнятное, что было не свойственно ей, учительнице. Я поняла, что она этого не знает, и смутилась за нее. Больше я не задавала этого вопроса, и каждый раз, проезжая мимо этого здания, пугалась и его сурового серого вида, и тех зловещих изотопов, которыми оно было населено. Я строила планы, как зайти в это здание и все-таки узнать, что же это такое. Но как? Я пыталась найти себе попутчиков для этого мероприятия, но оказалось, что это никому неинтересно. Когда я повзрослела и стала передвигаться самостоятельно, вывеску сняли, и в этом здании расположили какой-то НИИ, которых в то время было больше, чем магазинов, и для меня так и осталось тайной, что же скрывалось под этой странной вывеской.

Мама всегда пользовалась большим успехом у противоположного пола. Почему при этом она так и не смогла из большого количества воздыхателей и мужей выбрать единственного? Был один Вася, проживавший в Ленинграде. Это был третий Вася на мамином пути. Отца моей сестры и моего тоже звали Василиями. Так вот, роман с Василием третьим был очень непростым. Мама ездила в Ленинград, приезжала оттуда вся такая трепетная. Даже я, совсем еще маленькая, любила этого Васю, потому что мама была уж очень хороша после встреч с ним. Несколько раз и он приезжал к нам. Смутно его помню. Кажется, их союз не состоялся из-за нас с сестрой. Наверно, ему была нужна только мама…

Был один достойный мужчина в ее жизни, встречу с которым ей подарила судьба в зрелом возрасте. Я очень хорошо помню статного полковника строительных войск. Он руководил строительством города, в котором мы жили. Звали его Сергей Иванович. Светлая ему память! Когда он приходил в наш дом, с ним вместе врывался праздник. Причем, праздник не разухабистого веселья, а праздник души. Он вносил в дом надежность, ласку. Даже я, двенадцатилетняя девочка, начинала чувствовать себя кокоткой. Как он пел романсы, аккомпанируя себе на рояле! Даже в морозы он всегда приходил в наш дом с цветами. А как он хвалил мамин лимонный пирог! А как светились мамины глаза! Больше таких пирогов у мамы никогда не получалось.

Долгое время у нас стояла мебель, подаренная им нам на новоселье. Долго я носила военную рубашку, которую он по моей просьбе мне подарил.

К моменту их встречи с мамой у них обоих было много душевных травм и острое желание обрести родную душу. Кажется, они нуждались друг в друге и поняли это. Если бы мама решилась связать с ним судьбу, мы все: и мама, и я, и сестра, прожили бы другую, более женскую, жизнь. И Сергей Иванович не так быстро бы покинул этот мир. Мне бы очень хотелось, чтобы в ином мире они встретились! Вот тогда бы они уже точно никогда не расстались!

Был в жизни мамы период, когда она хотела найти ответ на вопрос, на который нет ответа: почему ни у нее, ни у ее дочерей не сложилась личная жизнь. Причем, каждая стремилась по-своему, у каждой было по несколько попыток, но результат отрицательный: или мое полное одиночество, или уж совсем кошмарная история моей сестры, похожей на Жаклин Кеннеди: проживание в одной квартире с мужем шизофреником и сыном алкоголиком.

Как человек образованный, она начала с базовой книги: библии. Но так как это слишком многогранный труд, то в ходе прочтения у нее возникло еще больше вопросов, причем, уже вселенского масштаба. В то время часто по улицам ходили парочки вербовщиков адвентистов седьмого дня, и моя мама и им пыталась задавать вопросы, список которых все возрастал и возрастал. Постепенно по определенным дням к нам стали приходить интеллигентного вида женщины для углубленного изучения библии. Мама пыталась меня приобщить к этим бдениям, но после того, как я сказала, что считаю общение с Богом процессом интимным, и то, что мне непонятно в Библии, значит, пока мне это не надо понимать, а толмачи для этого мне не нужны. Потому что они не апостолы, а обычные люди, которые, в принципе, зарабатывают этим на жизнь. Больше на эту тему у нас разговоров не было, да и тетеньки стали приходить реже или в мое отсутствие.

Следующей попыткой познания был поход на какое-то массовое сборище с песнопениями, возможно, что-то типа Аум-Сенрекё. Правда, одного раза ей хватило, чтобы понять, что и этот путь не приближает ее к ответам.

На этом ее попытки закончились, и она стала просто читать Библию. Особо любимые псалмы и молитвы она заучивала наизусть. В книге есть несколько десятков затертых страниц – это те самые псалмы и молитвы. И до сих пор я повторяю ее совет, который она давала тем, кто жаловался на свою память: «Надо учить молитвы и стихи».

И еще была одна книга, чтение которой она перемежала с Библией. Это Дейл Карнеги. Фактически, это светская библия, потому что там даются очень простые ответы на все вопросы. Но есть одно но: эти советы не всегда уместны для русского менталитета. Но ей так хотелось, чтобы она и ее дети жили в том мире, где на доброе слово и улыбку отвечают тем же.

Моя сестра упрекала меня, что я создала маме тепличные условия, и у нее абсолютно искаженное понятие действительности. Это правда, я старалась баловать ее в мелочах и оградить от чего могла. Как-то из одного из санаториев она привезла новых друзей: семейную пару, состоящую из жены – биолога, доктора наук, академика, и мужа, личного летчика маршала Рокоссовского. Их звали Елизавета и Николай. Дальше не помню. Как-то они приехали к нам в гости. Абсолютно прелестнейшие люди, нахождение с которыми вызывает трепет, и любая их фраза или незначащий эпизод из жизни – это страница истории. Но, боже, как же они были наивны в повседневной жизни! Мы с моей подругой помогали им решать какие-то бытовые вопросы, у них была куча планов на несколько лет вперед, но вскоре они ушли из жизни. На их примере я поняла, что наивность в таком возрасте – это защитная реакция на жестокость жизни. Накануне своего ухода Елизавета позвонила из больницы. Зная, как кормят в больнице, даже академиков, я приготовила рыбу с пюре и приехала ее навестить. Вид у нее, конечно, был очень не ахти, но она сказала, что такой вкусной еды она не ела никогда в своей жизни. И еще мы очень долго разговаривали об их и моих планах переезда в Россию. Для личного летчика маршала Рокоссовского и академика, оказывается, были те же барьеры, что и для меня. И они были готовы их преодолевать. Хорошо, когда рядом люди, не делающие бизнес на этой наивности. Им не повезло.

Память у мамы была хорошая до последнего дня. Последний день наступил так стремительно, что никто и не понял, что он – последний, даже, наверно, она сама. А Дейл Карнеги так и остался лежать на подлокотнике ее кресла.

Бабушка

Моя бабушка закончила один класс церковно-приходской школы. Мудрости и остроты ума у нее было на нескольких философов. С каким интересом она слушала «постановки», которые транслировали по радио! Прослушивание происходило поздно вечером, когда в селе выключали свет. Если учесть, что день бабушки начинался в четыре утра, то должна быть большая любовь к искусству, чтобы до двенадцати слушать радио. Я силилась не спать и слушать вместе с ней, но почти всегда засыпала, недослушав до конца. На следующий день за завтраком она мне пересказывала сюжет со своими комментариями.

Очень мне нравится одна история, которая ярко характеризует нрав моей бабушки, да и, пожалуй, всех женщин нашего рода. После войны стали возвращаться домой мужчины. Вернулся муж сестры дедушки. Приехал он нагруженный трофеями, и это событие готовились бурно праздновать. Наш дедушка был в плену, и к этому времени судьба его была неизвестна. Пришла Даша, сестра дедушки, звать бабулю на торжество. Она отказывается.

Говорит:

– Вы все с мужьями будете, а я одна.

Даша ей на это отвечает:

– Беда какая! Да ты промеж нас и видна не будешь!

На это моя гордая бабушка сказала:

– Не привыкла я быть не видной!

И не пошла на вечеринку.

А еще бабушка насильно выдала маму замуж в шестнадцать лет. Только закончилась война, парней почти всех поубивали, и ни один из пяти Колек, которые писали маме с войны, тоже не вернулись. А тут вернулся в село лихой вояка Василий. Был он на пятнадцать лет старше мамы. Мама не любила вспоминать эту страницу своей жизни. Была она короткая и трагичная. Это был первый Василий в жизни мамы. От него осталась у мамы дочь, моя старшая сестра. Наверно, оттого, что история началась с насилия, очень неудачно сложилась судьба моей сестры. Она до последних дней жизни мамы хранила в себе детскую обиду за недолюбленность. Надеюсь, что с уходом мамы обида ушла, ибо обижаться стало не на кого.

До сих пор у нас хранятся письма бабушки, где, после подробного рассказа обо всех близких и селянах, она возмущается политикой, которую ведет Китай по отношению к СССР и сокрушается о судьбе несчастных солдатиков, защищающих полуостров Даманский. Она вела обширную переписку со всеми родственниками. Даже моей подруге, побывавшей однажды вместе со мной летом в деревне, она регулярно писала письма и посылала приветы всей ее семье.

Ее кумиром был Гагарин. Его портреты висели в избе рядом с семейными фотографиями детей и внуков. А какой трагедией была для бабули весть о гибели ее кумира!

Бабуля была самой искусной кулинаркой на селе. Отовсюду приходили к ней за закваской для хлеба, которую она варила из хмеля, самой же выращенного. Ее уважительно звали Ивановна.

На лето в деревню к бабушке с дедушкой съезжались все внуки. Нас было восемь человек. Меня традиционно бабуля встречала одним и тем же возгласом: «Олинка, какая же ты худенькия!», и принималась всех кормить. Потом повзрослевшие внуки стали привозить своих друзей, мужей и детей. До последнего дня жизни бабули на утро к завтраку были или необыкновенно вкусные пирожки с картошкой, или блинчики. К завтраку она умудрялась набрать ягод в огороде и сварить из них варенье. Сладким пирогом со щавелем, которому меня научила бабуля, я до сих пор удивляю своих знакомых. Однажды, когда не было никакой начинки для пирожков, она испекла их с конфетами-подушечками. Вкусно было необыкновенно!

В день, когда бабуля умерла, развалилась ее печка в летней кухне. Тогда же закончилось и наше детство, и клан наш под названием «Середины». Больше мы никогда не встречались все вместе.

Дедушка

Мы все, четыре внука и четыре внучки, звали нашего дедушку папой. Даже те, у кого был настоящий папа. Наш папа никогда не славился особым мастерством в каком-либо деле. Но он все умел и всегда работал. У него был металлический красный ящик, в котором хранились инструменты для работы. Меня он притягивал со страшной силой. Дед сердился и говорил, застав меня засунувшей в него нос, что девчонкам не положено интересоваться такими вещами. А еще я заворожено следила за тем, как он точит о ремень бритву перед тем, как начать бриться.

Дед патологически не любил деньги. Наверно, поэтому они не особенно в семье водились, точнее, не водились вообще. Всю бухгалтерию в доме вела бабушка. Время от времени между ними возникали ссоры из-за того, что дед не помнил, куда положил деньги. Для денег было два дежурных места: заначка для непредвиденных расходов – за божницей (прости, Господи), и под клеенкой на столе. А дед умудрялся запихнуть их куда-то еще с дежурными словами: «не люблю я их». Потом они, конечно, находились в самых неожиданных местах.

Дедушка не любил вспоминать годы войны. Мы знали, что он был в плену и работал в госпитале санитаром. Он никогда не рассказывал об этом времени и не выказывал своих санитарных навыков.

После войны он работал на нефтебазе. После очередного замера нефтепродукта обнаружилась его недостача. Обвинили нашего дедушку. Суд был скорым. Он не оправдывался. Сказал только одно: «Мои дети выросли, а у начальника – совсем малыши». И пошел в тюрьму. Говорят, моя сестра, когда его забирали, кричала на милиционеров: «Дураки, отпустите моего папу!»

Начальник оказался человеком совестливым, добился перепроверки результатов замеров, и вскоре было обнаружено, что цистерна стояла криво, и замеры неверны. Дедушку выпустили.

Иногда, даже, пожалуй, часто, у него случались немотивированные приступы гнева. Выражалось это в матюгании на всех, кто попадался на пути: движимый и недвижимый. Исключение составляли мы с мамой. Бабуля, устав слушать его нелитературные изыски, говорила: «Дед, бяссовестный, вот Нина приедет, все расскажу!» Или, если я была в зоне досягаемости, грозилась, что я услышу. Гнев сразу утихал.

Мама единственная из сестер получила высшее образование. Когда она приехала с дипломом и показала его родителям, дедушка с досадой сказал: «И за эти две корки ты столько трудилась!»

Когда я приехала к дедушке с дипломом, он стал называть меня на «вы». Я возмутилась такой метаморфозе в обращении. Он сказал, что только так может выразить уважение к моей учености.

Много раз в жизни бывали ситуации, когда я корила себя за простодырство и бесхитростность. Понимала, что выгляжу по меньшей мере идиоткой и ничего не могла с собой сделать. А какой я могла вырасти в семье, где такое поведение было нормой, где никто ни от кого ничего не скрывал и не прятал?

Жил по соседству с нами куркулистый мужик по фамилии Бантиков. Глухой забор его дома был выше человеческого роста в два раза. Типа, новый русский. Скользкая была личность, но своего он никогда не упускал, да еще и чужое прихватывал. Очень обидел он нашего дедушку. Мужские обиду на женские плечи в нашем доме не принято было взваливать, поэтому причина обиды осталась тайной. Но только Бантиков был единственный человек на селе, с которым дедушка до последнего дня своей жизни не здоровался. Когда дедушка умер, Бантиков прилюдно у гроба просил, плача: «Петька, прости!»

Первой из жизни ушла бабушка. Дед отказался уезжать из своего дома и, главное, возмущался: «Как я оставлю бабку?» Утром и вечером он ходил на ее могилу, перестал есть… Мама, уезжая, просила его: «Пап, поживи хоть лет пять». Он ей ответил: «Дочка, прожить бы пять месяцев…» Ровно через пять месяцев его не стало.

Навсегда в моей памяти останется мое последнее прощание с ними: едва сдерживающая слезы бабуля и дед, машущий фуражкой вслед автобусу, увозящему меня от них навсегда, и я в автобусе, опухшая от слез. Уж плакать я всегда умела!

Прошло почти сорок лет, как их нет на земле. Горечь потери притупилась. Осталась светлая грусть и безмерная благодарность за благородство их душ.

Брат

После окончившихся с уходом наших дедушки и бабушки летних гостеваний и потери родового гнезда все вместе мы уже не встречались и не встретимся никогда, потому что двое из четырех моих братьев уже покинули этот мир.

Моя профессиональная жизнь была связана с авиацией, а самолеты в мои родные края не летали, поэтому долгое время мы с братьями не встречались. Иногда, после маминых наездов на родину, она передавала мне угрозы брата Васи, что он как-нибудь выследит мой маршрут на самолете и подстрелит его из берданки, ибо иного пути заманить меня на историческую родину не видит.

Наверно, пришел момент, когда ностальгия переросла в настоящую болезнь, и мы с мамой отправились в путь, в гости к моему брату Васе, на излечение. Нашла я его вполне узнаваемым после долгой разлуки, что меня очень порадовало. Только вот водонапорная башня, которая казалась мне упирающейся в небо, стала совсем приземистой. Я с недоумением спросила, зачем ее укоротили. Васька мне на это ответил, что это мы выросли.

Психологи утверждают, что люди делятся на три категории в своем восприятии мира: аудиалисты, кинестетики и визуалисты. Я утверждаю, что есть еще и четвертая категория: тех, кто воспринимает мир через запахи. Было мне достаточно малого: ощутить запах шпал железной дороги, смешанный с запахом угля и оренбургской пыли, тонкий аромат цветов дикого горошка и чабреца, шорох колышущейся на ветру ковыли. Я вспомнила себя беззаботной девчонкой, мчащейся босиком с ватагой ребятни по теплой пыльной дороге под ласковыми лучами заходящего солнца. Этих воспоминаний оказалось достаточно, чтобы гармония снова поселилась во мне.

А уж присутствие брата, с которым прошло мое детство, внесло полное умиротворение в мою припорошенную урбанизацией душу. Как-то вечером мы пошли с братом жечь сухие ветки и огородный мусор. Мы просто смотрели на огонь и перебрасывались незначащими фразами. Но тихая радость от присутствия БРАТА переполняла меня. Мне вспомнилось, как мы ждали, когда дедушка оставит тарантас, наполненный сеном, на ночь во дворе. Тогда мы все забирались в него, сначала рассказывали страшные истории, а потом разбирали друг по другу звезды. Никто не покушался на чужие: у каждого было достаточно своих. Мы выбирали самые близкие маршруты, как ходить друг к другу в гости, перемещаясь с одной звезды на другую. Потом, умиротворенные, засыпали. Странно, но я не помню, чтобы мы из-за чего-то ссорились. Говорят, дети без ссор и соперничества не растут. Может, мы просто быстро мирились…