Александр и Таис. История одной любви. Книга первая. Том 1

– И ты не побоялась… Что же тебя так тянуло сюда?

– Наверное, судьба, – неопределенно ответила девушка.

Они прошли причалы, доки, склады и подходили к огромному палаточному лагерю, ровными квадратами разбитому на широкой, изрядно вытоптанной равнине.

– И как в Афинах?

– О! Под большим впечатлением от победы Александра у Граника. Очереди стоят, чтобы посмотреть присланные им трофеи персидского вооружения. Как странно, – вдруг промолвила Таис, глядя на море, в сторону, где лежала Греции и куда клонилось послеполуденное солнце. – Берег чужой, а море мое, родное с детства.

– Я вижу, ты любишь море.

– О, да! И оно меня, как видно, раз доставило сюда без приключений. А ты? Плавать умеешь?

– Я и читать умею! – ответил македонец со смехом. Его пронзительные глаза заискрились, широкая улыбка удивительным образом изменила красивое горбоносое лицо. Таис невольно засмотрелась на его.

– Пожалуйста, не подумай, будто я, как многие мои высокомерные соотечественники, считаю македонцев полуварварами. Я вас не знаю и потому не имею права судить. Но я слышала, что ваш царь учился у самого Аристотеля. А, как говорят, каков царь, таков и народ. И Птолемей вполне образованный человек.

– Ты его откуда знаешь, бывала в Македонии? – он задавал вопросы таким тоном, что невозможно было не ответить.

– Нет, мы с ним в Афинах познакомились. Он сопровождал Александра, когда тот приезжал подписывать мир после Херонейской битвы.

– Четыре года назад, – кивнул парень и усмехнулся каким-то своим мыслям.

Они шли по полупустому лагерю. Основная масса солдат упражнялась на плацу, оставшиеся занимались приготовлением еды, стиркой, кормили животных, приводили в порядок оружие, что-то строили. Встречные воины отдавали честь молодому человеку (и улыбались?) Видимо, офицер, поняла Таис.

– Мы пришли. Это палатка Птолемея, и он дома.

Девушка неуверенно кивнула, поблагодарила за помощь, потом спохватилась[2 - Пословица «не умеет ни плавать, ни читать» относилась к никчемным людям]:

– А как же тебя зовут? Ты ведь первый человек, которого я встретила в Азии…

– Александр.

– О, как вашего царя, – рассеянно заметила она. – Благодарю, и пусть хранят тебя боги.

Она приняла от него свой баул, вздрогнула, нечаянно коснувшись его руки, смущенно улыбнулась, а потом быстро повернулась и пошла прочь.

Шафранового цвета платье, легкое покрывало, обмотанное вокруг бедер и переброшенное через плечо, косынка на черных кудрях – обыкновенная эллинка. Обыкновенная, да только все в ней было каким-то необыкновенным: ясные серые глаза, нежные черты лица, открытая улыбка и… какая-то Тайна.

Ее привела судьба, сказала она.

Он смотрел ей вслед, когда она, уже протянув руку к пологу входа, вдруг обернулась. Их взгляды скрестились на миг.

Есть такая особенность у некоторых мигов – они могут перевернуть всю жизнь.

А в следующий миг молодой человек услышал знакомый голос и не узнал его. «Таис! Не может быть! Ты, ты… Какое счастье!» – это был возглас, вопль счастливого человека. Столько страсти и обожания в этом голосе молодой человек не слышал никогда. «Ах, да Птолемей. Вот жучина. Четыре года! Ну и хитер.»

Птолемей, сын Лага, 26 лет от роду, был женат на дочери Антипатра, второго человека в государстве, оставленного наместником в Македонии. Ходили слухи, что мать Птолемея Арсиноэ была любовницей царя Филиппа, что вполне могло соответствовать действительности – Филипп не пропускал мимо себя ни одной хорошенькой женщины, ни юноши. Об этом хитром политике и храбром вояке в Элладе ходила слава, что он «красив, красноречив и пьет, не пьянея». Для правителя качества не лишние. Птолемей вместе с другими детьми знатных македонян учился вместе с Александром у Аристотеля в лесной школе в Миезе, и теперь входил в число ближайших доверенных лиц царя.

После того, как летом 338 Филипп сокрушил последний оплот сопротивления своей власти в Элладе – фиванско-афинское ополчение при Херонее, о которой упомянула Таис, он послал своего 18-летнего сына, сыгравшего решающую роль в этой победе, в Афины подписывать мирный договор. Вопреки ожиданиям афинян, мир оказался не грабительским, напротив: Филипп предлагал им равноправное сотрудничество и участие в походе против Перса, сулившем большие выгоды. Позже в Коринфе были подписаны соответствующие соглашения, и Филиппа выбрали гегемоном – военным руководителем всеэллинского похода-освобождения греческих колоний Малой Азии от персидского гнета. Однако двумя годами позже 46-летний Филипп был убит своим телохранителем и бывшим возлюбленным, и армия провозгласила царем юного Александра.

С матерью наследника Олимпиадой – принцессой из Эпира – Филипп прожил в браке 20 лет. За год до своей смерти он разошелся с ней и женился на молодой македонянке Клеопатре. Эта свадьба явилась местом жестокой ссоры Филиппа с сыном, который перетерпел изгнание матери из царского дворца, но не снес личного оскорбления: дядя невесты пожелал молодоженам «законного наследника», намекая, что Александр по матери эпирянин. «Ты что же, собака, меня ублюдком считаешь!» – взорвался Александр. Однако пьяный Филипп принял сторону обидчика, потребовал у Александра извинений и даже в гневе поднял на него меч, но запутался в плаще и упал. «Вот, человек собирается в Азию, а не в состоянии пройти от ложа к ложу», – презрительно бросил Александр.

Преданный собственным отцом, царевич уехал в Эпир к матери. И хотя Филиппу со временем удалось помириться с сыном, прежние доверительные отношения уже не восстановились. Не помог ни возврат Олимпиады из Эпира, ни брак сестры Александра Клеопатры с ее дядей, эпирским царем, призванный укрепить пошатнувшиеся отношения. Именно на этой злополучной свадьбе Филипп пал жертвой покушения – среди бела дня, на глазах всего народа, в том числе собственного сына.

Смерть грозы Греции привела к восстаниям в рядах его ненадежных союзников, только ждавших возможности отколоться от Коринфского Союза. Двадцатилетнему Александру пришлось срочно скреплять разваливающийся на глаза союз. Увидев летом 336 года у себя под носом его армию, Фивы и Афины одумались. Александр повел себя благородно и уладил конфликт без войны.

Следующей весной Александр отправился в поход на своих беспокойных соседей – диких горцев Иллирии и Фригии, с целью укрепить свои северные границы перед предстоящей войной с Персией. По Элладе же разнесся слух о его гибели, и это стало поводом для новых беспорядков; в Фивах был перебит македонский гарнизон. Но, как и год назад, «воскресший» Александр появился под стенами стовратных Фив и поначалу пытался уладить конфликт миром, однако, Фивы решили сопротивляться. Все кончилось штурмом, разрушением великого города и продажей его жителей в рабство. Таким образом Александр пополнил пустую военную казну для похода на Перса и раз и навсегда усмирил Грецию, лишний раз доказав, что благородство понимают только благородные, а страх понимают все.

А весной следующего, 334 года, началась новая эра в истории – эра азиатского похода Александра Македонского, прозванного современниками Божественным, а потомками – Великим. Свершилось событие, к которому готовилась в последние три года вся Эллада – Александр переправился в Азию. Роздал для пополнения войсковой кассы многие свои земли, замки и гавани, оставив себе одни надежды. Так и ответил на вопрос друга: «Что же ты оставишь себе? – Надежды.»

Позади остались препятствия, задерживавшие главное и самое желанное событие его жизни: на восток, туда, где восходит солнце, где лежит загадочная, огромная и сказочно богатая страна Персия, завоевать, обладать и изменить которую было предназначением его жизни. Поход величайшего правителя и гениальнейшего полководца древности положил начало эпохе эллинизма – 300-летнему периоду распространения высокой эллинской культуры, духа и образа жизни на всю обитаемую сушу – ойкумену. Александр первым предпринял дерзкую попытку стереть антагонизм между ориентом и оксидентом и соединить восточную и западную цивилизации в единую – обновленную, взаимообогащенную. В этом заключалось его стремление изменить старый мир, исполнить волю времени и Богов.

Все события из жизни македонского царского дома Аргеадов Таис узнавала из первых рук, от Птолемея. Они познакомились в доме скульптора Динона, для которого девушка стояла моделью. Несмотря на то, что Таис была возлюбленной его гостеприимца, македонец безумно влюбился в ее с первого взгляда и добился ее. Таис была гетерой[3 - Гетера (греч. Hetaira – подруга, любовница. Не путать с «гетайрами» – македонскими кавалеристами или приближенными царя.). В Древней Греции это образованная незамужняя женщина, ведущая свободный образ жизни, (привычный и современным женщинам). Как правило, они находились на содержании у своего покровителя. Но это не было проституцией в традиционном понимании, т.к. гетеры сами выбирали его, а параллельно с гетерами существовали традиционные проститутки «порнаи». Демосфен говорил, что уважающий себя грек имеет трёх женщин: жену – для продолжения рода, рабыню – для чувственных утех, гетеру – для душевного комфорта. Гетеры могли выходить замуж. Так, знаменитая гетера Аспасия стала женой известного военачальника Перикла. В отличие от гетер замужние женщины занимались только домом и детьми и не принимали участия в общественной жизни.], свободной незамужней женщиной, живущей с мужчинами и за их счет. Далеко не все в ее молодой жизни складывалось хорошо, но в одном ей повезло безусловно: ей не пришлось начинать с нуля. Она могла выбирать того мужчину, который ей нравился, а не того, кто больше платил, – редкое счастье для такого зависимого существа, как женщина. Зато в другом Таис оказалась жертвой собственной доброты: у нее не получалось бросать предыдущего возлюбленного в угоду последующему, она не могла причинять страдания людям, которые ее любили. Возможен ли вообще красивый и безболезненный разрыв отношений? Так у нее накопилась ее «семья», трое мужчин – друзей, покровителей и любовников.

Сначала, еще будучи в школе гетер, Таис сблизилась со скульптором Диноном, своим опекуном, помогшим ей в одном трудном деле. Таис стала его музой и возлюбленной. Она любила Динона каким-то особым видом любви: ближе всего к ней была, пожалуй, благодарность и чувство польщенности тем, что тебя боготворят. Он казался Таис богом-демиургом, наделенной нечеловеческой силой создавать новую жизнь. Она переживала вместе в ним это чудо! Он же приписывал удачи и творческий взлет своей любви к Таис, пробудившей в нем новые возможности.

Потом в ее жизни появился молодой поэт Менандр. Балагур, хвастун, но милый этой человеческой слабостью и очень – неожиданно – талантливый. Своей палитрой настроений он напоминал Таис ее саму. Он открыл для нее свой космос, в котором Таис чувствовала себя хорошо: его восприятие мира находило в ней созвучие. Житейски непрактичный, добрый, с совершенно не поэтической внешностью, он покорил ее стихами:

«…сердце обрывается мое…
В поле порыжевшее жнивье,
В роще – листья желтые летят,
Их перед отлетом золотят.
Солнце начинает холодеть
Можно его в золото одеть,
С ним уйти за горизонт – туда, —
В сумрак, в остыванье, в никуда.
Помню я светлеющий восток,
Помню зеленеющий листок,
Поле, где колосьями по грудь
Заслонен теряющийся путь…
А вдали у рощицы ее…
Сердце обрывается мое.»

Таис, прочитав эти строки, живо вспомнила и рощицу, и поле, и то, что там произошло между ними, и удивилась: «Почему такая тоска? Как будто все в прошлом. Я же твоя по-прежнему – была, есть, и буду?» Менандр только улыбнулся. Может, он знал Таис лучше, чем она сама? Или понимал жизнь лучше?

Последним появился Фокион, и их отношения долго не складывались. Таис уважала его, как глубоко порядочного (и потому бедного) человека, знаменитого оратора и стратега, приверженца промакедонской партии. Он был гражданином в высоком перикловом понимании этого слова. Сфера его деятельности – политика – имела мало пересечений с ее интересами; мир искусства, поэзии был ей, конечно, ближе. Смущала огромная разница в возрасте, наличие семьи, сына-пьяницы, и тот факт, что Динон – его старинный друг. Хотя, о какой дружбе может идти речь, если ты влюблен! Знания, ум, сила убеждения Фокиона приводили Таис в восторг. Не зря Демосфен, его политический противник и глава антимакедонской партии, признавая в нем достойного соперника, говаривал: «Вот идет гроза моих речей!» Связь с Таис означала для Фокиона слом основ его мировоззрения и жизненных ценностей. Он долго испытывал свое чувство, как выяснилось – первое за его долгую жизнь, и оно победило, как побеждает любое большое, истинное чувство.

Менандр шутил, что он в «семье» Таис, видимо, исполняет роль брата, Динон – отца, а Фокион – дяди. С появлением македонца Птолемея зыбкое «семейное» равновесие нарушилось, и семнадцатилетней девушке опять пришлось решать непростую задачу успокоить все затронутые стороны, ибо конфликтных состояний она не выносила. А ее мужчины – все взрослые люди – не спешили добровольно сдавать свои позиции, переложив бремя решения на ее прелестные плечи.

Птолемей часто писал ей, присылал подарки, приезжал из Македонии 2—3 раза в год, рьяно доказывая ей свою любовь. Может, она ценила бы его больше, если бы он этого не делал? Но как не делать, если любишь? Ты всегда раб своей любви, и любовь – единственное рабство, которым дорожат больше, чем свободой. Македонец знал, что он один из многих, и эта очаровательная женщина может дать ему только то, что дает. Но он соглашался на все! Птолемей никак, ни за что и никогда не ожидал ее приезда в Эфес и, казалось, сошел с ума от счастья! – Значит, она действительно его любит? Невероятно! «Пирожок печется», – всегда утешал он себя, и вот появилось доказательство – она здесь.

Ответ Таис на вполне правомерный вопрос незнакомца, что позвало ее вдаль, не зря прозвучал так туманно – судьба. Ее судьба не носила имя Птолемей. Она любила его, но не как свою судьбу. Как это, она еще не знала, но догадывалась, что это – не так. Но она не хотела впадать в типичную женскую ошибку – не ценить то счастье, которое в руках, мечтая о призраке. Позже, встретив свою судьбу, она поняла, что все прежнее было не любовью, а ее предощущением, ожиданием и желанием. Сначала всегда приходит любовь, любимый – только потом.

Вот так она очутилась в Азии, сама не до конца понимая, почему и зачем. Может, и думать не стоит – действительно, так распорядилась судьба. А ее не узнаешь, пока не сделаешь шаг ей навстречу.

Таис огорчало, что она «в гневе» рассталась со своей подругой, спартанкой Геро. Глупо все вышло. «Что с тобой, ты на себя не похожа? Куда тебя несет? Там война! Ты понимаешь, что это такое? Кровь, мужичье, грубость, вседозволенность», – пугала Геро. Неожиданное намерение Таис отвечало скорее решительному нраву спартанки, чем мягкой афинянки. А, может, натура Таис еще не раскрылась полностью, что-то в ней еще дремало, несмотря на 21 год, и ее странное решение как раз и было стремлением познать себя истинную?