неОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Обычно после первого раза я никогда не уходила: это было наше утверждённое негласное правило: мне не хотелось уходить, а ему не хотелось отпускать. После первого раза мы ещё были должны друг другу себя, и именно поэтому я пристроилась на малолитражном диванчике, забросив свои ноги, уже местами поцарапанные кораллом на коричневый живот Саддама. Ещё какое-то время мы молча и сосредоточенно разглядывали сюжет фильма на английском языке, сопровождаемый арабскими субтитрами. «Так странно» – подумалось мне, – «не было никого ближе, чем мы друг другу в моменты нашей близости и не было никого более отчуждённого в те моменты, когда мы разжимали объятья. И всякий раз при этом я задавалась одним и тем же вопросом: «Почему мы продолжаем мучить самих себя, почему не пройдём в судьбе по касательной с надписью «в эпизодах»?

Страсть… Она вспыхивала в наших глазах при малейшем дуновении жаркого ветра Сахары и каких бы прочных баррикад не строило месяцами разлук наше сознание, все они точно густое инжирное масло растекались желанием по нашим обнажённым телам.

«Подойди. Я уже соскучился. Мне тебя было мало сегодня». Один взгляд, и я снова провалилась в бездну глаз, темнота которых выплёскивалась за края радужки, подсвечивая белки кантом цвета горького шоколада.

«Твои глаза когда-нибудь утопят меня окончательно» – сказала я как-то слишком уж грустно.

«Нет, если ты будешь послушной девочкой. Ты ведь будешь?» – Саддам прищурился.

Я собралась возразить ответом, но тут же передумала. Сегодня я окончательно проигрывала со счётом 2:0 и потому ответ мой был очевиден: «Будь уверен – буду».

Я закрыла глаза не в состоянии больше разглядывать мужское ликование. Честно говоря, проигрывать мне надоело, но противник был очевидно сильнее.

«Ялла (пойдём – араб.)» – Саддам нетерпеливо, но осторожно шлёпнул меня, подтолкнув в направлении спальной, и я поняла, что второй акт мы разыграем именно там и, что единственным свидетелем нашей блестящей актёрской игры станет прорезиненный старый гидрокостюм Кэпа, а авансценой – кровать.

Моё заявление последовало тут же: «Сегодня я опять сыграю белыми, но твой ход – первый»

«Меши (хорошо – араб.)» – Саддам двусмысленно улыбнулся и медленно опустился на колени… он знал как заставить меня сдаться без боя.

«Надо к доктору. Ты будешь ждать меня дома или пойдём вместе?» – спросил Саддам, натягивая бриджи в то время, как я сидя голышом на барной стойке самозабвенно грызла косточку от манго.

После того, как пару месяцев назад у меня, скрюченной от боли в ходе очередной нервной встряске диагностировали гастрит на пару с холециститом, наконец-то, разрешила себе есть, чему мой желудок и моя мама были несказанно рады.

Глава 10. Конец игры

Страсть…

Вы знаете, она та ещё сука. Сжимает тебя в тиски, наизнанку выворачивает, вертит тобой, как хочет.

И ты теряешь с ней всё: разум, контроль, покой, душу… Особенно душу…

    Internet-ресурс

Может займёмся любовью?

Хорошо. Безответная тебя устроит?

    Р. Валиуллин, «Безумие»

«Останусь у тебя ночевать и ни минутой меньше!» – это прозвучало, как ультиматум, но по-другому выторговать у Саддама спокойную встречу мне уже не удавалось. Я чувствовала, что игра близится к финалу и что конец её был ближе, чем дата моего обратного билета в Россию.

«Хорошо, позвоню тебе вечером» – услышала я отрешённое в ответ, и настроение моё от холодности прозвучавшего тона стало ещё паршивее. Нынешний ноябрьский полдень ничем не отличался от предыдущих кроме одного, это был финальный полдень финального дня нашей с Кэпом истории. Я предчувствовала последние часы предстоящей близости, как тяжелобольной предчувствует скорую кончину и, так же, как он была отчасти этому рада. Конец истории означал для меня окончание душевной агонии, которая длилась уже два года и, которую уже не было сил терпеть. Это нелепое сравнение натолкнуло меня на мысль о том, что отношения, которыми я грезила вторую осень подряд, измучили не только мою душу, но и тело, сделав его уязвимым, остро реагирующим на малейшее эмоциональное колебание. Разум мой протестовал против самоистязаний никому не нужных и бессмысленных.

Ещё пару часов я провела на Рас Кати в тщетных поисках мурены, облазив прибрежный коралловый риф вдоль и поперёк. Объектив моего подводного друга запечатлел лишь пару кадров неугомонного семейства барракуд снующих у поверхности воды ближе к берегу и неразлучную парочку ангельских рыбёх. Долгожданное «приглашение на ужин» пришло в районе десяти вечера и я, закинув в рюкзак блистер аллахола и бутылку воды, двинулась в сторону коттеджного посёлка. Пятиминутка в такси снова и снова прокручивала мысли о том, что я еду к человеку, у которого уже давно для меня нет элементарно стакана воды, а я всё питаю глупые надежды относительно предложения руки и сердца.

«Шокран, маассаляма (спасибо, до свидания – араб.)» – я поблагодарила таксиста не столько за качество поездки, сколько за его тактичное молчание во время неё. В последнее время мне очень импонировали молчаливые люди.

На этот раз Саддам был раздражён даже тем, что ему приходится встречать меня у калитки. На мои слабые попытки донести простую мысль о том, что не помню дороги до его апартаментов я услышала с дюжину нелицеприятных слов о моём топографическом критинизме и вновь почувствовала это отвратительное ощущение в районе солнечного сплетения, ощущение, когда надвигающаяся острая боль тонкой змейкой прокрадывается в моё тело. В отчаянии я посмотрела в глаза Саддама и увидела в них абсолютное безразличие и раздражённый упрёк.

«Так тебе и надо, дура!» – зазвенело колоколами у меня в голове и я поняла, что если сейчас не дам волю уже накатившим слезам, боль всё требовательнее пульсирующая в груди беспощадно перекроет мне кислород… я заплакала, тихо, незаметно, стыдясь своей собственной эмоциональной уязвимости. Это была наша вторая встреча этим ноябрём и снова я не могла сдержать слёз. Но сегодня впервые я пришла к Саддаму, не имея цели и особого желания, и когда за моей спиной захлопнулась дверь я вдруг решила, что мне нет смысла больше находиться рядом с этим совершенно чужим для меня человеком. Слёзы всё ещё текли мутным ручьём водостойкой туши по моему лицу в момент, когда я полная решимости убежать вдруг почувствовала предательское тепло губ на своей шее и руки на талии, обхватившие меня так крепко, что, казалось, расцепить их не представлялось возможным.

«Саддам…, оставь, мне нужно сказать тебе важное» – я выдавливала из себя слова с трудом, стараясь не зареветь ещё пуще.

«Тихо-тихо, ничего не говори, молчи…» – Саддам напирал словами и телом, и этот напор был мне не приятен… впервые я почувствовала желание сопротивляться. Я и сопротивлялась… отчаянно… внутренне… на большее сопротивление тем вечером у меня не было сил.

Секс был похож на ожесточённую борьбу, где я постоянно проигрывала и, где именно сегодня я поняла то, насколько была физически и морально уязвима перед этим мужчиной, которому было всё равно, что я чувствую, и всё равно, хочу ли я его. Этот мужчина, одержимый желанием, был мне отвратителен, я боялась и в какое-то мгновение отчётливо увидела в его расширенных от возбуждения зрачках, что он наслаждается, причиняя мне физическую боль. Словно ему было мало той душевной боли, в которую он макал меня периодически как котёнка в ведро с водой, не давая захлебнуться окончательно, наслаждаясь своим могуществом и властью. В ту ночь я увидела на что был способен человек, которого я любила, которому я всецело доверяла. Разочарование, как застоявшаяся желчь, отдавало горьким привкусом во рту. Иногда я всё-таки открывала глаза в надежде увидеть проблеск теплоты и нежности, но снова и снова встречала взгляд полный животного желания и какой-то первобытной ярости. Ничего больше…

В ту ночь выжила я, но не моя любовь…

А потом… честно говоря, я не думала, что смогу о чём-то писать «потом».

Game over (игра окончена – англ.). Полный декаданс состоялся. Но, как ни странно, открыв глаза поутру, я обнаружила, что жизнь продолжается, билеты на апрель уже были куплены, и потому времени грустить мне оставалось только лишь до весны.

Эпилог

Никогда не причиняйте больше боли, чем хотели бы принять её сами из чужих рук.

    Маркиз Д. А. Ф. де Сад