Позабытое давно. Сборник рассказов

Позабытое давно. Сборник рассказов
Ольга Горбач

Улетит память куда-то – то ли в прошлое, то ли в будущее, – сверкнет мгновенно, сожмет сердце старой болью… И замрешь, боясь вспугнуть хрупкую забытую нежность. Быстро пролетят волшебные мгновенья, снова закружит суета, покроется панцирем душа, опустятся шоры на глаза. Но однажды колыхнет ветер занавеску, послышатся хрустальные звуки флейты, забегают солнечные зайчики на бокале вина, и вновь воскреснут милые сердцу воспоминания, вновь отогреет душу былое, позабытое давно.

Багульник

Она носила серую каракулевую шубу – тяжёлую на вид и с устойчивым нафталиновым запахом. Было видно, что шуба дорогая, но невероятно старая, советских времён покроя. На пальце красовался крупный перстень со множеством мелких тёмно-красных камушков. Наверное, тоже старинный и дорогой, но подделки под такие часто встречаются в книжных киосках. Над верхней губой виднелись редкие седые усики, а у левого виска было большое тёмно-красное родимое пятно. Говорила она быстрой скороговоркой, слегка картавя. Вот и всё, что мне запомнилось в ней при первой встрече. Она выгуливала во дворе моего клиента – рыжего шпица, мне надо было забрать его на стрижку. Никогда бы не подумала, что с такого рода женщиной может произойти что-то необычное. Жизнь она прожила спокойную, в достатке. Детей не было. Вот уже двадцать пять лет, как она овдовела. Муж был на пятнадцать лет старше её, какой-то партийный чиновник средней руки, умер рано, сразу после того, как его «ушли» на пенсию. В общем, скучная, размеренная жизнь обеспеченной номенклатурной пенсионерки. Подруг в истинном смысле слова у нее не было, так – товарки, соседки, жёны бывших приятелей мужа. Из родни – две двоюродные сестры: одна на пять, другая на восемь лет её моложе, да их дети – троюродные племянники разных возрастов и не особо преуспевшие в жизни. Видимо, поэтому для них она была многообещающей в плане наследства тётушкой. Не сказать чтобы они особо окружили её вниманием, но каждый поздравлял с праздниками и днём рождения. В её ожидаемом наследстве самой ценной была московская двухкомнатная квартира на Чистых прудах и дачный дом в Болшево, довольно заброшенный, но добротный. На даче она бывала очень редко, только с оказией – если кто отвезёт.

Случилось так, что прошлой весной Дину Васильевну затопили соседи. Сначала закапало с потолка в коридоре. Капли весело стучали о паркет, как весенняя капель. Потом по стенам заструилась вода. Дина Васильевна была дома, а вот соседей сверху не было. Пока бегали за слесарем, за участковым милиционером, пока вскрывали замки и перекрывали стояки, прошло довольно много времени, и в квартире Дины Васильевны образовался настоящий потоп. Мягкая мебель промокла настолько, что при нажатии на сидениях дивана и кресел образовывались лужицы. Подоспевшие племянники воду с пола вычерпывали совком и тарелками. Дверцы шкафов и стенок разбухли и перестали закрываться. В квартире установился стойкий запах сауны и мокрой штукатурки. Оставаться в таком жилище было невозможно. Племянники и двоюродные сёстры уклонились от должного гостеприимства, но кто-то из них припомнил о болшевской даче, и было решено перевезти Дину Васильевну туда с необходимыми вещами и мебелью. К переезду в качестве грубой мужской силы привлекли приятелей одного из племянников – четверых байкеров. Байкеры выносили мебель, громко смеялись прокуренными голосами и скрипели кожаными косухами. Широкоплечие, краснолицые, они были похожи на весёлых викингов. У троих были бороды, а у четвёртого – усы, как у карпатских парубков. Он весело подмигивал Дине Васильевне и говорил ей шуточные комплименты: «Знаю-знаю, отчего тут так мокро! Б-р-р! Лили слёзы отвергнутые кавалеры!» Дина смеялась и с удивлением обнаруживала в себе давно забытое ощущение – она стеснялась! Погрузились быстро. Потом они долго ехали по пробкам: Дина Васильевна – в кабине газели, а весёлые викинги – на своих страшных огромных мотоциклах. Усатый красавец махал ей рукой в перчатке, а она, словно девушка, закрывала щёки ладошками и краснела. Боже, как давно она не чувствовала себя способной вот так краснеть и хихикать, как давно не было в её жизни таких весёлых событий, не связанных с врачами, болезнями, старухами и сплетнями. Будто свежий весенний ветерок овеял её затхлую жизнь! Болшевский дом оказался вполне пригоден для жилья. Толстые бревенчатые стены пахли опавшими листьями и грибами, а буфет источал тонкий запах чая и конфет, хотя ни того, ни другого там не было. Пока викинги перетаскивали вещи, Дина Васильевна включила ОГВ, вскипятила чайник, нашла в шкафу и расстелила на круглом столе старинную кружевную скатерть. Однако племянник с викингами пить чай отказались. Дина хотела сунуть усатому красавцу тысячу рублей за помощь, но племянник перехватил деньги и сказал, что сам за всё рассчитается. Викинги по очереди подходили попрощаться с ней, а когда подошёл усач, она испытала огромное сожаление, что не увидит больше весёлых синих глаз, и едва слышно произнесла: «А вы заходите, чаю попьём с вареньем или… что покрепче». Усач вскинул брови: «Я никогда не отказываюсь от приглашения чаровниц», – щёлкнул по-гусарски каблуками и поцеловал ей руку. Дину Васильевну будто кипятком обдало. «Что за глупости! – рассердилась она на себя. – Понятно же, всё это шутка!» Когда все ушли, она легла на кровать и стала прислушиваться к себе. Как приятно, как приятно, как замечательно приятно кружилась голова, дышалось полной грудью! «Пусть, пусть, пусть всё это глупости и ерунда, ну чему и когда я ещё могу порадоваться? Пусть это продлится хоть сколько-нибудь ещё!» Но к вечеру подскочило давление, Дина испугалась и решила больше не позволять себе никаких вредных фантазий.

Однако утром она проснулась замечательно свежей и радостной. Она сразу вспомнила вчерашние события и засмеялась – как смешно и глупо было всё это. Да-да, смешно и глупо! Взяла большое круглое зеркало, поставила на стол и стала рассматривать себя, как давно уже не рассматривала. Да, время неумолимо… помятое, поблеклое лицо старухи… Седые волосы мятой паклей обрамляли обвисшие щёки… Да… Может, надо плакать, а не смеяться? Может, эта шутка злая и жестокая?.. Но он был такой милый… и она ведь не сделала ему ничего дурного. Эх, вернуть хотя бы десять лет назад, она была ещё пожилой женщиной… а теперь – старуха, бабушка… А может, ему не хватает как раз заботы бабушки. А ей бы такой внучок тоже пригодился – такой милый, весёлый… Хотя нет, он не милый, он настоящий мужчина – грубый, смелый, сильный. Её муж не был таким – канцелярская крыса, сухарь, любви-то особой не наблюдалось даже в молодости. Просто настала пора выходить замуж, а он непьющий, перспективный. Да и Дина Васильевна никогда не считалась красавицей, не умела себя подать, не умела кокетничать. Даже внебрачных романов у неё не было. И особых сожалений по этому поводу не возникало. Не всем же выпадает такое счастье – большая настоящая любовь. А может, и не бывает её. Ни у кого из её знакомых она не замечала ничего такого. Но когда она смотрела западное кино про любовь, там всё выглядело так реально, что невольно верилось – вот скоро и с ней что-то произойдёт, что-то сбудется, но… Время шло, и вот она старуха… Зато теперь у неё есть возможность открыто любоваться красивыми мужчинами, даже шутить с ними – возраст даёт ей это право. Вот и этот викинг по имени Валера – она может запросто с ним болтать, смеяться – никто уже не осудит ни её, ни его. Почему бы не позвать его в гости, ну, например, помочь передвинуть мебель или что-то там прибрать во дворе. Так хочется доставить себе эту маленькую радость, может быть, последнюю. Вечером Дина позвонила племяннику, попросила телефон Валеры, сказав, что он обещал ей помочь. Племянник особо не удивился, свою альтернативную помощь предлагать не стал, продиктовал ей номер телефона и обещал на днях заехать на квартиру, проверить высыхаемость. Всё шло как по маслу. Чтобы не передумать, Дина сразу набрала номер, сразу представилась и изложила свою просьбу. Валера узнал её: «А-а-а, чаровница! Ну конечно, всенепременно буду, ну, скажем, завтра в семь вечера», – и засмеялся так весело и хорошо, что у Дины стало щекотно под коленками. Она положила трубку и вышла на крыльцо. Как хорошо! Цвела сирень, пели соловьи… Как давно она не замечала ни того, ни другого! На следующий день Дина сходила в маленький магазинчик, купила колбаски, сыра, конфет. Долго думала, глядя на бутылки вино-водочного отдела, что брать – вино или водку? К прилавку подходили мужчины и все брали водку. Что ж, она же покупает всё для него, не для себя – надо брать водку. Да и не представить в уме, чтобы такой орёл сидел и потягивал сладкое вино. Смешно даже. Дина усмехнулась и купила бутылку водки, колбаску и банку маринованных огурцов. Как же они смеялись вечером, когда Валера из цветного пакета достал такую же бутылку водки, такую же колбасу и такую же банку огурцов, купленные в том же магазинчике!

– Да мы с вами родственные души! – вопил викинг. – У нас с вами кармическая связь!!!

Дина хохотала и с удивлением чувствовала, что он разговаривает с ней не как со старухой, а как с женщиной! Да! Он даже хлопнул её по плечу. С непривычки она быстро захмелела, ей было радостно и как-то вольно. Потом они пели русские народные песни, выходили вместе покурить (Дина, конечно, не курила, просто стояла рядом). Про шкаф, который надо передвинуть, они даже и не вспомнили. Уходил Валера уже в первом часу. На прощание он опять поцеловал ей руку и щёлкнул по-гусарски каблуками. Ночь она проспала как убитая, и снился ей Он. Проснулась счастливой. Ей отчётливо вспомнилось детство, наполненное этим беспечным, беспричинным счастьем. Она встала, расчесала волосы и заплела две косички, как у девочки. Достала из шкафа старые мужнины джинсы, надела. Они оказались впору. Подошёл и его старый свитер с оленями. «А не такая уж я и старая!» – подумала Дина, рассматривая в мутном зеркале своё отражение. Так она и проходила весь день – в свитере и джинсах. А в шесть часов вечера в дверь неожиданно постучали. Это был Валера.

– Дина Васильевна, а я про шкаф вспомнил, надо двинуть? А вы какая сегодня… не ожидал – на мою 13-летнюю племяшку похожи. Вам очень идёт!

Дина зарделась от радости, от смущения, от целой гаммы чувств.

– А знаете что! Идёмте-ка я вас прокачу! – сказал он.

И всё закрутилось как на карусели – они катались на мотоцикле, рвали полевые цветы в лесочке, бросали камешки в ручеёк. Вечером Дина никак не могла заснуть, казалось, весь этот день был из жизни совсем другого человека – молодого, сильного, красивого. «Пусть, пусть это всё неправда, пусть мне только снится чудесный сон, пусть он длится и длится подольше…» Думать о том, что будет дальше, Дина не хотела. «Надо жить сегодняшним днем! Как это правильно, я раньше совсем не понимала этого. Казалось – как беспечно не думать о дне завтрашнем… А что о нём думать? Не известно – будет ли он… И что в руках человеческих? Разве можно хоть что-то планировать, на что-то рассчитывать? Вот мне сейчас хорошо – и, слава Богу, и надо наслаждаться этим мгновением. Ведь все мы боимся радоваться – как бы не сглазить, как бы радость не оказалась обманом. Поэтому и не бываем счастливы. А и пусть всё обман, но, покуда ты в него веришь, – отпусти душу, дай ей воспарить на седьмое небо! Пусть потом всё рухнет – но ты уже успела побыть счастливой! Чего же тебе ещё? Всё равно счастье мимолётно, настоящее или нет – дунет ветерок – и нет его…» Дина засмеялась. И ведь как хорошо она себя чувствовала – не беспокоило давление, не ломило суставы. Перед сном Дина зажгла свечку, нашла старый календарик с изображением Смоленской Божьей Матери и впервые в жизни горячо и неумело помолилась, поблагодарила Пречистую Деву за нечаянную радость, просила не лишать этой радости подольше…

Утром шёл дождь. Капли барабанили по крыше, по листьям во дворе, по жестяным подоконникам. Дина Васильевна весь день просидела у окна, почти ничего не ела. Никто не пришёл… Ночью несколько раз вставала, пила корвалол – сердце ухало, как будто во дворе кто-то выбивал большой пыльный ковёр. Всё время наворачивались слёзы, было обидно и жалко себя, а дальнейшая жизнь казалась бессмысленной и напрасной. Что ждало её? Болезни, тоска, одинокая смерть, когда и воды подать некому… Всё. Недолго радовалась. Не надо было этого ничего, зря только разворошило душу. Пошла и порвала календарик с ликом Богоматери, сама задохнулась от ужаса за содеянное. Вернулась через час и старательно склеила картинку. Только тогда заснула, прерывисто вздыхая. Светало… Проспала она часа два, когда услышала звонок. Растрёпанная, в пледе, почти ничего не видя, открыла дверь. Это был Валера. Весь в грязи, и на лице грязь, рукав кожаной куртки разорван и в крови. У Дины подкосились колени.

– Простите, моя прекрасная леди Ди, за вид – попал в некую передрягу, пострадал сам и покалечил свою боевую лошадку. Вот – прошу вашей женской помощи и заботы, поскольку в таком виде добраться домой затруднительно, – он улыбнулся.

Дина металась по дому как наседка – набрала в таз воды, нашла зелёнку, бинты, губку, бактерицидное мыло, налила молока в стакан и дала выпить Валере. Даже кудахтала как курица – от эмоций не могла связно изъясняться. Обмывала ему лицо так аккуратно и нежно, а сама наслаждалась его запахом – здоровое мужское тело пахло неизъяснимо прекрасно, дополнял его запах бензина, кожаной куртки, какого-то парфюма, кажется, какой-то горькой травы… За всю жизнь не было такого прекрасного момента! А какая кожа! Гладкая, загорелая, молодая! Как он хорош, какое блаженство прикасаться к нему! Когда мед обработка была завершена, Валера провёл рукой по её щеке, шепнул в самое ухо «Спасибо!» и чуть поцеловал её в щёку… На неверных ногах Дина ушла в ванную, смотрела в мутное зеркало на своё отражение и не узнавала себя – глаза горели, на щеках играл румянец, даже губы как-то налились и сами складывались в лёгкую полуулыбку. Ах, как она была счастлива в эту минуту! Валера остался у неё подлечиться. Могла ли она мечтать о таком счастье! Почему-то ей представлялось, будто он – раненый гусар, а она – юная барышня-дворянка. Она даже говорить начала со старинными оборотами: «дайте-ка, сударь мой, я вам руку перебинтую», или «подержите ножницы, мой голубчик». Счастье длилось два дня. Потом приехали друзья-викинги, погрузили Валерин мотоцикл в большой джип и увезли вместе с самим Валерой. И опять она осталась одна… Раньше своего одиночества Дина не замечала, оно было естественным и привычным. А теперь явственно ощущалась пустота за столом, пустота на кухне, пустота во дворе… Неужели так быстро можно привязаться к человеку? Оказывается – можно. Но почему-то ей не было грустно. Почему-то она была уверена, что Валера обязательно вернётся. Она прижимала к груди подушку, на которой он спал, вдыхала еле уловимый запах его одеколона, пила из кружки, из которой пил он, и ей казалось, что она целует его… «Боже, боже, что я делаю! Как там у Тютчева “и старческой любви позорней сварливый старческий задор”… Ну, значит, есть что-то ещё более позорное, чем моя любовь!» Дина засмеялась и позволила молодому, украденному солнечному счастью ослепить её и укутать с головы до ног. А вечером действительно приехал Валера. В руках он держал большой букет роз и бутылку шампанского.

– Моя прекрасная леди Ди! Примите мою благодарность за спасение и лечение!

Он поцеловал ей руку и щёчку. Они пили шампанское, смеялись, даже танцевали чарльстон под старый проигрыватель в виде чемоданчика. Было так легко, так свободно дышалось, хотелось прыгать и хохотать, как в детстве. Эх, сбросить бы лет ну хоть 10! Ну почему это не случилось с ней раньше? Хотя спасибо, что вообще случилось! И полетели денёчки. Вечером Валера приезжал, они ужинали. Дина ходила в магазин, готовила борщи и котлеты, жарила картошку. Никогда она не готовила с таким удовольствием и увлечением, узнавала новые рецепты, покупала дорогие продукты. После ужина они курили на крылечке, потом Дина стелила постель Валере в большой комнате на диване и уходила спать в небольшую спаленку. Утром она вставала пораньше, готовила ему завтрак, кормила и стояла на крылечке, пока Валера прогревал своего металлического зверя и с рёвом уносился вдаль, оставляя за собой сизое облачко. Дина спускалась и вдыхала это облачко как самый сладостный аромат на свете.

Тем временем ремонт в квартире закончился, и к Дине Михайловне приехал племянник с предложением перевезти её обратно в Москву. Он был несколько удивлён, застав у неё Валеру. Выслушав пространные объяснения, почему Дина хочет пожить ещё на даче, он как-то нехорошо ухмыльнулся и уехал. На следующий день приехала его жена Тамара с тортом и долго выпытывала у неё обстоятельства новой дружбы с молодым приятелем её мужа. Дина смущалась, пыталась перевести разговор на другую тему, часто уходила подогревать чайник и чувствовала себя как резидент перед провалом. Когда, наконец, Тамара уехала, без сил повалилась на кровать и никак не могла унять тахикардию. «Они хотят отнять у меня единственную радость, они хотят всё разрушить!» – думала она и всю ночь не сомкнула глаз. Когда на следующий день приехал Валера, Дина уже не могла унять слёз. Объяснить ему, в чём дело, было невозможно – ничего ведь не произошло. Она всё смотрела на то, как он ест, как ходит, как курит, как чистит своего железного коня, и понимала – ни за что не отдаст этой своей радости. Ни за что и никогда! Вечером они пили чай и играли в карты. Говорили о пустяках, но оба чувствовали, что им надо поговорить о чём-то очень важном. Валера пытался поймать её взгляд, а она всё отводила его, боялась прямо посмотреть на него.

– Дина Васильевна… Что-то произошло? Вы так нервничаете? Может быть, я могу помочь? Или моё участие… и присутствие нежелательны? Дина залилась краской. Что ответить? Правду? Соврать? Она встала, подошла к нему со спины, обхватила его голову руками, прижала к себе и заплакала.

– Милый мой, дорогой… Понимаю, как нелепо прозвучит моя просьба… Мне очень одиноко в этой жизни, нет у меня ни детей, ни внуков, ни братьев, ни сестёр… Все дальние родственники, конечно, не забывают, но ведь я им чужая… Бывает, месяцами никто не звонит. А позвонит – и говорить-то не о чем. Подруг даже у меня нет… Кошку хотела завести – так у меня аллергия. Одна как перст. Зачем живу? И вот сжалились надо мной небеса, послали мне такого друга – вас! Смешно, да? У вас совсем другие друзья, подруги, дела, развлечения… А мне ведь и не надо многого, вот вы приедете на часок, навестите – мне и радостно, вот и счастье моё. А люди – злые. Не могут жить спокойно, когда кому-то хорошо… Я очень вас прошу, не бросайте меня! Что бы вам ни говорили, в чём бы ни упрекали! А я что хотите для вас! Хотите, эту дачу перепишу, хотите, квартиру? Только будьте рядом со мной! Это не так долго продлится, и я буду угождать вам всегда и во всём! Милый мой, хороший!

Она плакала, целовала его голову и была уже на грани обморока. А он молчал! Он сидел не шевелясь и молчал! Дина выпустила его голову, поплелась в свою комнату и легла на кровать. Услышала, как он встал, хлопнула входная дверь… вот заревел мотоцикл… всё стихло. Дина плакала и плакала, а потом сама не заметила, как уснула. Сон был тяжёлый, какой-то чёрный. Снился Валера на мотоцикле, Тамара в фартуке мешала что-то в большой грязной кастрюле на чужой тёмной кухне, бегали вокруг худые драные кошки… Проснулась Дина от глухого стука в дверь. Стучали в дверь ногами. Кто это? За окнами темно, страшно. Который час? Всего-то 10 вечера… Она нерешительно стояла у входной двери. Открывать страшно и отойти от двери невозможно.

– Кто там? – едва слышно спросила она.

– Эо я, Ына Ыевна… – какой-то странный мужской голос.

– Кто?

– Отойте, ожаста.

Дина распахнула дверь и увидела на пороге Валеру. В обеих руках он держал большие сумки, а во рту за стебель – огромную красную розу. Тяжело заухали кованые ботинки по коридору. Валера вошёл в большую комнату, опустил тяжёлые сумки на пол у стола, взял розу и протянул Дине:

– Выходите за меня замуж, Дина Васильевна!

***

С Тамарой меня связывало шапочное знакомство – я стригла её шпица. Пёсик был вёрткий, и процедура обычно длилась довольно долго. За это время Тамара успевала поведать мне множество историй о своей семье, о соседях, о знакомых и незнакомых, вплоть до сплетен о дикторах телевидения. Причём, называла всех уменьшительными именами, отчего создавалось впечатление, что она их родственница или, по крайней мере, очень близкая знакомая. Но в тот раз она говорила только об одном человеке – о Дине Васильевне, тётке её мужа.

– Представьте, Ниночка, старая дура окончательно свихнулась. Я просто не знаю – её надо как-то оградить от людей, лишить правомочности, или как там это называется! Она завела себе молодого любовника, да что там молодого – байкера! Здоровенный бугай, ни стыда ни совести, таскается к бабке в Болшево, жрёт там с ней водку, катает её на своём мопеде!.. А эта древняя развалина собралась за него замуж! Нет, она даже стала носить кожаную куртку! Ну, вы же её видели – старая номенклатурная обезьяна, она джинсы-то никогда не носила, а тут – косуха, штаны!.. Да её связать нужно! Она же собирается переписать на него всё своё имущество! И это после того, как мы с ней носились как курица с яйцом! Ремонт ей сделали в квартире!!! И что теперь – всё отдать этому бугаю?!! Не-е-т! Я управу найду! У вас нет знакомых психиатров? Надо в милицию сообщить, он же типичный аферист! Да он её специально свалит где-нибудь со своего «харлея» и останется богатым вдовцом! Я не знаю, раньше хоть парткомы какие-то были, а сейчас, получается, можно дурить бедную старушку как угодно! Ну должна же милиция реагировать! Ниночка, дайте водички, мне дурно становится от всего этого!

Я принесла ей воды в кружке, а сама всё никак не могла определиться. С одной стороны – действительно, ну какая из Дины Васильевны байкерша? И действительно, столько случаев, когда ради жилплощади обманывали и убивали стариков. А с другой стороны – я терпеть не могла Тамару с её жадностью, душевной чёрствостью. Всё, что она говорила, вызывало у меня внутренний протест, и мне хотелось возражать и спорить с ней по любому поводу. Да чем она лучше этих аферистов, она точно так же хочет завладеть имуществом «старой обезьяны», ещё и ненавидит её. Не удивлюсь, если она, не сумев запрятать бабку в сумасшедший дом, прирежет её кухонным ножом. Нет, я никак не хотела принимать Тамарину сторону.

– Ниночка, мы с мужем должны уехать на недельку к моим в Тамбов. Я знаю, вы не можете подержать Микки у себя, у вас кот. Миленькая моя, я вас умоляю, отвезите его к Динке в Болшево, я никак не успеваю. Заодно и посмотрите на эту ненормальную, может, и женишка застанете. Микки ведь больше ни с кем не поедет, а вас он любит, слушается. Ну, душечка!

Я по натуре тряпка, под таким натиском тут же ломаюсь. На следующий день мы с Микки отправились на моём стареньком «опеле» в Болшево. Отвратительные у нас дороги, особенно летом! Отвратительные у нас «участники дорожного движения», особенно на загородных трассах! Ненавижу этих хамов-торопыг, которые в пробках выезжают на обочину и тарахтят мимо, обдавая все ряды пылью.

Микки чихал, подвывал, глазки его слезились, я злилась, ругалась и проклинала Тамару, Дину с женишком, ГАИ и правительство. Каких-то 2,5 часа мучений (что по московским меркам неплохо), и мы у цели. Старый дачный посёлок шумел корабельными соснами, обдавал прохладой и божественными весенними запахами. Всё моё негодование быстро улетучилось, я подошла с Микки к калитке и увидела хозяйку дома – она сидела на крылечке. На ней действительно были джинсы, просторная чёрная рубаха, а волосы были заплетены в небольшие косички. Удивительно, она помолодела лет на десять, и ей очень шёл этот образ девочки-подростка. Никакая она не «номенклатурная обезьяна», а очень даже милая тётушка. Такое чувство, что та старуха в каракулевой шубе, что я запомнила с прошлой зимы, была ей какой-то старшей сестрой или тёткой даже. Она увидела меня, закивала, пошла навстречу. Улыбалась так хорошо – она вспомнила меня (значит, не в маразме). За эту мысль я рассердилась на себя – вот оно, проникло всё же в меня, как зловредный Тамарин микроб, предвзятое осуждение. Бабы-бабы, все мы одинаковые!

Потом мы пили чай в большой комнате, говорили о погоде, о политике, старательно избегая упоминаний о Дининой родне. Я краем глаза отмечала присутствие мужчины в доме: грубые кожаные ботинки в углу, краги на подоконнике, какие-то металлические детали с ними рядом. Рассматривала и Дину. В ней чувствовалась какая-то настороженность, как у птицы, что вот-вот готова взлететь. Дина была меня вдвое старше, но говорила как-то заискивающе, будто в чём-то виновата. Но в то же время я видела, что она счастлива, как-то отчаянно, торопливо, взахлёб. После чая я засобиралась домой, пробки меня уже ждали. Дина проводила до калитки, взяла за руку:

– Спасибо вам… У вас такие добрые глаза… А я ведь нынче ни с кем не общаюсь, никуда не езжу, никому не звоню… Все меня осуждают, обсуждают… А хочется и поговорить с человеком, особенно с женщиной, чтобы тебя поняли. Вы не представляете, что я переживаю теперь. Мне страшно подумать, что я могла прожить жизнь и не узнать всего этого! Да вся моя жизнь не стоила и одного денёчка с ним! Я ведь только теперь поняла, что такое любить. Вам смешно – я старуха… А знаете, как быстро проходит жизнь? А внутри ты всё та же девочка с мечтами, глупостями, страхами. Меняется всё только снаружи… Такие вещи начинаешь замечать. Как здорово просто держать его за руку, знать, что он приедет каждый вечер. А что со мной творится, когда он проявляет какую-то нежность ко мне? Я не смею этому поверить, я даже глаза зажмуриваю, так боюсь вспугнуть своё счастье! Милая вы моя! Спасибо, что выслушали меня! Я очень желаю вам пережить в жизни такое счастье, хоть в семьдесят, хоть в девяносто лет, хоть один денёчек!

Я не смела ни о чём её спрашивать, но сама в ужасе думала: неужели её обманывают? Как это жестоко, всё равно, что обманывать ребёнка. А если Тамара права и её могут запросто убить?! Не просто ограбить и убить, а посмеяться над последним прекрасным чувством. Хотела бы я посмотреть на этого «женишка», мне казалось, я бы сразу поняла, что это за гусь. Но Валеру я так и не дождалась. Всю обратную дорогу я плакала. Жалко было себя, свою женскую судьбу. Как бы я хотела испытать такую любовь! Хотя бы денёчек! Хотя бы в семьдесят лет… Хотя бы во сне или в бреду… Хотя бы обмануться… Больше я Дину не видела. Никогда. Я не была на похоронах. Тамара звала меня, но кто я – не родня, не подруга, так – мимолётная знакомая. Их хоронили в закрытых гробах, в один день, но на разных кладбищах. Они разбились на Рублёвке. Говорят, ехал какой-то важный «член», гаишники сгоняли всех с трассы, мотоцикл занесло на грязной обочине, они несколько раз перевернулись и упали в бетонированную канавку. Важный кортеж пронёсся, и только после этого к ним подъехали полицейские. Дина погибла на месте, Валера умер по пути в больницу. Дина не успела ничего переписать на него, квартира, дача достались племянникам. У Валеры никого не было. Как потом рассказала Тамара, его вырастила тётка, родители пропали где-то на севере. Тётка умерла, когда мальчику едва исполнилось 18. Армия, завод, общежитие. Рано женился, но личная жизнь не складывалась, шалава попалась. Ребёнок – мальчик – умер на пятый день после родов. Через месяц жена собрала вещи и уехала к родителям в Тулу. Женщин потом было много, но ни одной стоящей, все рано или поздно становились похожи на бывшую жену. Стал выпивать. Спас друг – пристрастил к мотоциклам. Жалко мне Валеру. Похоже, обделила его жизнь заботой и любовью. Не хотелось мне думать, что позарился он на Динино богатство. Хотя… Всё может быть. Так и осталось загадкой – что его связывало с Диной. А я выбрала для себя версию вот такой странной любви двух очень разных и очень одиноких людей. Вопреки всем, всему, здравому смыслу, мнению людей, будущему. А любовь ведь такая и бывает. И, может быть, их трагический конец был не самым плохим итогом этой истории. Во всяком случае, не было разочарования, обиды, трагедии, морального страдания. Ни один из них не перенёс горечь утраты другого, а ведь этим неизбежно закончился бы самый счастливый (как и самый несчастливый) конец. Жаль, что таким недолгим было их счастье – всего одно лето. И как мало для этого было надо – совсем немножко тепла, как для веточек багульника…

Усы

Усы у господина Войцеха Каповски были самой выдающейся частью не только лица, но и, пожалуй, всей фигуры. Пышные каштановые, заканчивались они тонкими острыми хвостиками, торчавшими строго вертикально. Котелок г-н Каповски надвигал на самые брови, отчего делались совсем незаметными его светло-карие небольшие глаза. Губы были полностью скрыты под усами, а голос, возможно, опять же из-за усов, звучал глуховато и бархатно. Ходил он медленно, высоко поднимая колени, и был довольно молод, опять же судя по усам – без единого седого волоска. В лавке мадам Труно он покупал запонки, перчатки, изредка – шерстяную фланель для костюмов. Товар брал не самого высокого качества и цены? – то ли был скуповат, то ли не так богат, как пытался казаться. Маруся помнила, как она впервые увидела его – заскрипела вертящаяся дверь, и порог перешагнул мужчина в коричневом пальто и с тросточкой в руке. Но, как только он поднял голову и явил окружающим свои великолепные усы, все прочие подробности его облика поблекли и даже как-то стали зыбки и туманны. Маруся как завороженная уставилась на это великолепие и пребывала в этом состоянии, пока мадам не окликнула её и не послала за пуговицами. Потом Маруся видела, как этот удивительный джентльмен разговаривал с господином Труно у кассы – как шевелились его усы, то выдвигаясь вперёд, то опадая вниз. Когда вечером она укладывалась спать и вспоминала самое приятное в этот день, это, конечно, был господин с усами. Точнее – усы. Самого господина Маруся и не запомнила. В следующий его приход ей посчастливилось с ним пообщаться. Он попросил показать ему перламутровые запонки. Маруся протянула коробочку, и г-н Каповски склонился почти к самым её рукам, она даже ощутила его дыхание. Слегка волнистые волосы он носил на прямой пробор, пахло от него сигарами и душистым мылом. В общем, приятный молодой человек, каких много заходило в лавку мадам Труно. Но, когда он поднял голову и медленно сказал «Спасибо, мадемуазель», Маруся увидела, как задвигались пушистые усы, мурашки пробежали по её спине, и она почувствовала, как густо краснеет. Вечером, лёжа в постели, она вспоминала эти мгновения, и невыразимая истома растекалась по всему её телу. Потом она представила, как, должно быть, щекотно и приятно ощущать прикосновение этих усов к щеке, к шее… Её аж передёрнуло от пробежавших мурашек. Маруся перекрестилась и стала гнать от себя греховные фантазии, но стоило ей закрыть глаза – она снова и снова видела это пышное мужское великолепие. Теперь вся Марусина жизнь разделилась на две части: в одной были Усы г-на Каповски, и эта часть была яркой, прекрасной, волнующей, с миллионом подробностей, шорохов, отсветов, мельканий, искр, чарующих звуков; а во второй Усов и г-на Каповски не было, присутствовало только тягучее серое ожидание первой части. Войцех довольно часто посещал лавку и, как правило, подходил именно к Марусе. Удивительное дело – девушка не могла припомнить его взгляд… Она всегда безотрывно смотрела на усы и ждала их движений во время речи. Они притягивали ее словно магнитом. Маруся наклонялась к ним всё ближе и ближе, а однажды потеряла равновесие, и чуть было не упала на г-на Войцеха. Он поддержал её за локоток: «Вам нехорошо?» – вверх-вниз, вверх-вниз шевельнулись усы. «Как мне хорошо! Ах, как мне сладостно…» – думалось ей. Г-н Каповски помог Марусе присесть на стул и невольно (а может быть, и специально) чуть прикоснулся усом к её щеке. Горячая волна окатила девушку с головы до ног, в ушах зашуршал песок, и Маруся лишилась чувств. Вечером, укладываясь спать, Маруся призналась себе, что без памяти влюбилась в господина Каповски. Впервые за её семнадцатилетнюю жизнь мужчина вызвал в ней сильное женское влечение. Когда ей было пятнадцать лет, хозяйский сын Говард, толстый рыжий балбес, подкараулил её у кладовки и поцеловал мокрыми липкими губами. Маруся долго вытирала рот и щёку и не могла отвязаться от мерзкого ощущения нечистоты. Хорошо, что Говард уехал учиться и больше она его не видела. А вот Войцех… Если бы он её поцеловал… Наверное, это было бы совсем по-другому… Наверное, усы приятно щекотали бы её щёку, как сегодня, и не только щёку, но и нос, губы, подбородок, шею… Боже! Какое же это блаженство! Какое же это счастье!!! Так бы сама и бросилась к нему на шею! Зарылась бы вся в его усищи!!! На следующий день г-н Каповски принёс Марусе маленький букетик фиалок. Он молча положил его перед ней на прилавок. Маруся подняла глаза и посмотрела на Войцеха. Кончики усов приподнялись и как-то сильнее загнулись вверх. Видимо, Войцех улыбался.

– Маруся, это вам. Эти цветы так же нежны и трогательны, как вы.

Зашевелившись, усы вытянулись к Марусе.

– Спасибо, господин Каповски, вы так внимательны.

– Мне кажется, вы слишком устаёте на работе, вам надо почаще гулять на воздухе. Тогда не будет и обмороков, – усы придвинулись совсем близко и соблазнительно распушились.

– Извините, господин Каповски, больше этого не повторится.

– Что вы, Маруся, я никак не хотел упрекать вас! Я хотел… Я был бы очень рад, если бы вы согласились прогуляться вечером со мной в парке.

Голос его звучал тихо и мягко, усы замерли и чуть подрагивали, маленькая капелька сверкнула чуть левее середины.

– Спасибо, господин Каповски. Мне надлежит спросить разрешения у моей хозяйки и опекунши – мадам Труно.

– Я могу сам поговорить с ней, если вы позволите.

– Да, я вам буду очень признательна.

Маруся на деревянных ногах подошла к мадам и сказала о желании Войцеха поговорить с ней. Мадам многозначительно посмотрела на Марусю, натянула свою резинную улыбку и прошла к г-ну Каповски.