Осталось жить, чтоб вспоминать

В день моего прилёта как всегда родители приготовили праздничный ужин по случаю приезда на каникулы любимой дочери в отчий дом. Как обычно в таких случаях, мать приготовила шашлыки из свинины и испекла свои "фирменные" пирожки с картошкой. Она выпекала их не в газовой духовке, а прямо в огромной бабушкиной сковородке в большом количестве кипящего подсолнечного масла, которое, как всегда, "шипело" и разлеталось во все стороны, пачкая цветные занавески и тюль, а также белую кафельную плитку на стене.

В те годы, как и в последующие ещё лет 25, все нормальные продукты представляли собой «жуткий» дефицит. Однако на нашем столе чего только не было – и «Советское Шампанское», и импортные банки с маринованными огурчиками- корнишонами и другими овощами, консервированные фрукты из Болгарии и Венгрии, зелёный горошек, растворимый кофе, сырокопченая колбаска, сервелат. Всё это появилось на нашем столе только благодаря продуктовым «заказам», которые получал мой папа, как участник Великой Отечественной войны.

Радость от встречи с близкими мне людьми стала постепенно затихать, и на смену ей пришли тоска и печаль. Когда я сидела со своими родными и разговаривала о своей учёбе, о получении диплома, о распределении после окончания университета и о дальнейших жизненных перспективах, я ещё держала себя в руках и старалась ни о чём не думать, разве что о том, о чём непосредственно шла речь. Но стоило нам разойтись по разным комнатам с родителями, и мне остаться одной наедине со своими тревожными мыслями, тут же я дала волю своим слезам в первый раз со дня знакомства с Аленом.

Я успокаивала себя тем, что ничего страшного в том нет, что Ален не приехал меня провожать, как мы договаривались – мог же он, действительно, опоздать, какие сделала свои осторожные предположения моя подруга Алёна.

Но мои душа и сердце были не на месте. Я ни в чём не находила покоя, не было никакой радости от долгожданных каникул, от гуляний по улицам родного города, по Курортному проспекту, по Платановой аллее, по центральной части Сочи, от встреч со своими друзьями и некоторыми одноклассниками, которые тоже приехали на студенческие каникулы из других городов Союза.

Ничего не хотелось делать и никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось встречаться. Я рвалась обратно в Краснодар увидеть Алена и убедиться, что всё у нас хорошо, и ничего страшного с ним не произошло.

Как никогда раньше, в течение всех 5-ти лет обучения в университете, я ждала окончания своих каникул той зимой. Сил не было больше ждать дня вылета обратно в Краснодар. Я начинала понемногу сходить с ума. Мне казалось, если я не увижу Алена завтра или послезавтра, то я просто задохнусь без него, как без кислорода…Тогда я решила поменять свой авиабилет – сдать старый билет и купить новый, на более ранний срок.

Ещё неделя оставалась до конца каникул, но я понимала, эту неделю я не смогу прожить дома, в Сочи, без Алена…

Решение было мною принято быстро, только я не знала, какие слова мне нужно было найти для своего отца и матери, чтобы они поняли меня и не обижались…

Тогда же я решила всё рассказать своему отцу об Алене.

Помню, как отец долго не мог ничего сказать после моих объяснений, минута молчания слишком затянулась, а потом отец всё-таки нашёл в себе силы, чтобы ответить мне:

–Дочка, ты у нас уже взрослый человек, тебе решать свою судьбу. Через полгода ты получишь свой диплом и станешь полностью самостоятельным человеком, не зависящим от нас с матерью. Ты сама должна понимать, что такое любить человека из другой страны… Ты, вообще, сама себе представляешь, что это такое?

– Наверное, с трудом…– робко я ответила отцу.

– Если этот человек… – тут отец сделал паузу, потому что я не сказала, как зовут моего любимого.

– Ален его зовут, – наконец я осмелилась вслух перед отцом произнести его имя.

– Если этот человек, – продолжал мой отец, – Ален тоже тебя любит, то вы со временем должны быть вместе… Но "где" вместе? У нас в Союзе или в его стране? Он ведь не останется в нашей стране, он не за тем сюда приехал, чтобы получить профессию врача и остаться здесь, в Союзе… Естественно, он уедет обратно к себе на Родину. Что будет с тобой? А что будет с нами? Ты думала об этом?

– Папа, я об этом совсем не думала, я просто его люблю и ни о чём другом не думаю…

– А надо думать, дочка… Всегда надо думать о том, что тебя в будущем ожидает.

Я не знала, что сказать отцу в ответ, а он продолжал мучить меня своими вопросами и своими же ответами:

– Если так случится, что твои с ним чувства будут взаимны, тогда вы свяжите свои судьбы… Что тогда? Пойми, это другая страна, очень далёкая от нас страна. Туда можно уехать и никогда больше

не вернуться. Здесь всё имеет значение – и политика, и международные отношения… Я не переживу, если ты туда навсегда уедешь…

– Я ни о каком будущем даже говорить не буду, потому что это Я его люблю, а он любит меня или нет, я не знаю…

– О-о-о-о-чень интересно! И что ты будешь делать дальше? – не скрывая свою досаду, отец, как следователь, продолжал мучительный для меня "допрос".

– Я послезавтра улетаю в Краснодар, – затаив дыхание, тихо в полголоса сказала я отцу.

– Хорошо, что сообразила на завтра не брать билет и не омрачать наш семейный праздник. Надеюсь, ты помнишь, какой у нас завтра день?

– Конечно, помню… Вот поэтому я и улетаю послезавтра, – как будто оправдываясь, ответила я отцу.

А «завтра» было 21 января – день рождения первого ребёнка в нашей семье. Год тому назад у Валентина и Светланы родился сын Женька, значит, мой племянник.

Отлично помню, как ровно год назад, когда я также приехала к родителям на каникулы, мы каждый день ждали из Куйбышева телеграмму от Валентина с радостным для всех нас известием о рождении сына или дочери.

Естественно, что наш отец очень хотел мальчика, чтобы продолжался наш род и фамилия наших дедов и прадедов. Помню, как я прыгала от радости, как маленькая девчонка, бегала по квартире и кричала: «У нас маленький родился, у нас маленький родился…»

Не знали мы в тот зимний январский вечер, который принес нам радостное известие, какое трагическое событие произойдёт в нашей семье в этот же самый день, только 20 лет спустя. В истории моей семьи этот день был одним из самых светлых и счастливых, а потом он стал самым «чёрным » днём в моей семье.

Но тогда мы об этом не ведали, мы были счастливы и готовились на следующий день отметить первый год рождения нашего малыша.

Я не хотела огорчать своих родителей, поэтому день рождения своего маленького племянника решила отметить в кругу семьи, а потом улететь в Краснодар.

Я видела, для отца был неприятным и тяжёлым наш разговор, и он старался его поскорее закончить.

Я думала, он в ответ возмутится, рассердится, повысит свой голос, как обычно бывало во время наших с ним редких, но всё же имевшихся разногласий, "разборок" и выяснений отношений между "отцами и детьми", но ничего подобного не произошло, наоборот, отец как-то быстро сник и расстроился.

Он немного помолчал, не зная, что сказать, а потом добавил:

– Но у тебя билеты на самолёт только через неделю…

– Я их вчера поменяла… к счастью, были свободные места …

– К какому счастью? – продолжал удивляться отец.

–Папа, пойми, я здесь не живу, а просто су-щест-ву-ю… Я не могу без него, меня ничего не радует, и ничего здесь не держит. Я всё для себя уже решила, и не надо меня отговаривать. Менять ничего не собираюсь.

–Тебе виднее… Только после не пожалей о том, что решения принимала не трезвым умом, а чувствами и эмоциями, – потом отец о чём-то подумал и спросил:

– У тебя когда послезавтра рейс до Краснодара? Я отвезу тебя на машине в аэропорт.

– Кажется, где-то около 2-х часов дня, – с облегчение ответила я, понимая, что самый трудный разговор с отцом теперь уже позади. На душе стало немного легче, словно гора с плеч свалилась. Больше эту тему мы с отцом в тот вечер не затрагивали.

В тот вечер у нас дома было непривычно тихо и как-то пусто, никто ни с кем не разговаривал. Скорее всего, отец передал матери наш с ним безрадостный разговор, и та, как и отец, пребывала в шоке и в некотором замешательстве, которое выразилось в том, что она внезапно прекратила свои приготовления на кухне на завтра по случаю нашего семейного торжества.

Каждый занимался своим делом, и это "своё дело" заключалось в молчаливом сидении или лежании на диване с потухшим взором и с мрачными мыслями в голове (это было положение отца), или в стоянии у окна в спальне и рассматривании едва видимых на море кораблей, глиссеров и катеров – этим занималась я.

Мать тоже молча стояла у окна на кухне, бездумно и бесцельно рассматривая на противоположном склоне холма деревья, сады и дома, разбросанные в каком-то своём порядке, не понятном как для архитектора, так и для простого обывателя, не обременённого какими-то особыми знаниями в области градостроения.

Не знаю, уж когда, но мама всё же приготовила и шашлыки и наши любимые пирожки с картошкой. Видно, в своём созерцании кораблей на синей глади моря я так глубоко ушла в свои мрачные мысли, что не видела и не слышала, что у нас творилось и создавалось из продуктов на кухне.

Последовавшая за этим ночь тоже была неспокойной.

Когда я приезжала домой на каникулы, то всегда спала на диване на нашей застеклённой лоджии, оборудованной отцом под нормальную комнату.

На лоджии стояли кроме дивана 2 стула и бабушкина немецкая ножная швейная машинка "Зингер", которой в обед исполнилось бы 100 лет, но она выглядела, как новенькая, и ещё здорово работала – "строчила", как пулемёт "максим".

У нас была 2-х комнатная квартира, состоящая из 2-х смежных комнат. Мою лоджию от родительской спальной комнаты отделяла как раз смежная комната, которая у нас считалась гостиной, и в которой мы принимали своих гостей, в основном, папиных друзей, семью Пеговых из Кудепсты.