Кондитерская Лавка

«Возможно, над тобой просто надо немного поработать» – смело подумала я, с довольной улыбкой прижимая к себе плюшевого мишку, из-под которого виднелись только мои довольно шагающие ноги. Именно так, «довольно шагающие», не иначе, ведь я едва сдерживала себя, чтобы не побежать вприпрыжку. Но окончательно меня растрогало то, как не могучий Витя, усердно стараясь не пыхтеть и держать пупок крепко завязанным, подхватил меня на руки и перенес через накатанный до блеска ледяной участок, чудом не наградив нас обоих неминуемой черепно-мозговой, и еще одной увлекательной историей – врачей-реаниматологов, умилявшихся бы с переломанных на всю голову романтиков.

Одним отличным местом, в которое меня пообещал сводить Витя, оказалось маленькое уютное кафе итальянской кухни. Обслуживал нас молодой стажер неопределенной ориентации по жизни и в пространстве, если судить по его жеманному голоску и неудачным попыткам пройти по прямой, не споткнувшись о собственные ноги.

За окном стемнело, и наш город, наконец, стал интереснее и красивее. На место серости спустился яркий контраст тьмы и рассеивающих ее огней. Я вперилась в закат, в пол уха слушая Витю, увлеченно рассказывающего о своей дипломной работе по аллюзиям и реминисценциям в произведении Джоан Фаулза «Коллекционер», которую он блестяще защитил пять лет назад. Вот бы он еще не менее успешно попытался съехать от мамы, свято верящей, что 25-летнего мужчину еще рано отнимать от материнской груди.

Кое-что привлекло мое внимание.

На торце здания, расположенного через дорогу, разгорался бледный трепещущий огонек. Я рассмотрела тень, исчезающую в дверном проеме, затем потрепанную вывеску, которую осветил загоревшийся уличный фонарь.

«Кондитерская Лавка» – гласила каллиграфическая надпись на овальной дощечке, висящей на цепях на краю покатого навеса. Краска была полустерта, да и надпись, похоже, повидала жизнь, но, возможно, потускнела не от старости, а в угоду модной нынче винтажности. Вывеска покачивалась от легкого ранневесеннего ветра в мерцающем свете фонаря, в котором словно танцевало самое настоящее пламя.

Заведение вызвало мой интерес по нескольким причинам. Во-первых, его внешний вид был для меня идеалом, ибо я – истовая фанатичка всего старого, страшного и потертого (что, собственно, не мудрено, учитывая мой осознанный выбор населенного пункта для взрослой жизни), во-вторых, я никогда не слышала об этом заведении, чего в принципе быть не может. В нашем городке любой обыватель, вошедший в возраст обретения дара речи, знает об открытии нового кафе/ресторана/магазина/детской площадки/биотуалета задолго до начала работы над их возведением – специфика провинции. Но я, ввиду своей профессии, обычно знаю чуточку больше. Более того, я живу неподалеку и каждый день хожу этим тротуаром, на который сейчас зазывно льет свет эта загадочная «Кондитерская Лавка». Понимаете, я в принципе не могла не знать о ней.

– Вить? – прервала я бурную речь нареченного о его невероятной нелюбви к черным котикам, – а что это за заведение там?

– Алис, ты чего? Ему уже лет тридцать. Мне мама в детстве оттуда плюшки носила…

– Смеешься что ли? – возмутилась я, – я почти столько же лет мимо хожу и в жизни ее там не видела!

– Значит ты просто была невнимательной, – снисходительно улыбнулся Витя, нежно потрепав мою щеку.

– Пойдем туда? – предложила я, с трудом уняв желание отгрызть ему руку. Приливы нежности от малосимпатичных мне людей я любила также сильно, как бананы, от одного запаха которых меня тошнит.

– Да без проблем.

Как я надела пальто, я не помню. Помню только то как меня манил этот соблазнительный огонек медленно покачивающегося фонарика. Затянув пояс, я почувствовала это. Еле уловимый, но такой притягательный аромат самого приятного лакомства, которое только могло придумать человечество, лакомства, сочетающего в себе яблоко и корицу.

В меню итальянского кафе, где мы находились, не было ничего, подразумевающего мой грядущий гастрономический экстаз. Иначе я заказала бы этот корично-яблочный десерт в первую очередь. Запах мне или отчетливо чудился, или повара на кухне все же решили замутить шарлотку, а то и штрудель – но втихую от обожающих сии блюда посетителей.

Вот только я почему-то была уверена, что влекущий меня аромат исходил оттуда, из «Кондитерской Лавки». Не знаю каким образом он попал сюда, может была открыта форточка, а может кто-то из посетителей заскочил в Лавку по дороге и сейчас уплетал какую-нибудь яблочно-коричную булочку, тайно ныряя под стол за новым куском как за чем-то нелегальным.

Я поспешила выйти из кафе, удостовериться или опровергнуть свои теории.

И удостоверилась. На улице аромат усилился и стал концентрированным до такой степени, что я рванула через дорогу напрямую, забыв о правилах и автомобилях, которых все равно в восемь вечера практически нет на улицах. Бежал ли Витя за мной, поскользнулся, упал и остался лежать во льдах, тоскливо глядя мне вслед, сейчас мне было все равно. Моя целеустремленность не шла в сравнение даже с нуждой любителей арбузов, расталкивающих очередь в туалет.

Невыносимо сладкий, манящий аромат запеченного с корицей яблока сводил меня с ума. И чем более я приближалась к «Кондитерской Лавке», тем он становился отчетливее. Рот наполнился слюной. Не буду сравнивать себя с бешенной собакой, но я уже это сделала.

И вот я у порога. Где-то в глубине двора слышалось тонкое кошачье мяуканье. Фонарь покачивался на цепи, а внутри него действительно извивались языки пламени. Вывеска выглядела сильно обветшалой, но это придавало ей особенный шарм. В окошечке двери я видела лишь тусклый свет и ничего больше. Я поднялась на три ступеньки и протянула руку к ручке двери.

– …время постреляять, между нами пальбаа… – коричневая, как кал, магия рвотной попсы спустила меня с небес на землю. Я повернулась к Вите, торопливо подносящего к уху телефон. Ага. Рингтоны – они, как собаки, – всегда идут в хозяина.

–Алло, мам. Да, мам. Прости, мам. Скоро буду, мам, – он сконфуженно поднял на меня глаза.

– Что, мама?

Он не менее сконфуженно кивнул.

– Ну иди домой, – предложила я.

– Она просто болеет, ее нельзя волновать, – попытался оправдаться тот.

– Иди, иди. Мама ждет.

«И молоко с губ вытри», – злорадно подумала я. Витино псевдоочарование и мои мысли о лепке ароматной коричневой фигурки улетучились, словно их никогда и не было.

– Понимаешь…– Витя покраснел.

Собственно, в полутьме не было особо видно покраснел он или нет, но я бы на его месте начала хорошенько топать ногой, чтобы поскорее провалиться сквозь землю.

– …я все понимаю. Иди! – прервала я Витю, искренне надеясь на то, что он взмахнет волшебной палочкой и оперативно трангрессирует отсюда. Он не трангрессировал, но быстрым нервным шагом удалил свое тело за угол дома, забыв чмокнуть меня на прощание. Ну и слава богам.

Окончательно улетучив из головы мысли о покинувшем меня ходячем недоразумении, я решительно повернулась к двери, чтобы зайти.

Но дверь неожиданно сама открылась изнутри. Из Лавки под мелодичный перезвон колокольчиков вышел молодой человек с растерянным взглядом. Не замечая ничего вокруг, в том числе меня, он медленно поплелся по тротуару в сторону спального района.

Странный тип. Он удалялся, опустив плечи, словно нес на спине мешок картофеля. Но скорее всего это был обычный груз проблем.

И вот оно – заветное мгновение. Вихрь сдобных запахов окутал все мое существо сразу, как только я приоткрыла дверь, звякнувшую колокольчиками.

Меня встретил томный полумрак и гостеприимное сладкое тепло работающей духовки. Тусклый свет излучали бра в виде канделябров, торчащие из стен красного кирпича. В зале стояли три кованных стола, вокруг них – стулья с мягкими подушками и высокими спинками.

Единственным ярким пятном здесь была витрина, внутри которой находилось такое невероятное изобилие аппетитных лакомств, что ими можно было наесться одним только взглядом.

Здесь красовалось всё: и воздушные эклеры, и дольки тортов – белоснежных, шоколадных, с нежнейшими прослойками из взбитых сливок, конфитюра, мусса и мягкой карамели. А еще море кексиков с декоративными шапочками, украшенными вишенками, клубничками, блестящими бусинками и меренгой. Тирамису – король расти-поп, и, – о боги! Он самый!!! – румяный яблочный штрудель. Выпеченный так, как нужно. Это вам не тот недоваренный недопельмень под сахарной пудрой, который обычно подают в местных забегаловках.

Я оглянулась в поисках бариста, но в зале из персонала никого не виднелось, поэтому я, ощущая некоторую робость, присела на высокий, тоже кованый, барный стул у стойки и принялась ждать, окидывая взглядом уютный полусумрак кафе, попутно наслаждаясь исключительной атмосферой сладости, пряностей и умиротворения…

Звучала легкая музыка. Она была бы едва различима в обычное время в обычном кафе, но здесь, в вечерней тишине, слышалась так же отчетливо как тихое пение в кафедральном соборе.

Наигрывала флейта. Но не ту заунывную мелодию, что ежедневно сопровождала горожан из уличных динамиков, а задорную ирландскую трель, под которую хотелось пуститься в пляс. Нога сама собой начала отбивать такт, а я, разглядывая детали интерьера, наконец, осознала, что не так уж всё и печально в этом городе, если хорошенько к нему приглядеться.

– Добро пожаловать в «Кондитерскую Лавку», – раздался бархатный голос позади меня.

Святые макаруны! Я вздрогнула и обернулась.

За барной стойкой стояла невесть откуда там появившаяся рыжеволосая девушка с фарфоровым лицом. Огненность ее заплетенных в тугую косу волос отливала медью в свете витрины. Но ярче всего сияли глаза.

Глаза цвета янтаря.

Девушка улыбалась и не спускала с меня лучезарного взгляда.

– Здравствуйте, – я захлопнула рот, открывшийся от неожиданного и столь эффектного появления, – я тут…залюбовалась вашей выпечкой.

– О, она действительно впечатляет, – отозвалась девушка, снимая с полки круглую жестяную банку, – а уж какая она волшебная на вкус, словами не описать! Я не ошибусь, если предположу, что вы бы предпочли фруктовый чай с малиной и мятой, а на десерт – яблочный штрудель с пылу с жару?

– Потрясающе! Вы словно читаете мои мысли! – восхитилась я, – я бы перепробовала все, но штрудель – моя маленькая слабость!

– Тогда присаживайтесь за столик, – предложила девушка, бесшумно скользнув к двери, ведущей, вероятно, на кухню, с жестяной баночкой в руках.