Кондитерская Лавка

На стене спальни висела большая фотография в раме, на которой я, затянутая в черный корсет, сжимала в руках сухую розу. Я поняла, что испытанный за прическу другой меня стыд был не самым внушительным по сравнению с тем, который я почувствовала сейчас. Готика, меланхолия и страдания – как можно всерьез жить с таким настроем? С таким настроем в пору на тот свет отчаливать под трогательное нытье Лакримозы.

В красной комнате с красными стенами, бордовым бархатным покрывалом на постели и здоровенными черными оплавленными свечами на всех горизонтальных поверхностях не хватало только алтаря.

А, так вот же он! Прямо под зеркалом в чёрной резной раме. Человеческий череп (надеюсь, что пластиковый), побрякушки, какие-то амулеты, бумажки с латинскими надписями, все дела. Как банально. Видимо, того же мнения был и Снежок. Он зашел в комнату с обреченным видом, словно хотел сказать: «Я сделал все, что мог. Но, если человек – дебил, здесь не спасут никакие методы даже чеширской медицины». Он прыгнул на постель, лег на черное гнездо из собственной шерсти, которую с бархата можно снять только силой Тора, и призывно замурлыкал, приглашая меня присоединиться.

Наверное, прилечь и подумать над происходящим – было бы самым разумным решением. «Кондитерской Лавки» нет, сон затянулся, а решение проблемы на поверхность так и не всплывает. Ну и зачем тогда волноваться и переживать, если можно не волноваться и не переживать?

Итак, лежим, анализируем произошедшее. Во-первых, все контакты в моем телефоне мне совершенно не знакомы. В ответ на запрос «Кондитерская Лавка», гугл, недолго думая, вышвырнул меня на порталы по закупке материалов для выпечки. Ни о каком кафе он тоже не знал.

Я набрала номер телефона Вити.

– Номер, который вы набрали, не существует, – ответил доброжелательный голос барышни в трубке.

– Запомни эту фразу и повтори ее, когда я проснусь, – посоветовала я ей.

Снежок водрузил лапы в мои волосы и, мурча, начал разминать мою голову когтями. Это был настолько совершенный массаж мозга, что я отбросила в сторону телефон и проблемы, и закрыла глаза от удовольствия.

Я стояла в зрительном зале на рок-концерте и наблюдала за тем, как я же, увешанная цепями и стиснутая кожаным корсетом, скачу по сцене и ору в микрофон голосом, которым обычно одержимые бесами сектанты вызывают сатану. Рядом с явно нетрезвой мной дико плющило то ли Орка, то ли Мрака и Андрюшеньку, наряженных в костюмы госпожи. Я не утверждаю, конечно, что прям госпожи, в конце концов Бэтмен тоже затягивался в кожу (латекс, резину, – не суть важна, важен внешний вид) и, как знать наверняка, не носил ли он под штанишками чулки в сетку. Так же и я не могла с уверенностью сказать, что же там, под олдскульными прикидами этих странных рокеров.

Кожа на коже, много пота, опрелостей и потницы на прыщавых щеках, огонь голода в горящих, но красных от недосыпа глазах, щедро обведенных черным карандашом.

Интересно, в какой момент идея порыться в женской косметичке перестает быть позорной для мужика? В какой момент мозг, до сего времени с яростью бойцового петуха отрицавший все, что связано со словосочетаниями «мужская гигиеничка» и иже с ними, вдруг подал сигнал мощной волосатой лапище поднести к щетинистому лицу спонж из пудренницы? Это явно какой-то сбой в системе.

Дергаясь в предвкушении экзорцизма, выступающие завертели головами, снабжая соленой влагой сальных волос и лбов всех, аналогично бракающихся у сцены зрителей. Я-в -корсете заунывно взвыла. Я-в-зрительном-зале закосила под гиену и бухнулась в кресло, задыхаясь от хохота, который все равно поглотил гром «музыки».

Рядом со мной таращило костлявого патлатого парня с выбритыми висками. Прихлебывая из бутылки, он что-то вопил, еле стоя на ногах и вонял тухлятиной. Заметив меня, он, томно приспустив веки, сел рядом и что-то залопотал (то есть, подобно рыбке, пооткрывал рот, наполненный кошмаром стоматолога, но речь его утонула в дьявольском грохоте).

– Чего тебе надо, придурок? – лучезарно улыбнувшись, спросила я, зная, что он все равно ничего не услышит.

Он что-то прокричал в ответ.

– Что? Засунуть мой левый ботинок тебе в глотку? Ты такой романтик! – фыркнула я.

И на моих последних словах резко заглохла музыка.

Я взглянула на сцену. Гитарист прыгнул в толпу, которая (как жаль!) не расступилась. Барабанщик швырнул палочки в зал и, судя по сочному «Ай!», попал кому-то в яблочко.

В наступившей тишине я услышала залихватское «а ты ничё бабенка», адресованное мне моим неприятным собеседником.

Я встала и пнула его в коленку.

И проснулась.

В своей квартире. В комнате с простыми белыми стенами, на обычном мягком розовом пледе. А рядом не было Снежка, мягко массировавшего мне голову.

Мне даже стало немного одиноко без него.

ГЛАВА 3

Человек в неоновых ботинках.

В окно бил яркий солнечный свет. Я выглянула наружу: никакого огромного тополя у стены моего дома не было, улица поблескивала от утреннего инея, кутающиеся в пуховики прохожие ясно давали понять, что до теплого мая, как до Пекина на скейте, а моя комната сияла абсолютной нормальностью. Как же я по ней соскучилась!

Я схватила телефон и открыла список контактов. Все на месте: мама, Витя и куча фамилий, помещенных мною сюда по долгу службы. Добро пожаловать в реальную жизнь!

– Алло, мам! Привет! Как дела? – затарахтела я в трубку, едва заслышав мамино ленивое «привет».

– Пока не родила…а, нет, родила. Вот же растяжки. И пузо обвисшее. И мне не двадцать, – изрекла мама и зевнула.

– Я так рада тебя слышать! – из моей глотки вырвался, возможно, излишний восторг.

– Алис, сегодня, конечно, выходной, но к завтраку принято готовить кофе, а не мартини, – философским тоном заметила мама, и, судя по довольному причмокиванию, сама пригубила оный.

– А ты сама-то прям кофе пьешь?

– Маме все можно. Мама выжила в 90-е.

Мамина любимая фраза.

– Так что не учи мать завтракать, – доброжелательно продолжила она и набулькала себе еще зелья.

Моя мама знает толк во времяпрепровождении. Окончательно развязал ей руки выход на пенсию. Под папиным спонсорством она кутила по полной, разумеется, дома и исключительно на правах благочестивой супруги и многодетной матери.

Подъем у нее планировался в 10. Завтрак до 11. Потом фитнес под старые видеозаписи аэробики. Далее – готовка обеда для папы. Провожание папы с обеденного перерыва. Ииииии…время шальной императрицы до 18.00 – до встречи папы с работы.

Ей-богу, я не знаю откуда в ней столько энергии. Видимо, остался запас с неотгуленной и заполненной детьми молодости. Ну, а что? Наши матери ухитрились выжить в лихие 90-е и пережить нулевые, вырастив нас и не умерев от голода. Так что сегодня им по праву можно все и даже бить людей.

Периодически мама рассказывает об ужасах тех времен, безработице и голодающих семьях с несколькими детьми. А я никак не могу взять в толк, каким образом после всего этого у них сохранился такого размера оптимизм. Если судить по моей матери, она его не только сохранила, но преумножила, напичкала стероидами, надула до размеров тиранозавра и научила танцевать джигу.

– Мне приснился такой непонятный сон, как будто я играю в рок-группе, у меня есть черный кот и жертвенник.

Мама хихикнула:

– Позвони своей племяннику, он как раз сейчас этим промышляет. Всем подросткам кажется, что они капец какие уникальные, а на деле – каждый их поступок описан в любой книжке по психологии пубертатного периода.

Мама встревает по психологии. С чувством, с толком и наслаждением, так же, как пьет сейчас свой утренний допинг.

– А если тебе снится сон, в котором тебе снится сон, и ты понимаешь, что все это – сон во сне?

– У осознанных сновидений есть две трактовки. Первая: твой мозг слишком крут, чтобы принимать сновидения за правду. Вторая: ты попала в параллельные измерения.

– Это как?

– А фиг знает. Найди эзотерика. Я всего лишь цитирую гугл, – мама хлебнула и сочно зачавкала, – всё, я ем.

Пожелав мамуле приятного аппетита, я отключила связь и задумалась. Гугл, мать его… Ведь все было настолько реальным! И что тогда из того дня было реальностью? Ходили ли мы с Витей на романтическое свидание? И связано ли его нетипичное поведение с тем, что это был всего лишь сон?

Я набрала номер Вити.