Кондитерская Лавка

– «Алиска» – это процесс твоего совокупления с пылесосом. А я – Алиса. Понял? Так ты где?

– В гараже…– растерялся мой собеседник.

– Адрес?

– Лермонтова, 64.

С трудом подавив в себе желание стукнуть туфелькой о туфельку, дабы в мгновение ока оказаться в

гараже силою колдовства Гингемы, я-таки решила закончить начатое и одним нервно-резким рывком вновь открыла дверь, выпустив облако пыли на улицу.

Пустота. Ни сладостей, ни плачущей девушки. Одним словом – сон.

Поговаривают, что во сне можно прожить целую жизнь. Почему бы не начать ее с членовредительства – решила я и, наверное, уже через секунду садилась в такси, зло колотя грифом гитары о потолок машины, силясь уложить сей крайне неудобный инструмент.

– О, вы гитаристка! – наигранно-восхищенно заметил таксист, пытаясь, вероятно, начать разговор.

– Нет. Я – Бандерас. А это – пулемет, – буркнула я.

Таксист усмехнулся, а я надеялась, что в чехле – действительно пулемет. Играть на гитаре я все равно не умею, а вот духа для того, чтобы застрелить Андрюшеньку у меня наверняка хватит.

Мы въехали в пригород – дачный микрорайон, где дорога состояла исключительно из матерных слов, оставленных водителями в местных ямах и выбоинах. Душа вылетала из тела при каждом скачке, моя голова в унисон с гитарным грифом ритмично отбивала такт о потолок авто. «Прощай, ходовка», – икала машина, а я вспомнила знаменитую фразу автомобилистов «Лучше бы написали про дороги», обращенную к каждому журналисту, которого бы они ни встретили на своем пути.

Странно, но многие, похоже, читают и смотрят информационные ресурсы своими пятыми точками, потому что про проблемы дорог не пишет только ленивый. Наверное, мое откровение будет страшным открытием, кто-то будет шокирован, а кого-то даже хватит удар, но журналисты не ремонтируют дороги, и практически всем, кто любит говорить «денег на дороги нет», на наши статьи и сюжеты наплевать. Живите с этим.

Лермонтова, 64 оказалась в самой настоящей деревне. Меня высадили аккурат посреди толпы кур и петухов.

– Хорошего вам дня, – попрощался водитель, а я, уйдя по щиколотку в месиво из воды, грязи, глины и чьего-то помета, застыла в размышлениях, где же мог спрятаться Андрюшенька.

А искать долго не пришлось. Из глубины улицы доносилось звонкое «брям-брям-брям» гитары, к которой через секунду присоединился сомнительный талант ударника. Ага, музыкантишки.

Я почему-то не сомневалась, что это – именно те звуки, на которые нужно идти. Учитывая факт наличия музыкального инструмента за моей спиной, надо быть полным идиотом, чтобы броситься искать нужного мне человека в свином корыте ближайшего сарая, игнорируя явную подсказку.

Романтичный андеграунд – группа, репетирующая в гараже в клоаке мира. Даже ностальгия нахлынула. Но и она не умалила моего желания наказать дерзкое сновидение за издевательство над моим именем.

Без труда обнаружив эпицентр электродрожи, я, успевшая по дороге пнуть гуся и увязнуть в коровьей лепешке, с нежностью Халка постучала в дверь гаража ногой – во многом ради того, чтобы стряхнуть вонючую мину с ботинка.

Звуки стихли, раздались голоса, и из открывшегося дверного проема высыпались четыре тощих патлатых парня. Видала я, конечно, фриков, но столь сильно голодающих фриков – особо не довелось. Бедные костлявые так себе музыканты. Мне даже не надо пытаться прибить одного из них. Он просто умрет от ужаса сам, едва поймав мой налитый кровью взгляд.

– Вы что, четверняшки? – вырвалось из меня. Восемь глаз крашеных брюнетов с отросшими корнями волос дружно переглянулись.

– Алис, с тобой все в порядке? – громыхнув костями, спросил тот, что воткнул в свои круглые глаза белесые линзы, пытаясь, вероятно, сделаться более зловещим. К сожалению, результат получился примерно таким, как если бы принцесса Ариэль вздумала мило промяукать «Ду хаст» на свадьбе у Рапунцель.

Остальные дружно и дружелюбно улыбнулись мне. Терпеть не могу дружелюбных жертв, они всегда обезоруживают мою воинственность. Каким надо быть моральным уродом, чтобы стукнуть по улыбающемуся лицу? Музыкантишки смотрели на меня с таким упоением, словно я держала в руках как минимум ведро хрустящих куриных крылышек. По всему видать, ребята из кожи вон лезли, чтобы выглядеть как можно более брутально. На каждом висели цепи, каждого украшали татуировки с черепами и крестами, черные балахоны и драные штаны, что делало из больше похожими на объекты для сатанинского жертвоприношения, выбранные из числа последних в стае девственников-последователей.

– Давай, заходи скорее. У нас уже завтра концерт, а мы ничего толком не решили, – заметил еще один парнишка с кольцом в носу, исчезая в недрах гаража. Моя фантазия, заливисто хохоча, дернула его за это кольцо раз десять, пока он произносил свою фразу.

Я шагнула за ним. Сон становится все интереснее и реалистичнее.

– Привееет, – поздоровались со мной две блондинки в джинсовых мини, сидящие на засаленном диване у одной из стен гаража.

«Фанатки», – фыркнула я про себя, проигнорировав их существование. Те, похоже, нисколько не обиделись и продолжили пялиться на ударника, попутно прихлебывая из бутылок с сомнительным содержимым.

– Это Орк с Мраком привели, – шепнул мне на ухо тот, кого я условно назвала сир Вонь. Смрадом его рта восхитилась бы выгребная яма, которая месяц кисла под палящим солнцем.

Интересно, кто из этих волосатых скелетиков гордо именует себя Орком и Мраком? Откуда рокеры вообще берут свои клички, чем они руководствуются и какого лешего они берут клички, совершенно им не подходящие? Мрак – это двухметровый детина со взглядом конченного мизантропа, питающегося страхом и ненавистью, а не дрожащая кучка костей, шкуры и крашеных волос, которой больше подходят слова "Тенёчек", "Тучка", "Лёгкая полутьма" и "Инфаркт Миокарда".

– А ты, должно быть, Андрей? – предположила я, сощурившись и снимая с плеча чехол.

– Приятно познакомиться, – загоготал сир Вонь и вытащил из моего чехла черную электрогитару с четырьмя толстенными струнами. Бас-гитару, если быть точнее. Я -басистка…звучит, как проклятие.

Что ж, пулемет, вопреки моей искренней надежде, в чехле так и не образовался. Этот сон бесспорно был увлекательным, но не идеальным.

Тем временем Андрей подключил мою гитару к усилителю и вручил ее мне. Я брянькнула по струнам, заорав от прозвучавшего в ответ грохота.

– Ты чо?! – дружно захлопали глазами присутствующие.

Чо, чо, – подумала я, озадачившись целостностью своих барабанных перепонок, – вы вообще думаете о том, что в старости будете не только пускать слюни в манную кашу, но и, дурачась в маразме, вместе с внуками и остатками разума мечтать завладеть слуховым аппаратом да помощней? Этакий звуковой ад аукнется вам с возрастом, это я точно говорю.

На моей практике были только панк-группы, основа которых – разорванные ноздри, маты и широкие шорты со свободно болтающимися в них первичными половыми признаками авторов звучавших стихов и музыки.

Видимо у обитателей этой гаража эволюция пошла по другому пути. Конечно, если это можно было назвать эволюцией. Потому что, когда Орк, Мрак и Андрюшенька вместе с ударником, который, кстати, также мог быть и Орком и Мраком, заиграли эту, с позволения сказать музыку, моя душа запела панихиду самой себе, причем хрипло и всхлипывая. А потому завыла.

И тут я заметила, что мои пальцы принимают активное участие в этом шабаше. Не сказала бы, что дело сложное – я тупо гудела одной, размером с канат, струной. Не знаю, как мне удавалось ее дергать, по идее я должна была хвататься за нее обеими руками и тянуть на себя, упершись ногами в деку. Но силушки у меня оказалось больше, чем я ожидала. Пожалуй, запишусь на тренировки по пауэрлифтингу.

Удовлетворенные лица каждого из присутствующих вопили о том, что мы воспроизводили мелодию, написанную как минимум Моцартом. На деле же бедный Моцарт не просто вращался бы в гробу, но и начал скрести крышку ногтями, грязно ругаясь, и требуя сжечь его, начиная с ушей.

Дергая за струну, я взгрустнула. Если это – музыка, то я – Альбрехт ван Крюгер – польский румын афро-азиатского происхождения с претензией на британский трон. Под чем находился тот первый дэзкорщик, который, услышав скрип двери, эхом разливающийся по дробилке железорудного завода, в экстазе завопил: о-о, демоны ада! Это то, что я искал всю жизнь! Добавим к этому шедевру грохот самосвала, раскаты грома, отрыжку сумоиста, газовыделения страстного любителя гороховой каши и визг пинаемой свиньи, и мы покорим все умы, убитые воздействием спайса, абсента и мухоморов!

Анрюшенька подошел к микрофону и издал нечеловеческое…что это было? Кряхтение, смешанное с соответствующим сопровождением процесса мучительной дефекации пациента, страдающего хроническим запором.

Я заржала в голос.

«Музыка» стихла на фоне моего индюшачьего клекота, с которым я ничего не могла, да и не хотела поделать.

Андрюшенька обиженно воззрился на меня.

– Что смешного?

Мне хотелось отрыгнуть в ответ, дабы начать общение с ним на понятном ему языке, но я не обладаю таким талантом.

– Что это была за дичь? – утирая слезы, выхохотнула я.

Теперь на меня обиженно посмотрели все да с таким энтузиазмом, что я, наконец, замолчала и тупо захлопала глазами. Издевка издевкой, но я не хочу быть причиной мужских слез, которые, вероятно, вот-вот хлынут из славных музыкантских глаз. Не факт, конечно, но что еще можно ожидать от мужчиноимитаторов?

– Эта дичь – твоя музыка! – возмутился ударник, столь молчаливый до сих пор, что я перестала считать его человеком.

– А если бы я принесла вам козьи каки на пюпитре, вы бы их тоже музыкой посчитали?! – не менее возмущенно рявкнула я, – у вас же есть уши, народ! Ими принято слушать!