Год Крысы. Видунья

Позади Рыски зашуршало. Громко так, выразительно, словно призывая оглянуться.

На прибитой над столом хлебнице сидели две крысы. Та, что побольше, нагло пялилась на девочку, сгорбив спину. На хребте клоками топорщилась ржавая неопрятная шерсть. Вторая умывалась, старательно вылизывая розовые лапки и натирая ими за ушами.

– Кыш, – неуверенно шепнула Рыска.

Крыса задрала морду, нюхая воздух, и девочка увидела длинные темно-желтые зубы. Верхние – как сдвоенные клинки, нижние – иглами.

– Если тебе повезет, они придут и за тобой, – внезапно повысил голос старик. – А если нет…

Крыса прыгнула. Распластавшееся в воздухе тельце стало вдвое длиннее, чуть ли не с кошку. Она метила не в девочку, пролетела мимо лица и побежала по полу дальше, к кровати. Но Рыска этого уже не узнала, с диким криком выскочив из дома.

* * *

На нетопырях седло крепилось по-хитрому: к широкому ошейнику-нагруднику, за передний край. Без подпруги, которая мешала бы зверю расправлять перепонки и планировать. Корова избавится от подобного украшения за один взбрык, но нетопыри привыкли носить на спинах детенышей и точно так же оберегали от падения всадников.

Голова услужливо придержал путнику стремя.

– Господин… – промямлил он, пряча глаза.

– А? – покосился тот, выравнивая поводья.

– Скажите, а сколько правды в том, что молец орал? Ну, про волю Богини, про лавины…

Гость благодушно рассмеялся:

– Полноте, уважаемый, бабкины сказки! Вся наша жизнь – сплошной выбор: репой грядку засеять или морковкой, на Цаньке или на Паське жениться, с левой ноги встать или с правой. Может, дождь и без меня бы пошел. Один к пятидесяти. Мы, между прочим, тоже Хольгу чтим – за то, что в безмерной мудрости своей соткала такую паутину дорог, что у каждого человека есть выбор по его силам, уму, совести… либо кошельку. Какая лавина? От силы ромашка вместо лютика взойдет или ржавый гвоздь из бревна вылетит. Который и так бы вылетел, только через неделю.

– А вдруг на нем топор висел, а внизу дитя играло? – боязливо напомнил мужик старую сказочку.

Путник пожал плечами:

– А почем вы знаете: не будет ли оно играть там как раз через неделю? Всей разницы между моим выбором и вашим – что вы тянете жребий с завязанными глазами, а я с открытыми. Камешки же перед нами рассыпаны одинаковые. Так что не переживайте, все у вас будет. И дождь, и урожай, и девки румяные. А если вдруг еще какие напасти приключатся, зовите!

Голова облегченно выдохнул и посторонился. Нетопырь тронулся с места мягко и беззвучно, как кошка, оставляя в молочно-белой пыли отпечатки трехпалых лап да изредка – прочерк хвоста.

На выезде из вески путник рассеянно потянул за левый повод, объезжая бредущую навстречу девчонку: щуплую, оборванную, растрепанную, шмыгающую носом. На дороге порванными бусами алели капли крови.

«Лавины они боятся, ишь ты, – презрительно подумал всадник. – Чем может навредить мой выбор, если свой они давно уже сделали: наплодили нищеты, а теперь плачутся, что кормить нечем…»

* * *

Рыска до того устала, что прошла мимо путника, будто мимо пня, хотя обычно ребятня разлеталась с его дороги, как пугливая воробьиная стайка. Девочка и нетопырь уже разминулись, когда что-то словно толкнуло Рыску в спину, заставив обернуться.

Крысиные глазки поблескивали как мокрые смородинки. Тварь тяжело дышала, приоткрыв пасть, в ноздрях и капельками на мешке запеклась кровь. Рыска машинально поднесла руку к носу, утерлась – вглубь стрельнула боль, на коже осталась красная влажная полоса. Откуда?! Неужели ударилась, когда в лесу упала, да в запале не почувствовала? Ох, и рубашка вся в пятнах…

Глаза заволокло мутью, в носу защипало, потекло сильнее, жиже.

– Ну, чего в землю вросла? – раздался за спиной скрипучий голос бабы Шулы. – Обходить тебя прикажешь?

Девочка торопливо посторонилась. Одной рукой старуха опиралась на палку, с трудом переставляя опухшие ноги, в другой держала полотняный мешочек. Когда Шула потряхивала им над дорогой, из дырочки в дне порошила желтая горчичная пыль. Путник уже скрылся из виду, и власть в веске опять принадлежала мольцу.

– Хорош выть-то, – ворчливо-жалостливо прикрикнула старуха на Рыску. – Какие еще твои горести: ноги ходят, спина гнется… Беги домой, отец тебя уже обыскался.

Все предыдущие напасти показались девочке милыми шуточками Богини. Рыска боялась и ненавидела обоих своих отцов. И того, который ворвался в веску под вражеским знаменем, ударом кулака свалил на землю первую встречную женщину, наскоро ею овладел и кинулся грабить дома. И того, который так и не смог простить этого черноволосой, в мать, девочке с «жабьими» саврянскими глазами. Когда через восемь лет в доме наконец-то появился второй ребенок, жизнь Рыски стала совсем невыносимой. Отец каждым взглядом, каждым жестом показывал: «Ты здесь чужая. Если б тебя не было, у нас была бы нормальная счастливая семья. А так – напоминаешь и напоминаешь о том позоре».

«А где ты тогда был? В сарае прятался?» – однажды запальчиво выкрикнула девочка, и озверевший отец отлупил ее так, что Рыска чуть не померла, две недели на печи провалялась. Мать даже не попыталась защитить дочку, подхватила на руки младенца и выскочила из избы, чтобы крики его не разбудили.

На том Рыскина семья и кончилась. С отцом она больше не разговаривала, ластиться к матери перестала, хотя раньше все надеялась, что сумеет заслужить ее любовь.

– В папашу пошла, дрянь эдакая, – ругался отец, чувствуя вину перед девочкой, но не желая признаваться в этом даже самому себе. Проще наорать и ударить. – Поганая саврянская кровь, пригрел крысенка под своей крышей…

Рыска упрямо молчала и старалась держаться подальше от дома. Но там ее вороньем поджидали мальчишки…

– Даже ребятишек послал к сажалке тебя поискать, – добавила баба, – да вы, видать, разминулись.

– Ага, – шмыгнула носом девочка. – Разминулись.

Что лучше: мчаться домой или попытаться отстирать рубашку в канаве у общинного поля? Наверное, домой – чем дольше отец будет ее искать, тем сильнее рассердится. А за рубашку так и так влетит, в грязной теплой воде кровь с нее не сойдет, только размажется.

На бегу Рыска лихорадочно гадала, что же такое страшное она натворила. Калитку за собой не закрыла и куры со двора разбежались? Нет, она через забор возле будки перелазила, так ближе. Что-то сделать забыла? Да вроде и птице зерна насыпала, и поросенку помои отнесла, а козе – сена охапку закинула. В гости никто не собирался, мать ничего не просила…

Отец встретил девочку у общинного колодца, за три избы от своего двора, что было совсем дурным знаком.

– Где ты шлялась, паршивка?!

Рыска привычно пригнулась, и ладонь лишь скользнула по макушке.

– Ой-ё, а рубашку как изгваздала!

Девочка так же молча увернулась от второго удара, не убегая, но держась на таком расстоянии, чтобы отец не мог ее больше достать. Как собака, которой и деваться некуда, и колотушек огрести не хочется.

Невысокий, кряжистый, красный от жары мужчина утер текущий по лысине пот. Облегчение в этом жесте пересиливало злость.

– Живо домой, умойся и переоденься, – отрывисто велел он, поняв, что сейчас лучше сдержать гнев, чем гоняться за этим крысенышем по веске. Забьется в какую-нибудь нору на чужих задворках, потом до темноты искать будешь.

Это что-то новенькое! Обычно отец так просто не отступался, пробовал-таки ее изловить – и порой успешно. Рыска, не сводя с него настороженного взгляда, бочком проскользнула мимо и припустила к избе. Колай вразвалку пошел следом, благодаря Богиню, что та вовремя вернула ему непослушную девчонку, и вдвойне – что скоро от нее избавит.

Избу отец строил как времянку, «обживемся – новую отгрохаем, в два этажа». Пока Рыска была маленькой – верила. Потом поняла: просто хвастается, чтобы не пасть в соседских глазах совсем уж низко. И не то чтоб Колай был ленивым или там криворуким, даже наоборот: с утра до вечера то в поле, то чинит что-то, то на хуторах подрабатывает, но уж больно рисковать боялся. Предлагал ему сосед на паях болотную делянку выкупить и грибы-шатуны на продажу растить – не отважился, отказался. Сосед другого подельника нашел и сейчас даже летом в сапогах с подковками щеголяет, женку взял молоденькую. В прошлом году четверо весчан подрядились стадо скаковых коров в Саврию гнать – дорога дальняя, тяжелая, разбойников вдоль нее прорва. Звали и Колая, тот неделю думал, ходил по избе и зудел слепнем (как Рыска надеялась, что он уедет!), да так за околицу нос высунуть и не отважился. Правильно боялся: вернулись только трое, один вдобавок охромел на всю жизнь. Отец до сих пор с гордостью вспоминал, какой он верный выбор сделал, а Рыска с завистью смотрела из-за забора, как дети того, хромого, кормят цепного кобеля объедками мясного пирога. Черным же трудом в веске на новую избу не заработаешь.

После солнечного двора в доме казалось темно, как в погребе. Затхлый воздух пах кислым молоком, под потолком вяло жужжали мухи, недоумевая, куда это они попали.

– Ну наконец-то, – проворчала мать. Младенец на ее коленях тихонько вякнул, и женщина торопливо склонилась над ним, шикая и укачивая. – Где ты была?

– На рыбалке. – Рыска скорей полезла на печь, где сушилась запасная рубаха. Авось мать не успела разглядеть, во что превратилась эта.

– И как улов?

– Не клевало что-то, – растерялась девочка, остро жалея, что именно сегодня вернулась домой с пустыми руками: случалось и по сотне карасей наловить, хватало на жарево всей семье или на хорошую уху. Но обычно мать молча брала рыбу, не интересуясь, что да как. А тут сама разговор начала, и мирно так… Рыске снова захотелось разреветься, подбежать к матери, обнять ее, уткнуться в грудь и выложить и про мальчишек, и про жуткого старика, и про желтозубых крыс… Но место было уже занято другим ребенком. Нормальным, темноглазым. Желанным.