За краем пустошей

В ласковых светлых глазах моего спутника промелькнула досада.

– Что случилось?

– Ничего… Но, прошу вас, идёмте назад.

Он чуть приобнял меня за плечо. Жест был мягким, почти деликатным, но я ощутила шевельнувшуюся в душе тревогу.

– Не бойся, душенька, я таких красавиц не обижаю. Будешь хорошо себя вести, обещаю, не пожалеешь. А не будешь, то…

Он склонился ниже и шепнул:

– Всё равно придётся хорошо себя вести.

– Милорд, прошу вас! – Я попыталась отодвинуться. – Пустите.

– Нет, душа моя, не пущу, и не надейся.

Его объятия напоминали капкан. Это уже не было игрой.

– Отпустите меня!

Я дёрнулась как только могла и он отпустил меня, но лишь для того, чтобы перехватить за локоть.

– Слышь, ты мне тут это… дурочку-то не валяй!

В попытке освободиться я схватилась свободной рукой за его рукав, но лишь ощутила под ним железные мускулы. Он легко протащил меня за собой несколько шагов, остававшихся до раскрытой калитки в кладбищенской стене, и, столкнув с дорожки, прижал спиной к стволу дерева.

– Что ж ты, краса моя, то задом вертишь, а то – на попятный?

Конечно, я могла закричать и меня бы услышали. Но что потом? Стыд, наказание за недостойное поведение… Будто мало мне барона Ховарда! Известно же: что бы ни сделал господин, виновата всегда служанка. Хотя, этот-то какой господин? Он же вообще непонятно кто, но тем больше позора придётся на мою долю. Я чувствовала, что ещё немного, и по щекам потекут слёзы. Удивительно, но, кажется, это его смягчило. Отпустив мои плечи, он чуть отстранился.

– Ну всё, всё, успокойся. Не люблю быть грубым с женщинами, но ты сама виновата.

На этот раз его объятия были действительно ласковы, но я невольно сжалась в комок и отвернула лицо, глядя на ластящийся к серым стенам склепа шиповник. Я впервые оказалась так близко к месту последнего пристанища Стэнфордов, устроенного в стенах замка, словно они и после смерти хотели оставаться его хозяевами. На заросшую дорожку перед приоткрытой дверью склепа опустилась ворона. Говорят, эта дверь никогда не бывает закрыта… В памяти некстати всплыл сегодняшний сон.

Я не понимала, чем вызван страх, разматывающийся в груди ледяным клубком. Близостью склепа? Моим опасным кавалером? Что это, вообще, за человек, явно выдающий себя не за того, кем является? Кто он на самом деле? Обычный стражник? Тогда что он делал в парадном зале, среди гостей? Дворянин из свиты леди Элис? Тогда почему изъясняется как мужлан? Чтобы не злить его больше, я попыталась изобразить робкую улыбку.

– Пожалуйста… очень вас прошу, будьте милосердны…

– А я разве что плохое делаю? – Он рассмеялся и склонился ко мне, сильнее прижимая меня к дереву. – Не жеманься, душа моя, тебе же самой нравится.

За его плечом сквозь рябь слабо колышущейся листвы была заметна неподвижная тень, которой только что там не было. Наверное, страх придал мне силы, я оттолкнула обнимавшего меня мужчину так, что он оступился в густой траве, едва не потеряв равновесие.

– Да что ты о себе возомнила, дура!

Молниеносным движением перехватив обе мои руки за запястья, он встряхнул меня, так стиснув пальцы, что я невольно вскрикнула.

– Знаешь, детка, я очень не люблю видеть на таких хорошеньких ручках кровоподтёки, так что постарайся меня не расстраивать.

– Будь ты проклят! – выдохнула я, уже действительно не понимая, кого больше боюсь. – Как этот склеп! Как хозяйка твоя! Пусти!

От неожиданности он ослабил хватку. Я рванулась, рискуя сломать себе запястья, и, забыв о манерах и достоинстве, ударила его коленом в то место, рядом с которым находился эфес дорогой шпаги. Воспользовавшись его оторопью, я, снова отбросив приличия, подобрала смягчившую удар юбку и бросилась прочь, стараясь не вслушиваться в несущиеся мне в спину ругательства.

Выскочив во двор, я сбавила шаг и огляделась. Интересно, как быстро разнесётся очередная сплетня о моём недостойном поведении? И сколько любопытных вопросов, ехидных замечаний и строгих упрёков мне придётся сегодня выслушать…

В этот момент над башнями раздался звук рога, возвещающий прибытие барона Дормонда и вызвавший вокруг новый всплеск суеты. Рог звучал так победно-ликующе, словно знал – невеста отвергла монашескую стезю и ждёт жениха.

Я отошла в тень колодезной беседки, радуясь возможности хоть немного побыть невидимой. Двор перед парадным крыльцом снова стал похож на бальный зал – переливы шелков, волны бархата, слепящие искры драгоценностей. Среди блестящей толпы я заметила барона Ховарда, чьи благородно-тонкие черты несколько портила наложенная на глаз повязка, и мне захотелось отступить поглубже за ажурную решётку.

Бросалось в глаза то, как выросла свита леди Элис – видимо, моя госпожа ошибалась, говоря о презрении баронов к вассальной зависимости от женщины-сюзерена. Конечно, едва ли все, окружающие сейчас дочь почившего графа, готовы присягнуть ей, как присягали её отцу, но кто-то, возможно, и не отрицал такого поворота событий – уж очень почтительно все перед ней склонялись, уж очень властно и уверенно держалась она сама. А я наконец рассмотрела её.

Наверное, леди Элис была очень красива, в конце концов, не зря красота считалась фамильной чертой Стэнфордов. Дочь сэра Фрэнсиса впрямь была похожа на своего отца. И, наверное, прав был барон Ховард – не только внешне. Это тоже наводило на мысль, что в скором времени многие лорды признают-таки новую графиню Стэнфорд своим сюзереном. Впрочем, нельзя было сбрасывать со счетов её будущего мужа, которому по традиции жена передаёт управление собственным наследством. Хотя, глядя на гордое, будто высеченное из мрамора лицо леди Элис, в такое верилось с трудом. Мне же вспомнились не раз слышанные слова о том, что мраморной статуей можно любоваться, но невозможно её любить…

Внезапно я ощутила сзади лёгкое движение, заставившее меня резко обернуться, едва не подскочив на месте. Из зарослей плюща с шумом выпорхнула стайка воробьёв – не считая их, я была в беседке одна. От облегчения я прислонилась к поддерживающей крышу ажурной колонне. Этот странный мужчина из свиты новой графини напугал меня даже больше, чем мне самой казалось… Напугал. Но сначала едва не заставил забыть приличия и осторожность. В его привлекательности было что-то дикое, завораживающее – словно повстречала хищного зверя, и надо бы бежать, а ты смотришь, не в силах шевельнуться. Вот и леди Камилла, похоже, готова совершить ошибку, пойдя на это сомнительное свидание.

Раздвинув плющ, я бросила взгляд в сторону аллеи. Кроны вязов казались почти чёрными, подсвеченные сзади садящимся солнцем. Конечно, он уже ушёл с кладбища… Мне вспомнилась неясная тень возле склепа и меня передёрнуло. Это место имело дурную славу и мне не раз приходилось слышать от других девушек, будто им что-то привиделось среди зарослей возле замшелых стен. Я старалась особо не прислушиваться к таким рассказам, но сегодня убедилась – служанки не врали. Но ведь и ничего дурного ни с кем не случилось, так что вряд ли этому мужчине что-то угрожает.

А вот леди Камилле, если она пойдёт к нему на свидание, угрожает. По меньшей мере – скандал и позор.

Пламя свечей дрогнуло от влетевшего через распахнутое окно ветерка, принёсшего запах цветущей за рвом черёмухи. Возле потолочной балки в пятне света вились ночные мотыльки.

Леди Камилла сидела перед зеркалом, и когда она обернулась ко мне, я заметила, как покраснели её глаза. На полу, возле подола её платья, валялся скомканный влажный платок.

– Помоги мне переодеться, Мэри.

– Ко сну, миледи?

Она промолчала. Я и сама поняла неуместность своего вопроса – ко сну её переодевали обычные горничные, не я.

– Вы всё же решили идти, миледи?

И снова молчание в ответ.

– Миледи, поверьте мне, это очень опасный человек!

Теперь леди Камилла смотрела в зеркало поверх собственного отражения – прямо мне в глаза. И взгляд её был холоднее зеркальной поверхности.

– Умоляю, вас, миледи, послушайте! Он – не тот, за кого пытается себя выдать.

– И кто же он, по-твоему?

– Не знаю. Он не дворянин, у него речь… так даже слуги не говорят! И его манеры…

– Манеры? – Леди Камилла болезненно скривила губы. – Я уже заметила, что у мужчин портятся манеры, стоит тебе оказаться рядом.

В этот момент мне хотелось провалиться сквозь землю. Незаслуженная обида слезами подступила к глазам.

– Миледи, я виновата только в том, что господам иногда бывает скучно, а у прислуги – злые языки и богатое воображение.