Камертон

– Нет, тогда не надо, вдруг что-то пойдет не так.

Он подхватил футляр и, с отвращением взглянув на мокрый плащ, сунул ноги в ботинки, где хлюпала вода. Делать было нечего. «В темноту, холод и неопределенность» – зачем он только сымпровизировал этот дурацкий девиз? Эх, Эля-Эля. Никаких мозгов в голове.

– И что, я спускаюсь на дно, играю пьесу и говорю: «Подайте мне за это Элю?» – уточнил он. – Я как-то очень плохо себе это представляю.

Кромешница поправила ему мокрые волосы, положила руки на плечи, и одежда мигом стала сухой – ненадолго, естественно, но это было удивительно приятно.

– Я думаю, тебя поймут, как ты ее ни назови, – ответила она, помолчав. – Меня там не будет, нельзя. Я помогу тебе спуститься. Когда ты окажешься на дне, тебя так или иначе спросят, чего ты хочешь: будет понятно, что ты не утопился, раз на тебе амулет. Ни в коем случае не отвечай, потому что ты еще не имеешь права чего-то хотеть или о чем-то просить. Сразу начинай играть. Когда закончишь, аплодисментов не жди. Формулируй как угодно, не бойся, но без Эли постарайся не уходить. – Она снова провела ладонью по его волосам, легко и ласково, как бабушка. – Я обещаю, что это ничем не грозит тебе. Даже можешь не следить за временем, за это в ответе амулет. Не выпускай из рук своей скрипки, чтобы ее не потерять, потому что, когда время кончится, ты окажешься наверху.

– Хорошо, – сказал Ян.

Подвеска ли, уютно спрятавшаяся на груди, делилась с ним этим ледяным спокойствием или у него у самого получилось так настроиться, когда он принял решение, но он не испытывал ни малейших колебаний. Он увидит то, чего не видел никто другой из людей и даже полукровок, и – если это ему удастся – выручит Элю.

– Спасибо, – еле слышно произнесла Марина.

– Пока не за что. Я еще ничего не сделал.

Выйдя из подъезда, Ян вспомнил, что надо было, наверное, оставить письмо на случай, если что-то сорвется и он не вернется. Не хотелось бы, чтобы близкие терзались мыслью, что он покончил с собой.

– Если только… – начал он.

– Нет, – качнула головой кромешница, без слов угадав, что он имеет в виду. – Все будет хорошо. Я тебе гарантирую.

И он ей поверил.

Добравшись до стрелки, они прошли немного вдоль пустой серой набережной, продуваемой всеми ветрами, а потом русалка остановила его, дотронувшись до плеча.

– Закрой глаза, – шепнула она. – Ничего не бойся. Тебе надо хранить уверенность. Это важно.

Ян опустил веки и кивнул: сейчас это почему-то казалось несложным, несмотря на отвратительную погоду, поздний час, черноту воды и более чем необычайные обстоятельства. Все-таки у подвески был побочный эффект! Воздух с экстрактом пустырника вперемежку с валерьянкой, не иначе. И…

Он почувствовал мощный удар сбоку, но это не Марина его толкнула, а будто бы сам воздух. Голова внезапно закружилась, и он с трудом устоял на ногах. Уши заложило, и Ян понял, что он уже не на набережной. Наверное, можно открывать глаза.

Его окружала стена мути, похожей на грязный туман. Вода, в которой он ничего не разглядит. Время пошло. Начинать играть? Нет, надо дождаться вопроса.

Вдалеке засветились огни. Они то вспыхивали, то гасли. Болотные огоньки, воплощение душ грешников? Рыбы-удильщики с фонариками на лбу? У нас они не водятся.

Ян немного постоял и двинулся вперед. Кокон воздуха перемещается вместе с ним, и бояться ему нечего. Он шел и шел, потеряв счет времени, и вдруг почувствовал, что пересек какую-то границу, словно лопнула тонюсенькая струна.

«Кто ты? Куда направляешься? Что тебе надо?» – загудело в голове.

Вот оно.

Ян расстегнул футляр, уронил его к ногам, пристроил на плечо скрипку и взмахнул смычком. Он делал это миллион раз, и хотя сейчас Яну казалось, что он спит, а во сне он вечно забывал и путал ноты, рвал струны, терял смычок или не мог поднять рук, музыка зазвучала как надо. Она обрушилась водопадом, стала рекой, слилась со стихией, где он гостил, и на Яна нахлынуло облегчение: сработало. Теперь надо просто делать свое дело, а это он умел. Просто играть одну ноту за другой. Он закрыл глаза, читая ноты с воображаемого, вспоминаемого листа, и, кажется, не дышал, пока не сыграл последнюю ноту «Чардаша».

Навалилась тишина, тем более оглушительная, что зыбкая муть вокруг колебалась и дрожала. Ждать вопроса или говорить сразу? Теперь он имеет на это право?

– Здра… Здравствуйте, приветствую вас, – громко сказал Ян, опустив смычок. – Я дарю вам свое исполнение этого музыкального произведения. Спасибо за внимание. Сегодня сюда по ошибке попала кромешница, я знаю ее как Элю. Я хотел бы подняться с ней на поверхность.

Глава 8

Вдалеке вспыхнул белый свет, зазмеились, как живые, яркие полоски, и Ян, уложив скрипку в футляр, двинулся по этому импровизированному коридору, воображая, что это не более чем светодиоды. Еще несколько шагов, и он обнаружил себя в каменном колодце. Впереди шеренгой стояли девушки – на первый взгляд, совершенно одинаковые. Ровно семь девиц в идентичных белых туниках. Идеальные фигуры, крутые бедра, темные волны пышных волос.

«Возьми ту, кого ты ищешь, за руку и уходи», – прозвучало у него в голове.

Рост в рост, голос в голос, волос в волос… И ведь он никогда не видел Элю в ее истинном обличье!

Ян потер рукой лицо, покрепче ухватил скрипку и приблизился к девушкам. Все они отличались удивительной красотой, смотрели равнодушно, и встретиться с ними глазами оказалось невозможно. Наверное, они были зачарованы. Точнее, зачарована одна из них – Эля, а остальные, клоны, всего лишь морок. О таком русалка его не предупреждала!

В русских народных сказках что-то такое встречалось. Но как они выходили из положения? Кажется, кому-то на плечо садилась специально подготовленная волшебная мошка. Тут никаких мошек не предвидится. Халявы не будет.

Ладно, время еще есть – не терять надежды. Нужно сохранять уверенность, пусть это и становилось все труднее. Сердце принялось бухать, как набат.

– Эля, – позвал он негромко. – Ты ошиблась. Ты не из этой стихии. Пойдем со мной. Пожалуйста.

Никакой реакции. Глаза у девушек были открыты, но в них не отражалось ни мысли, ни понимания. Подводный музей восковых фигур.

Он хотел было прикоснуться к волнистым волосам стоявшей с краю девицы, но с размаху натолкнулся на невидимое стекло. Интересненько, как он тогда возьмет Элю за руку?

«Ты должен вначале определиться, кого из них ты выбираешь. И лишь тогда… У тебя одна-единственная попытка».

От этих слов, как почудилось Яну, барабанные перепонки болезненно завибрировали. Что же делать, что же ему делать? Они идентичны, как штампованные в Китае куклы, и он никогда не видел Элю настоящей.

Ничего. Он не крыса. Она знает, что он пес, и он ее точно почует. Ничего, что он сейчас в тающем коконе воздуха, а она в речной воде. Это совершенно не имеет значения.

Что он видел, что ощутил, когда общался с ней? Ян встал боком перед первой в шеренге девицей и зажмурился, стараясь вспомнить и вернуть тот наплыв чувств, который заставил его понять, что перед ним кромешница. Неслышный, но явственный девичий смех, будто вплетенный в ее ауру. Смех-колокольчик: такой бывает только у очень юных девушек, которым в рот попала смешинка, смех, совсем не похожий на то, что демонстрировала ему Эля, – пока он не развеселил ее неудавшимся превращением. Слева все было мертво, и он сделал шаг вперед, чтобы оказаться напротив следующей куклы. Потянул за другую ниточку своих слепящих воспоминаний, от которых было больно глазам. Освежающая мята, земляничная кислинка, ледяная вода с капелькой лимонного сока в жаркий день – Эля. Нет, никакого отклика.

Еще шаг, третья претендентка. Ян тряхнул головой, челка упала, и ему показалось, что он слышит голос Эли, с деланым возмущением заявившей: «Ты мне надоел». – «Ну прости, – ответил он мысленно. – Не время помирать. Пойдем. В следующий раз я сыграю только для тебя».

Ян открыл глаза. Третья девушка стояла таким же манекеном, как предыдущие. Конечно, она ему не отвечала, это его внутренний монолог, воспоминания, ничего больше. Рано успокаиваться, рано. Он снова зажмурился и переместился вперед, к четвертой кукле. Сзади будто что-то упало, не нарушив тишины, но его сердце дернулось туда, словно было на привязи. Да, кажется, ошибки нет. Эля – та, от которой он уходит.

Нельзя, надо проверить всех.

Но сколько у него еще времени? Если он не возьмет Элю за руку вовремя, она останется тут и будет обречена. Уши стало закладывать, по коже побежал холодок. Почему он послушал русалку и не посмотрел на часы, спустившись на дно? Болван. Надо же было быть таким болваном.

Ян закусил губу – железистый привкус крови и отрезвляющее жжение. Вызвал в памяти ощущение теплого нежного тела, упавшего с размаху в его объятия. Нет, слева мертво. Сзади – укол в сердце. Еще шаг, девица номер пять. Быстрее. Он метнул влево новый сгусток мучительно-сладких воспоминаний – ничего. Еще шаг, шестая. Проверка. Нет. Седьмая. Голова болела уже невыносимо, звон в ушах оглушал. Ничего.

Все же третья. Ян одним скачком вернулся и встал перед третьей девушкой, но, боясь ошибиться, медлил. Синие глаза девицы казались стеклянными. Без искры, оживляющей взгляд, Ян не мог распознать ее красоту, а ряд клонов внушал безотчетный ужас. Она походила на древнегреческую статую – прямой нос, четко очерченные черты лица и полнейшее равнодушие. «Ты меня не обманешь, – сказал ей мысленно Ян. – Ты не такая».

«Я такая».

«Тебе больно. Я понимаю. Не знаю почему. Но здесь тебе не место. Ты живая».

«Я ненавижу тебя».

Все это она говорила ему раньше – и то, что он ей надоел, и фразу «Я такая». А вот этих слов он от нее никогда не слышал, а значит, она ему отвечает, это не игра его паникующего разума.

«Ты…»