Я шагаю по России и не только

– Не поскользнитесь, у нас натёрт пол. Вообще мы следим за санитарным состоянием квартиры. Посмотрите на нашу кухню, убедитесь сами!

За двумя гордыми соседками я прошла по второму темному коридору на кухню и тут же вспомнила многочисленные столы и газовые плиты:

– У нас было семь столов и семь плит.

– A y нас пять столов и пять плит.

– Здесь была кладовка для дров, соседи часто ругались из-за них.

– А у нас просто кладовка для утвари. Живём мирно, не ругаемся, но свет экономим: когда уходим, выключаем.

Сказать мне было нечего. Да и вообще, в XXI веке представить себе жизнь пяти разных семейств на одной небольшой территории! Прошло больше пятидесяти лет!

Я была взволнована и быстро простилась с Лялей. Она вышла с палочкой меня провожать.

– Лялечка, перед отъездом приходи ко мне! Посидим наедине, я покажу тебе фильмы о моих любимых петербургских местах. И твой Иерусалим я много снимала.

– Не расстраивайся из-за нашей квартиры. Я же вижу, что ты скисла. В России не все ещё хорошо. Мы с тобой не доживём, но внуки, я верю, увидят светлое будущее!

Она улыбнулась своей милой доброй улыбкой и закрыла дверь с пятью звонками.

А я весь обратный путь вспоминала свою долгую жизнь в коммунальной квартире – мечте большевиков и реальности моих современников. Девятнадцать человек приходилось на один унитаз и одну раковину! Уже одно это могло доконать любого неприхотливого жильца, а среди нас находились люди ох с какими претензиями, особенно молодые. При посещении общественного туалета следовало принести свою бумажку, жильцы оповещали друг друга, если туда из крайней комнаты выходил книгочей Семен. Следовало забежать раньше его, поскольку он шёл надолго с книгой. На стене у ванной комнаты висело расписание её посещения, утром каждому отводилось не больше пяти минут. К общественному аппарату в коридоре очередь не иссякала.

– Ну что такое? Опять телефон занят, а мне должны позвонить. Можно поскорее!

– Подождёшь, ты что-то часто стала разговаривать…

Хорошо хоть, что у моего отца, профессора, был личный телефон.

– Опять кто-то съел котлету со сковородки, – негодовала наша домработница.

– Ребята, вы никогда не тушите свет в коридоре, на вас денег не напасёшься!

– Вы что? Нарочно варите, когда мы возвращаемся с работы и в кухне полно людей!

Тучи сгущались. С появлением новой молодой соседки в нашей некогда тихой квартире бацилла хамства нашла питательную среду. Жизнь приобретала характер борьбы не только за коммунальные блага – свет, воду, газ, но и против культурного обращения и элементарных правил приличия.

Словом, родители решили меняться. Ох, как трудно было выменять несколько комнат в коммуналке даже хорошего дома в центре города на отдельную квартиру. Отдельных квартир были единицы, а желающих жить в них – тысячи. Но мама была бы не бойцом, если бы не добилась задуманного. Ведь на карту было поставлено спокойствие мужа, счастье дочери и, наконец, собственное здоровье, которое разрушалось в схватке за свет и чистоту.

Квартира нашлась по соседству в чудном Толстовском доме № 15\17, наиболее любимом месте развлечений, где мы в школьные годы обычно скакали через скакалку. Менялись мы с семьей домоуправа Толстовского дома: её семье стало тесно в двух комнатах, теперь появилась возможность разместиться в наших четырёх, правда в коммунальной квартире.

Это даже не дом, а внутренняя улица, идущая от Рубинштейна до набережной Фонтанки с массивными воротами на входе и выходе. По обе стороны этой оригинальной улицы красуются флигели с парадными входами на лестницы, изящно декорированными и освещаемыми интересными фонарями. Шестиэтажный доходный дом, как и дом № 23, был построен в 1910–1912 годах по заказу графа М. П. Толстого, героя русско-турецкой войны, в стиле северного модерна. Известный петербургский архитектор Фёдор Лидваль великолепно оформил не только внешние фасады дома и внутреннюю улицу. Для удобства его жильцов, а в доме селились обеспеченные интеллигентные петербуржцы, он предусмотрел разные по размерам и планировке квартиры от однокомнатных до восьмикомнатных и подъезды с коридорной системой квартир, а всего их более трёхсот.

Дом Толстого в начале XX века поражал смелыми инженерными решениями, о чём я узнала совсем недавно из серии книг «Толстовский дом». Серия составлена и опубликована в 2010–2013 годах искусствоведом и культурологом Мариной Николаевной Колотило при активном участии её мужа кандидата географических наук Леонида Григорьевича Колотило, жильцами этого удивительного дома. Добавлю, что Марина Николаевна возглавляет его ТСЖ (товарищество собственников жилья).

В главе «Физиология» подробно рассказано о домовой инфраструктуре. Десять котельных в подвалах подавали горячую воду во все квартиры, в потолках и стенах комнат работала вентиляция, квартиры и дворы были полностью освещены электричеством. В квартирах имелось по два клозета и обязательно телефоны (в то время в городе один телефонный аппарат был на сто семей). На пятнадцати парадных и четырёх чёрных лестницах работали лифты, на чердаках находилось шестнадцать прачечных и сушилен. В доме на триста квартир было десять дворников, которые вместе со швейцарами, водопроводчиками и домовой прислугой жили в специальном корпусе со всеми удобствами.

В 30-е годы отдельные квартиры были удачно превращены в коммунальные за счёт подселения простого люда. Жильцов стало великое множество, несколько тысяч человек. А уж детей в доме было видимо-невидимо! Это я знала не понаслышке…

В доме в разные годы жили и часто бывали известные творческие личности: Александр Куприн, Аркадий Аверченко, Михаил Шемякин, скрипач Мирон Полякин, фигуристы Белоусова и Протопопов, поэт Евгений Рейн, певец Эдуард Хиль, балерина Ирина Колпакова, певица Ольга Нестерова, художественная гимнастка Татьяна Сац, дирижёр Марис Янсонс – список далеко не полон.

Многие отмечали, что в этом доме особенная положительная аура: она проявлялась в отношении людей друг к другу в трудные времена. Из опубликованного мартиролога жильцов, погибших в период 30-40-х годов, явствует, что в годы репрессий пострадало всего 35 человек, в блокаду умерло более четырёхсот человек. То есть соседи не стучали, не сдавали друг друга, а в годы войны предпочитали жить в блокадном городе – умирали, но не сдавались!

В нашей школе училось много девочек из Толстовского дома. Мама одной моей школьной подружки была в доме уважаемым человеком, старшим дворником. Отец другой одноклассницы представлял собой ещё более значительную фигуру: был нашим участковым милиционером. Его боялись все ребята, он разгонял игравших в лапту и рисовавших классики на асфальте.

Во дворах Толстовского дома в разные годы снимались эпизоды популярных кинофильмов и сериалов: «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», «Вам и не снилось», «Бандитский Петербург», «Приключение принца Флоризеля», «Зимняя вишня»… Особенную радость я испытываю, когда смотрю фильм «Зимняя вишня»: действие его происходит в нашем дворе и непосредственно в моей парадной № 10, где в первом этаже был детский сад.

Наша квартира № 360 с трёхстворчатыми итальянскими окнами на служебный флигель заднего двора была частью некогда большой квартиры и состояла из двух комнат (30 и 14 квадратных метров) и 20-метровой кухни. Вдоль длинного коридора шёл встроенный шкаф, куда вешалось и складывалось множество нужных и ненужных вещей. Кухню разделили на три части, ближайшая к окну треть с раздвижной дверью, так называемое «купе», принадлежала мне. Я любила «купе» за широкое витражное окно, в котором жёлтые и красные листья всегда создавали радостное настроение. Кроме того, из «купе» шла дверь в кладовку, где хранились банки с мамиными заготовками. С каким наслаждением голодные студенты, приходившие ко мне на посиделки, лакомились яствами профессорского дома! Мы уютно рассаживались на диване, пили кофе, чревоугодничали и вели беседы о любви. О любви, поскольку наступал период в жизни, когда определялась будущая семейная жизнь всех моих школьных и институтских подруг и товарищей. В купе я выясняла отношения с поклонниками и волновалась, что до конца института так и не выберу достойного.

Четырёхметровый кусок кухни мы оттяпали под ванную комнатушку, которой в этой части делённой квартиры раньше не существовало. Это была первая в моей жизни ванная, думаю, что и в жизни родителей – тоже. Что это за чудо – иметь собственную ванну! Не ходить в грязную баню, где тётки с обвислыми телесами, тесно приткнувшись к тебе, поливают крутым кипятком из шаек или трясут перед глазами своими штанами. В ванне можно всласть полежать или постоять под душем (и то и другое – приятно), а потом пройти три шага в ночной рубашонке до постельки и нырнуть под одеяло. Да за одно это блаженство следовало переехать в отдельную квартиру!

Я представляю, какие чувства испытывал мой отец, ведь он всю сознательную жизнь ходил в баню и мылся там одной рукой (левую руку ему, молодому хирургу, ампутировали на фронте в 1918 году). Конечно, у отца был знакомый банщик, а может быть, ему помогали сердобольные мужчины в общем классе (отдельных кабин в банях не было): приносили шайки с водой, обливали, тёрли – бррр! Дома в ванне отцу помогала мама и делала всё с любовью.

Папа получил отдельный кабинет, из него он практически не выходил. Больные и здоровые приходили к нему. Он сидел до ночи за столом, поздно укладывался спать, спал очень мало, утром рано, никого не беспокоя, собирался и уходил в клиники.

Вся общественная и семейная жизнь протекала в большой гостиной, одновременно маминой спальне. Здесь же устраивались праздничные мероприятия. Первое мероприятие – торжественное открытие новой «квартиры-музея» (как было названо торжество) состоялось летом 1957 года при большом стечении народа. Многие из гостей до того дня помогали паковать и переносить коробки с книгами, а их было видимо-невидимо, потом обустраивать углы и закутки новых помещений. На открытии, как и положено, разрезали ленточку и произносили приветственные речи на банкете по случаю… Все радовались за нас, а мы свою радость разливали на окружающих. Мы ощущали себя пионерами, переселенцами в мир мечты, а на самом деле – в нормальные человеческие условия. Вторым торжественным событием в новой квартире в том же году была моя свадьба. К радости всех родных и друзей я выбрала самого достойного претендента, с которым прожила более пятидесяти лет, но не только в этом милом доме.

Рассказ о жизни нашей семьи в квартире № 360 «Мы жили в Толстовском доме» опубликован в третьем томе среди воспоминаний десятков интереснейших людей, имеющих отношение к Толстовскому дому за его столетнюю историю.

Пожалуй, самой удивительной для меня оказалась история квартиры, которая в первые годы существования дома значилась под № 359. Излагаю её коротко, а подробно она освещена в той же серии – в виде альбома-монографии «Квартира князя-чекиста».

Поселился в многокомнатной квартире Михаил Михайлович Андроников (1875–1919) – один из крупных российских политических авантюристов, отец которого происходил из древней семьи кахетинских князей. Он имел титул советника и состоял чиновником для особых поручений при обер-прокуроре Синода. Летом 1914 года Андроников познакомился с Григорием Распутиным, понравился Старцу, приводил к нему просителей, за что брал с них большие деньги, а Старца приглашал в свою квартиру «есть уху». В квартиру к Андроникова приходили начальник царской охранки Спиридович (из квартиры № 333), министр внутренних дел Хвостов…

В доме у Распутина князь познакомился с Вырубовой, обворожил её, через неё послал две иконки царице. По воспоминаниям Симоновича, секретаря Распутина, в этой квартире было совершено покушение на Старца. Знакомые князя братья Эрнстовы однажды пришли к нему «на уху», за столом было много выпито, после чего один из гостей направил на Распутина пистолет. Старец заметил, пристально на него посмотрел и сказал: «Ты хочешь меня убить, но твоя рука не повинуется». Затем Распутин повернулся, спокойно взял шубу и отправился домой. Скандал между Андрониковым и Распутиным разгорелся из-за больших денег, которые князь брал от просителей.

По иску домовладелицы Ольги Александровны Толстой в январе 1917 года князь должен был быть выселен из дома за его связь с Распутиным, но выселили его только осенью того же года. По протекции товарища Дзержинского, хорошего знакомого князя (их матери были из семей немецких баронов), Андроникова назначили начальником Кронштадтского ЧК, где он кроме того выполнял финансовые поручения Дзержинского и Ленина. За взятки и финансовые аферы в 1919 года Андроников был расстрелян.

Фотографии комнат князя-чекиста, выполненные Буллой в 1916 году в квартире № 359, свидетельствуют о пышности обстановки, многообразии мебели, ковров на полу, растений в кадках и горшках и невероятном количестве фотографий на стенах. Кому все это досталось? Современные хозяева этой исторической квартиры, правда, значительно уменьшенной, постарались обставить её богато и достойно, о чём свидетельствуют фотографии – не Буллы, но качественные цветные (они представлены в книге).

Сегодня и вчера, люди и судьбы, предки и потомки, история моей семьи, история домов и улицы, история города и страны… Наверно, это интересно…

ИНТЕРЕСНО…

Авария в пути

Всему виной было плечо. День начинался как обычно – рядовой нагруженный делами четверг. Утром Ольга Денисовна на двух троллейбусах поехала на тренировку по спиральной йоге, оттуда быстро-быстро, не дожидаясь окончания занятия, опять на двух троллейбусах заспешила в клуб на занятия английским языком. Немного опоздала, но сразу же включилась в интересный рассказ одной спортивной дамы о её поездке в Непал:

– Вы представляете?! Мы поднялись на высоту более пяти тысяч метров в монастырь к буддийским монахам!

Ольга Денисовна этого представить не могла, поскольку несколько лет назад, поднявшись на высоту четыре тысячи метров в Перу, испытала резкий подъём артериального давления и не смогла на этой высоте находиться без дополнительного кислорода. С тех пор у неё началась гипертония.

– И сколько времени вы там провели?

– Больше недели, и чувствовали себя хорошо. Правда, мы долго готовились к восхождению…

Подробности подготовки, изложенные по-английски, были не совсем понятны, но презентация на большом экране и рассказ о Непале очень понравился всем. После перерыва в клубе должна была состояться беседа о петербургском архитекторе Сюзоре, тоже любопытная. А вечером всё в этот же день у Ольги Денисовны был номерок к офтальмологу. Так совпал регулярный осмотр её не очень зорких глаз с насыщенным мероприятиями четвергом.

Быстро перекусив дома кружкой кофе с бутербродами, оставив сумку и переодев курточку, моя героиня быстрым шагом направилась к дому, где её ждал любимый друг Рыжий. Рыжий пёс жил недалеко в квартире дочери, был много лет всеобщим любимцем и раньше обходился без дневных прогулок. Но постарев (а ему по человечьим меркам стукнуло сто лет, а по собачьим – пошёл шестнадцатый год), он уже не мог терпеть в квартире по многу часов и нетерпеливо ждал свою пожилую подругу на прогулку в два часа дня. А подруга, надо признаться, с удовольствием гуляла с ним полчасика в любую погоду. Шли они медленно, почти не реагируя на встречных собак и даже котов, – не то, что десяток лет назад. Умный пёс делал свои дела в привычных местах, ждал, пока подруга соберет его какашки в полиэтиленовый мешочек и выбросит в урну, после чего медленно поворачивал к дому.