– Ну вот, папа! – расстроилась Нина, – а мы игрушки клеить хотели.
– Так клейте! А я завтра с вами поиграю. Правда надо уйти, доченька.
– Ну хорошо, – согласилась Нина.
Арсений Васильевич ушел, Нина стала доставать все для работы. Володя походил по комнате, подошел к буфету. Там лежал какой-то толстый томик, Володе захотелось посмотреть, он потянул его на себя и нечаянно уронил фарфоровую собачку. Она упала на пол и разбилась вдребезги. Володя застыл. Нина повернулась на шум:
– Упало что-то?
– Да… Нина, я собачку, кажется, разбил.
Нина подошла ближе:
– Точно.
Она присела, взяла осколки:
– Нет, тут уже не склеишь… Погоди, сейчас совок принесу – замету. Руками не трогай, порежешься!
Она вышла. Володя в отчаянии смотрел на осколки. Любимая собачка Арсения Васильевича, подарок жены! Иногда по вечерам он брал собачку в руки, гладил и ставил обратно. А теперь собачки больше нет.
Никогда еще Володе так не хотелось повернуть время вспять. Зачем он полез за этой книгой?
Нина вернулась с совком и веником.
– Отойди чуть-чуть.
Она сосредоточенно подмела осколки, огляделась:
– Все вроде?
– Нина, что Арсений Васильевич скажет? – отчаянно проговорил Володя.
– Что? О чем?
– О собачке.
– Что скажет?…. Володя, вроде там еще осколок!
Она подняла осколок и вышла. Володя, ничего не соображая, вышел из комнаты, схватил свое пальто и выскочил на черную лестницу, а оттуда во двор.
Что он наделал?
Конечно, Арсений Васильевич никогда не жалеет никаких вещей – Володя как-то разбил чашку, Нина разорвала летом новое платье, и всегда лавочник их утешал:
– Ну, ерунда какая! Нешто не из чего чай пить? Платье – купим новые, доченька, еще и получше. Вот в гостином дворе – пойди с тетей Лидой да выбери!
Но это же просто вещи – а тут собачка, подарок жены. Первый подарок, между прочим!
Володя, сгорбившись, через двор вышел на Рузовскую и побрел к Обводному.
Никогда он больше не сможет к ним прийти, такого не прощают.
Нина, конечно, не побежала его искать. Это же собачка – ее мамы!
От одиночества хотелось плакать, но не являться же домой с заплаканными глазами.
Кое-как собравшись с силами, Володя пошел домой. У мамы была приятельница, Элька тоже крутилась в гостиной. Володя поздоровался и, отговорившись завтрашним диктантом, ушел к себе.
Он сел на окно и стал смотреть на улицу, на редких прохожих. А вот и Арсений Васильевич – переходит дорогу, наверное, идет от трамвая. Сейчас Нина скажет ему про собачку. Что он подумает?
Володя спрыгнул с подоконника. Его всего окатило холодным потом – как он мог так уйти, надо было хотя бы попросить прощения! Ну да, лавочник его не простит, и Нина тоже, но извиниться все-таки надо. Извиниться и уйти.
Да никто и не будет его удерживать!
Сейчас Нина рассказывает отцу о собачке и о том, что Володя просто убежал.
Надо пойти и попросить прощения. Но как? Сейчас никто из дома уже не выпустит – поздно. Можно объяснить все родителям, но… что-то не хочется, и так они всегда ругают его за неловкость.
А что, если выбраться тайком? Через черный ход, через кухню.
У мамы все еще приятельница, Анюта спит, отец работает в кабинете, Дуняша у себя. На кухне никого.
Володя взял свое пальто, по коридору пробрался на кухню, открыл дверь и побежал вниз. Через двор вышел на улицу, подергал дверь лавки – заперто, конечно. Придется звонить в квартиру.
Он поднялся по ступенькам, позвонил. Арсений Васильевич открыл дверь и удивился:
– Володенька! Ты что так поздно, случилось что?
– Нет…
– Нина уже спать легла, но ты проходи. Ты что убежал сегодня? Нина говорит, осколками порезался, может? Так она бы перевязала, зачем домой-то сразу?
Володя поднял голову. Лавочник что, смеется над ним?
– Я не порезался.
– Нет? А что тогда?
Володя набрал воздуху:
– Арсений Васильевич, я собачку разбил! Я прощения пришел попросить, я знаю, что эта собачка подарок, и что вы не простите…. Но я все равно пришел…
Арсений Васильевич недоуменно перебил его:
– Подожди, я за тобой не поспеваю… ты что, из-за собачки убежал?
Володя опустил голову: