Чётки времени

Чётки времени
Ольга Трифоновна Полтаранина

Иван Аникеевич Полтаранин

Книга рассказывает о жизни, быте старообрядцев – кержаков бежавших после раскола русской православной церкви, на остров Ветка в Польшу. Позднее по Указу Екатерины II они были сосланы на Алтай. События в книге охватывают войну, послевоенный период и наши дни. Автор пишет о своих лучших детских воспоминаниях, рассказывает о взаимоотношениях в семье и в обществе, преемственности поколений, любви детей к родителям.

Ольга Полтаранина, Иван Полтаранин

Чётки времени

«…Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет

не останется памяти у тех, которые будут после…»

(Книга Екклесиаста, 1:10)

Предисловие

Проходят века. Исчезают и появляются страны. Перестраиваются города. Сменяются поколения. Вершат дела правители. Меняют судьбы народов.

Рождаются, живут и умирают люди, в суете сует не успевая оглянуться назад. Большинство семейных легенд уходит в забвение. О своих корнях мало кто знает, но рано или поздно каждый о них задумывается.

«Чётки времени» – это мои воспоминания о детстве и юности, о тех далёких временах, когда «деревья были большими», впечатления яркими, помыслы чистыми, слова искренними, а душа, словно многогранный кристалл, вбирая свет, отражала лучами доброты и радостью лучших надежд.

Книга о судьбах потомков старообрядцев, некогда гонимых за Веру на окраину российской глубинки.

Исторические и биографические справки подготовлены и написаны моим дядей, кандидатом исторических наук, почетным профессором Восточно-Казахстанского государственного университета им. С. Аманжолова Полтараниным Иваном Аникеевичем.

Книга адресована потомкам семьи Полтараниных, родственникам, знакомым, соседям, землякам, а также незримому читателю, который средь океана литературы выберет «Чётки времени» и направит своё внимание к этим страницам.

Дела давно минувших дней

Моя семья

Родилась я 13 августа 1965 года, в селе Верх-Уба, Шемонаихинского района, Восточно-Казахстанской области[1 - «Списки населенных мест Томской губернии» за 1893, 1899 и 1911 годы стр. 180, отмечено село Верх-Убинское (Лосиха), образованного в 1764 г во Владимирской волости, Бийского округа Томской губернии на реке Уба (приток Иртыша).] в простой советской семье, где папа любил маму, а мама – папу. В семье, где все трудились, не покладая рук, заботились друг о друге, почитали родителей.

В то время папа мой, Полтаранин Трифон Аникеевич, работал председателем рабкоопа.[2 - Председатель рабкоопа – первый руководитель рабочего кооператив – торговые предприятия в сельской местности в СССР, в середине ХХ века. Рабкоопы занимались продажей сельскохозяйственного продукта, приобретением товаров промышленного, бытового назначения и предметов потребления.] Мама – Полтаранина Валентина Васильевна – бухгалтером Ждановского совхоза.

В нашей семье проживала бабушка – папина мама – Евдокия Васильевна Полтаранина (урожденная Сергеева, 14.03.1902 г.р.), с которой неразрывно связано моё детство и отрочество. Папа и мама обращались к ней не иначе как «матушка», исключительно на «Вы».

Дедушку, по линии папы – Полтаранина Аникея Фёдоровича (1902 г.р.) я никогда не видела. Он погиб на Великой Отечественной войне. Его образ, воссозданный воспоминаниями родных и близких, незримо живёт в моём сердце.

До моего появления на свет, папа и мама прожили в браке семь лет. За эти годы построили новый дом, обзавелись крепким хозяйством, утвердились в профессии, но с потомством им никак не везло – до меня они схоронили четверых детей. Моего рождения ждали как чуда. Любили меня беззаветно.

По законам того времени, декретный отпуск женщины длился три месяца, после которого молодой матери полагался укороченный рабочий день и удлинённый обеденный перерыв, предназначенный для кормления ребёнка. С согласия бабушки, принявшей ответственность за выхаживание внучки, мама вышла на работу.

Родители, занятые в совхозе и обремененные домашним хозяйством, имели не много свободного времени и всей душой использовали любую возможность для общения со мной. Минуты, проведённые с ними, были для меня величайшим благом, наивысшей ценностью, лучшим подарком и теперь, по прошествии времени стали самыми дорогими воспоминаниями.

Наш дом стоял на краю села. Путь в центр был не близкий. О многом можно было поговорить и многое обсудить по дороге. Папа, когда провожал меня в детский сад, часто читал наизусть стихи. Сказки Пушкина я впервые услышала от него и по детской наивности некоторое время считала их папиными. Пушкин представлялся мне весельчаком и жизнелюбом. Лермонтов с грустными глазами виделся несчастным человеком. Я жалела печального поэта-сироту, выросшего без материнской любви.

Закрываю глаза и слышу негромкий и торжественный голос отца:

«…По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несется,

Несется на всех парусах…»

Традиционно, по субботам, папа брал меня на работу. Вместе с ним мы совершали обход торговых точек, предприятий общественного питания. В конторе рабкоопа, пока папа проводил совещание, мне выдавали лист толстой упаковочной бумаги «крафт» и карандаши. Я рисовала, ожидая отца. На обратном пути мы любили заглядывать в пекарню, где покупали свежий хлеб, за который отвечала кудесница Амалия Адамовна. По дороге домой съедали полбулки.

***

…Я начала помнить себя лет с трёх. Пожалуй, первый отчётливый момент – огромная лужа, через которую бабушка переносит меня под мышкой с одного берега на другой. Походка у неё не твердая, слабые ноги дрожат, движения не уверенные. Чувствую, как сползаю из её рук. Прошу спустить меня на землю. Но бабушка велит мне помалкивать, потому как ей «и без того тяжело несть такую взрослую девку в неподобающих башмаках».

…Бабушка Дуня всю жизнь прожила в Верх-Убе и знала воочию не только многих сельчан, но и их предков в третьем поколении. До прихода Советской власти, во время церковных служб, она пела на клиросе[3 - Выделенное место в православном храме, на котором во время богослужения находятся певчие и чтецы.]. После революции 1917 года в церковном здании разместили клуб.

Верующих, мягко говоря, советская власть не поощряла. Богослужения в Верх-Убе проводились в обстановке глубокой секретности. Для этой цели использовался дом родной сестры бабушки Дуни – Пистимеи – вдовы сына дьякона.

В распорядок дня бабушки Дуни (а значит и в мой) входили гостевые визиты к «любимой сестричке Пистимее», посещения болящих, соборования, венчания, крещения, поминки.

В сравнении с постреволюционным периодом, во времена моего детства, отношение местных властей к религии из жёсткого и непримиримого превратилось в лояльное, но, тем не менее, верующие старались не афишировать своих убеждений.

Папа был коммунистом, занимал ответственную должность. Церковные обряды, в которых участвовала матушка не поощрял, но никогда не показывал виду. Она понимала его без слов. Уважала партийную принадлежность сына. В условиях строжайшей «конспирации» (да бы не навредить ему) бабашка покрестила меня и мою младшую сестру Любу.

Матушка была не обучена грамоте. Разговорила на характерном для тех мест кержацком диалекте: руки – «рути», ноги – «ноди», красиво – «баско», непослушный – «непослухмянный», низкорослый – «каракалятый», ударить резко (хлыстом) – «жогнуть» … На церковнославянском языке она читала наизусть молитвы, литургию, акафисты, псалмы. Баловала меня сказками, которые называла «былями».

Находясь под неусыпным вниманием бабушки, к трём годам я многое усвоила из того, что слышала. При поступлении в детский сад, меня попросили рассказать стихотворение или спеть песню. Я прочла молитву, с той же интонацией и расстановкой, как это делала бабушка Дуня. Мои бедные родители были обескуражены. На их счастье, заведующая детским садом Таисия Ильинична внимательно меня выслушала, похвалила и значения инциденту не придала.

Дома со мной провели беседу о духовных семейных ценностях, которые не следует «выносить из избы».

С бабушкой Дуней мы делили одну комнату на двоих. Перед сном, после «маминой» книжки, я немедленно принималась клянчить у бабушки «быль», заполучить которую было очень нелегко. Порядок был такой: чистосердечное признание и покаяние в совершённых за день «грехах». Иногда я хитрила, изворачивалась, пыталась умолчать или подвести объяснительную базу своего непослушания. Но провести бабушку было невозможно. После обязательной «чистки», я получала вожделенную «быль» как награду.

Баба-Яга («Быль»)

– Бабушка, расскажи мне сказку, – попросила я перед сном.

– Тебе расскажи – мне расскажи, – устало вздохнула бабушка, – Ночь на дворе, пора спать, Воленька! Матка нонче тебе вон сколь прочла, неужто мало?

– Ну, пожалуйста…расскажи… про злую-презлую Бабу-Ягу! – продолжала канючить я.

Бабушка Дуня поворочалась в своей кровати.

– Я лучше тебе про добрую расскажу, – согласилась она.

– Разве Баба-Яга может быть доброй? – удивилась я.

– Может! – с готовностью ответила бабушка.