Эффект бумеранга

– Да, Виктор Витальевич, представьте себе! с нажимом ответила жена, – «будущему дипломату», хочу Вам напомнить, дорогой мой человек, ещё нет и трёх лет, и он сейчас, больше всего на свете нуждается в любви и заботе близких людей! Пусть это будет не мама, а хотя бы бабушка, родной человек, которая и по голове лишний раз погладит и сказку на ночь прочтёт! Ты, надеюсь, не забыл, что я тоже родом из «глухой сибирской деревни»?!

«Да, это тебе не планеты в голове гонять…», – подумал Виктор и согласился с доводами жены.

***

Александровка встретила Звонцовых февральским холодом, бураном и гололедицей. Старая Связь[8 - «Старую избу бабушки Пистимеи, в которой прошло детство Таси, все называли в деревне «Связь», из–за не отапливаемой веранды, связывающую жилую часть дома с улицей. Зимой холодное помещение служило кладовой и сенями. Летом мама и бабушка чудесным образом преображали его в любимое место сбора всей семьи». с.7, «Случайности не случайны» – автор – Полтаранина О.Т.], в которой жили мама, бабушка и сестра Наташа, совсем обветшала.

Виктор, заприметив хороший дом, пошёл договариваться с соседом, чтобы тот его продал. Яков Штенцель – хозяин, мужик деловой и серьёзный, вникнув в суть вопроса, перекрестился и наотрез отказался от сделки. Но услышав сумму, которую озвучил Виктор за обмен его нового дома на старую Связь, согласился.

Скудные пожитки перетащили весело и быстро. Справили новоселье. Дом у домочадцев сразу получил прозвище «Штенцель».

На вопрос односельчан:

– Как устроились?

Бабушка Пистимея отвечала:

– В Штенцеле, у нас, тапереча, паровое отопление и вода в кране! А кромя сенцев и горницы, на кажного таперь по комнате!

Юру устроили в совхозный детский сад.

Оставь надежду, всяк сюда входящий…

После посещения Дрездена, Амалия Гарвинг почувствовала, как её душа начала освобождаться из плена вины перед человечеством. Она планировала продолжить путь в Париж, но повстречала в дороге указательный знак с надписью «Краков 400 км». Руки сами повернули руль машины в направлении Польши. «Я должна увидеть лабораторию в Аушвице, где работал мой отец», – решила Амалия.

Она остановилась в небольшом гостевом доме на окраине Кракова, а утром отправилась в музей жертвам концлагерей.

***

Поляки, в отличие от приезжих, не любят называть это жуткое место Освенцимом: одноимённый городишко расположен рядом с ним.

Эрика Стюард поставила автомобиль на парковку, приобрела билет и, в составе экскурсии, с группой французских туристов, вошла в музей. Первое, что ее удивило – это основательность сооружений корпусов фабрики смерти. Толстые стены были сделаны на века. Фашисты собирались эксплуатировать их вечно.

Конец зимы. Февраль. На улице минус семь. Холодный пронизывающий ветер. Облачившись во всё теплое, посетители лагеря смерти не могли себе представить, что люди, которых тут держали, кроме тюремной робы, не имели вообще никакой одежды!

Рельсы, бараки, колючая проволока. С немецкой пунктуальностью на каждом оборудовании, сооружении, здании прикреплены номер и табличка. От надписей на них ужас стыл в жилах: «Сортировка костей», «Дезинфекция тел», «Крематорий», «Прах», «Конечности».

Жуткая экспозиция начиналась с фотографий поезда, направлявшегося в Освенцим. Люди на фотографиях ещё не знают, что их везут …в ад. Некоторые улыбаются, помогают друг другу заносить чемоданы в вагон. Какую–то женщину везут на инвалидной коляске по перрону. Двери тамбура закрываются, и «недочеловеки» отправляются в преисподнюю.

Судя по датам, редким узникам удалось здесь прожить больше года. Это место, в котором произошло самое массовое в истории истребление людей.

Заходить в бараки страшно. Амалии казалось, что сейчас она увидит замученных заключённых. Но людей в полосатой робе, разумеется, давно уже не было. В пустых помещениях разложены вещи узников.

Кучи разновеликих очков. Комната с костылями, искусственными конечностями, железными корсетами.

Перед входом в газовую камеру или крематорий каратели требовали от заключённых снять одежду. Вещи употребляли для других нужд. Каждую туфельку, чемодан – в дело. Во вспомогательных помещениях, примыкающих к крематорию, стоят металлические сосуды, предназначавшиеся для человеческого праха.

В одном из помещений под стеклом тугими сплетенными валиками лежат волосы убитых женщин. Много волос: рыжие, каштановые, русые, черные. Немцы народ практичный. Всему находят разумное применение: из волос получаются крепкие веревки и канаты, из плоти – мыло, из праха – удобрения.

За воротами послышалась приглушённая немецкая речь. Это – слуховая иллюзия. Звуки родной речи, впервые в жизни, казались Амалии воплощением страха, концентрацией самых отрицательных эмоций, боли и ужаса. Лающим лязгом звучал он в этом кладбищенском пространстве.

Комнаты с обувью. Горы сапог, туфель. Мужские ботинки, большого размера. Женские туфли, изящные, на высоком каблуке. В одном из бараков огромное количество детской обуви разного размера. Их отдельно сложили. Крошечные сандалики и ботиночки. Колготки, чепчики, шортики, юбочки. Детских вещей непостижимо огромное количество! Господи, как же их много! За каждой из них видится убитый малыш! Фотографии измученных детей, океан трупов.

Послышались голоса плачущих детей…

Сотни, тысячи людей, обескровленных, исхудавших до крайней степени истощения, с впалыми глазами. Их, ещё живых и в сознании скидывают в кучи и зачищают бульдозерами.

Следующий барак. Фотографии. Человеческий пепел эффективная нация везёт удобрять приусадебные огороды. Его высыпают на грядки с овощами. На фото запечатлена семья фермера: улыбающиеся лица, в предвкушении хорошего урожая.

Группа французов, в которой шла, под видом Эрики Стюард, дочь нацистского преступника – Амалия Гарвинг, добралась до лаборатории, где работал её отец. Она сразу узнала его, увидев на фотографии, рядом с изможденными умирающими детьми. В белом халате, позируя на камеру, он шприцом высасывал у маленького мальчика кровь! Сытый и холёный, с хорошей стрижкой и гладко выбритый.

Сохранился стул, на котором Эммануил Гарвинг был запечатлён на фотографии. Он стоял на том же месте, у кровати. Амалия увидела этот стул и не в силах была отвести от него взгляд. Ей показалось, что она уловила запах отцовского любимого французского одеколона. Слёзы брызнули из глаз. «Папа, это мой папа, который мух никогда не убивал – выпускал наружу, из жалости…Папа…кормил собак на улице!» – билась мысль, как набат, в голове несчастной девушки.

В следующем помещении вывешены фото людей, над которыми нацистские «врачи» проводили научные эксперименты: обезумевшие люди, которые были не в состоянии держать в руке даже ложку. Экспериментаторы в белых халатах открывали им рот специальными приспособлениями и пытались кормить какой–то бурдой. На стенах множество снимков заключённых. Как животные, они сидели в клетках.

Сшитые близнецы – люди, с которыми «врачи» проводили исследования по искусственному производству сиамских близнецов.

Фото, фото, фото, одежда, обувь, «медицинские» инструменты.

Какая–то женщина упала в обморок.

Кто – то не выдержал, разрыдался.

Амалия не смогла дойти до конца «экспозиции», вышла из музея. «Если сейчас сказать, что я дочь «врача» на той фотографии, меня растерзают на части, – в отчаянии думала девушка, – мой отец – верующий человек, как он мог преступить эту страшную черту, за которой началось падение в бездну садизма и бесчеловечности?»

Спокойно и цинично он много лет проводил опыты над людьми, как с кроликами. Убивал, расчленял, издевался, калечил. Приезжал домой, ел, спал, ходил в театр!

Она села в машину. Слёзы застилали лицо. Руки сжали руль. Изо всех сил она выжала педаль в пол и… на полном газу врезалась в стену крематория.

Тупик или новая возможность?

Генерал Локтев прибыл на работу намного раньше обычного. Нужно было разобраться с накопившимися бумагами. Адъютант принёс ему завтрак. Генерал уже завершил подписывать первую стопку документов, когда к нему в кабинет вновь вошёл адъютант. Локтев не любил, когда его отвлекали, но увидев тревогу на лице подчинённого, спросил:

– Что случилось?

– В приёмной полковник Лазарев. Прибыл с докладом.

– В такую рань! Сейчас только пол – седьмого?.. Зови!

– Вошёл Лазарев и доложил о гибели Эрики Стюарт.

Генерал расстроился. Посетовал, что только вчера, в очередной раз, бросил курить. Вызвал адьютанта и попросил принести курево. Затем, указав Лазареву на стул, жестом предложил сесть. Вошёл адъютант, принёс любимые папиросы генерала. Локтев закурил и спросил:

– Её опознали? Какие действия были уже предприняты, в этой связи?

– Польской полицией труп пока не опознан, – ответил Лазарев, – удар был такой силы, что всё сгорело: замкнуло электрику, взорвался бензобак. Агент Вацлав, который непрерывно «вёл» её на территории ГДР и Польши, находился на месте происшествия. Наблюдал за действиями полицейских, насколько это было возможно. Полицейские опросили очевидцев. На месте трагедии работали криминалисты. Всё, что осталось от машины и содержащиеся в ней останки были вывезены с места происшествия. Никто ничего определённого о личности погибшей сказать не смог. По нашим сведениям, труп идентифицировать невозможно.

– «Мы непрерывно ведём её!», «Агент Вацлав следит за каждым её шагом!» – возмутился генерал, копируя доклад полковника, – Вы куда смотрели? Эта смерть может поломать нам всю игру с секретной лабораторией в Париже!.. Образ Эрики Стюард обошёлся нашему государству в «копеечку»! Содержание, проживание, обучение в Гамбурге! Теперь, когда Амалия была готова к отдаче вложенных средств, произошёл такой глупый срыв! Мы знали о замкнутости этой девицы, о её терзаниях, переживаниях за отца! Как мог Курт Либхнет – опытный агент, мудрый человек, позволить ей поехать в Освенцим, зная, что она душевно неустойчивая персона? Что за непростительное верхоглядство?.. Нужно срочно искать выход из тупика… Мы не можем поставить под удар операцию «Бумеранг». Она утверждена на самом высоком уровне.