Остров Веры

Добежали, попадали и из-за камня, как из засады выглянули.

– Шпиёны, мать твою, – переводя дыхание, буркнул Колян.

А процессия уже на полянку вышла. После недолгих прикидок, подняли мужики крест на самый верх останца и стали устанавливать его. Что-то необычное и жутковатое было в слаженности их действий, в чёткости движений, в молчаливом понимании друг друга. Основание срубили серьёзное, враз не уронишь. За собой мусор собрали и спустились вниз. Глядя на крест, каждый перекрестился с поклоном.

Ваську это действо сначала насмешило, а потом почему-то начало раздражать. Казалось бы, не нравится, не смотри, ан нет: что-то притягательное было в этом простом обряде, и в то же время, что-то враждебное. Хоть и не успел он побыть пионером, но с октябрятского возраста помнил, что Бога нет, а религия – опиум для народа.

И вдруг косматый старик повернулся и начал шарить сердитым взглядом по поляне, словно услышал Васькины мысли. Васька вжался в землю, а Колян не успел. Так и остался торчать башкой над камнем, как завороженный. Дед поглядел на него и отвернулся, сделав вид, что не заметил.

Закончив свои моления, староверы ещё раз перекрестились, поклонились и покинули поляну.

– Спектакль окончен, – сказал Васька и зевнул. – Айда сети ставить.

И они направились прямиком через лес к себе в землянку. Васька шёл осторожно. Мох здесь толстый, иной раз до полуметра толщиной доходит. Идешь, как по перине, нога утопает, мягко, приятно. Только расслабишься, тут же ступаешь на скользкий камень, не заметный подо мхом, и катишься прямо в расщелину. Столько уже вывихов да переломов этот зеленомошник людям устроил.

В подтверждение Васькиных мыслей, Колян вдруг взмахнул руками и с матерным шепотом грохнулся на землю. Васька остановился, и трагично закатил глаза, давая понять товарищу, как уже достала его неуклюжесть. Вернув взгляд на грешную землю, он заметил возле сосны, чуть в стороне от их пути, чёрную плиту, типа могильной. Она почти сливалась с корой и наполовину была закрыта мхом. Васька бросился к находке. Это действительно оказалось чугунное надгробие. Краткая эпитафия повествовала о некой Антонине Шеломовой 1874-1897.

– Выходит, тётке всего двадцать три года было, – посчитал Колян. – Это где ж она так провинилась-то?

– Почему провинилась? – не понял Васька.

– Так, не на кладбище только преступников и самоубийц хоронят.

– А, может, наоборот?

– Что наоборот?

– Тут же вроде место такое… типа священное. Может, за заслуги какие-нибудь.

– Вот бы узнать, – вздохнул Колян.

– Зачем? – пожал плечами Васька. – Ладно, я вот чего думаю: в этой плите килограмм шестьдесят чугуна. В скупке нормально потянет.

– Ты спятил?! Это ж надгробие! Память!

– Кому её помнить-то? – отмахнулся Васька и потянул на себя край плиты. – Бери, давай!

Колян сморщился, но начал помогать другу. Вдвоем они с трудом её подняли и, кряхтя, потащили к лодке.

Побоявшись пробить смолёное дно, Васька скомандовал класть плиту поперёк, с борта на борт. Когда надгробие водрузили, лодка потеряла обычную устойчивость и накренилась, пытаясь сбросить зловещую ношу. Неожиданный порыв ветра вырвался из Мухоринской куреи[1 - Курея – исключительно местное название, идущее из тюркских наречий, означает залив на озере], нарушив полоской ряби утреннюю гладь озера. Деревья печально зашептались, словно сообщая друг другу о том, что случилось что-то страшное.

Но в погоне за лёгкой наживой искатели приключений пропустили мимо ушей все предупреждения. Оставив Коляна придерживать лодку, чтобы не перевернулась, Васька побежал собирать пожитки. Вернувшись, бросил на дно наспех собранные сети и рюкзак с вещами.

– Отчаливай, – скомандовал он, усаживаясь на заднюю лавку.

Колян безропотно отмотал цепь, с грохотом ссыпал её на нос и оттолкнул лодку от берега. Потом балансируя, как опытный эквилибрист, мелкими шагами перебрался к веслам.

Тургояк, в одном из самых известных переводов, звучит как «Не ступи нога». Вода на глубине ледяная, и никогда не прогревается. Но опасен он не холодной водой, а своей непредсказуемостью. Бывает, что и ветра вроде сильного нет, а темнеет вдруг водная гладь и, без видимых причин, превращается в бурлящее море. Волна до полутора метров иной раз вздыбиться может. Даже бывалые мореманы в такой шторм из вагончиков яхтклуба носа не кажут.

Но такое не часто, может пару раз в год всего бывает. И надо же такому случиться, что именно в такой день угораздило наших храбрецов пересекать Тургояк.

Колян грёб изо всех сил. Его лицо превратилось в злобную гримасу и покрылось красными пятнами. На висках вздулись вены, а подбородок дрожал от напряжения.

– Брось её! – неожиданно рявкнул он. – Она нас потопит!

– Да как?! Начну сдвигать – точно перевернёмся! Я и сам бы уже давно! – заорал не на шутку перепуганный Васька. – Давай к берегу прижимайся!

А ветер усиливался. По макушкам волн уже прыгали барашки белой пены. Поворачивая носом к волне, приходилось грести против ветра. До берега оставалось совсем немного, но к лодке словно резиновый жгут привязали. И чем сильнее ты его растягиваешь, тем сильнее он тянет назад. Васька даже пару раз украдкой обернулся, заглядывая в тёмную воду: не зацепили ли чью-нибудь сеть. Хотя прекрасно понимал, что это невозможно – сети на Тургояке ставят всегда глубинные, их не то что зацепить, увидеть-то нельзя. Но ощущение присутствия какой-то неведомой силы не проходило.

Колян совсем выдохся, но яростно сжимая зубы и временами, как полуобморочный, прикрывая глаза, всё равно продолжал грести. Ногами он упирался в заваленный сетями специально прибитый брусок на дне и, каждый раз, когда подтягивал себя вперед на вёслах, ударялся коленями о плиту, постепенно сдвигая её.

Васька вычерпывал воду консервной банкой. Вдруг лодка резко накренилась, и он услышал треск пробитого дна. Вода окрасилась кровью и начала быстро прибывать. Колян бросил вёсла и, беззвучно хватая воздух ртом, тщетно пытался выдернуть ногу из-под соскользнувшей с борта плиты. Васька вскочил, чтобы помочь, но только усилил крен. Волна перехлестнула через борт, потом ещё, и ещё. В считанные секунды лодка наполнилась и начала тонуть. Ледяная вода хлынула в сапоги. Васька взвыл, схватил край плиты и изо всех сил рванул на себя. Но даже под водой она почему-то не стала легче. А лодка тем временем неумолимо и безжалостно погружалась.

– Держись! Колян! Я сейчас! Держись! – рыдал Васька, глядя на уходящее под воду лицо друга. Освободившись от сапог и намокшей фуфайки, он нырнул и, срывая ногти, вцепился в борт лодки, надеясь перевернуть её, чтобы проклятая плита вывалилась и освободила товарища. Но не хватило воздуха, пришлось всплыть.

Вздохнув, он снова нырнул. В тёмной воде уже ничего не было видно. Тело онемело от холода, но он нырял снова и снова, уже непонятно на что надеясь.

Очнулся в больнице. Как выбрался и добрался до города, не помнил. В памяти был только взгляд. Жуткий, молящий, последний взгляд друга и имя на чугунной плите. «Антонина».

Антонина

Она нервно ходила по комнате из угла в угол. Очередной приступ депрессии. Жизнь проходит мимо, и ты не знаешь, за что её ухватить. Этому чувству нет названия. Скука? Близко по смыслу, но не подходит. Тоска, ломка… Тьма! Теперь ясно, что «директор» имел в виду, когда сказал: «Ты ещё вегнёшься». И ехидно так ухмыльнулся.

Пятница, шесть часов вечера. Никаких планов на выходные. Разве что бессмысленно проваляться на пляже, радуя взоры местных нищебродов. О нет! В эти игры она уже наигралась. Да она, в свои двадцать три года уже во все игры наигралась. «Может, пойти утопиться?» – она упала в кресло и застонала от безысходности. Стон перешёл в истерический смех, и уже почти в слёзы, но раздался телефонный звонок.

«Светка» – было написано на экране сотового.

Школьная подруга Светка работает в местном яхт-клубе. Кем-то типа гида-экскурсовода. По крайней мере, так думают её родители и одноклассники. «Хотя, может и правда. Не все ж такие дуры, как я» – Антонина грустно усмехнулась. Не слишком приятные воспоминания, но три года жизни из памяти не сотрёшь. Началось всё с того, что она заняла второе место в конкурсе красоты «Мисс Миасс». Первое-то, понятно, было зарезервировано для любовницы местного «авторитета», на чьи деньги всё и происходило, но второе Антонина получила честно. Хотя… может и не совсем честно. Перед последним туром к ней подошёл невысокий лысый мужичок и представился директором модельного агентства из Москвы. Он сказал, что вынужден ездить по провинциям, так как в столичных городах из-за перенаселения, экологии и ещё множества причин, красивых девушек почти не осталось. А вот Урал и Сибирь пока ещё богаты настоящими «гусскими кгасавицами», которые при должной огранке заставляют рыдать от зависти европейских коллег. В общем, предложил работу, наобещал невероятных перспектив.

Она, понятно, насторожилась и сразу, как говорится, «на берегу», предупредила, что если он набирает девушек для эскорт-услуг, то на неё пусть не рассчитывает. Тот замахал руками, закатил глаза и начал уверять, что если, упаси боже, он узнает, что она подалась в «пгоститутки», то путь на подиум для неё будет сразу закрыт, по крайней мере, через его агентство. «Гепутация догоже».

Поверила, подписала контракт, предварительно изучив его. Гарантировалось проживание за счёт фирмы, обучение, предоставление работы в качестве модели для рекламных фото и для показов одежды. Как потом выяснилось, подобные предложения получили все финалистки, но те девушки, которые по разным причинам отказались ехать в Москву, заняли последние места. Но она тогда не заметила этой «случайности».

Так, получив красивый титул «серебряная мисс», она оказалась в столице в компании ещё двух землячек. Их поселили в общаге на окраине. Антонина до сих пор вздрагивает, вспоминая серый потрескавшийся потолок с разводами от протечек, тазики на полу и полчища тараканов. «А что вы хотите? – развёл руками «директор». – Жильё в Москве слишком догогое. Вот начнёте загабатывать, пегебегётесь в комнату получше».

Придраться было не к чему, ведь в контракте не указывалось качество предоставляемого жилья. Впрочем, в том же контракте было сказано, что она может в любой момент расторгнуть его и вернуться домой. А иначе она бы и не согласилась.

Но в первый же день работы она и думать забыла о бегстве, так ей всё понравилось. Шикарная студия, модные шмотки, фотовспышки. А главное, её выбрали для рекламы в глянце и заплатили аванс размером с месячную зарплату её матери. Конечно, голова закружилась.

Правда к концу дня она была выжата как лимон. Казалось бы, что проще, чем позировать? Но странный капризный фотограф (тогда она ещё не знала слова «гей») всю душу вымотал, объясняя, какая она неуклюжая, провинциальная и «фригидная». Но в остальном всё было прекрасно. Её даже не заставляли фотографироваться обнажённой.

Это потом уже, когда паук окончательно скрутил лапки своим жертвам, до неё начала доходить гениальная тактика ловли бабочек. Однажды показ коллекции какого-то модельера проходил на теплоходе. Уйти оттуда было невозможно, поэтому после работы предполагалось скромно сесть за столики и отдыхать. «Упаси боже, если я узнаю, что кто-то вёл себя неподобающе! – грозно предостерегал директор. – У нас модельное агентство, а не богдель! Вы имеете пгаво на личную жизнь, но не в габочее вгемя!»

Приняв во внимание угрозы начальства, они с подругами после показа расположились за дальним столиком и из своего тёмного уголка наблюдали, как богема поздравляет мастера. Играла музыка, стреляло шампанское, все веселились. Вдруг Антонина почувствовала на себе чей-то взгляд. Не увидела, не заподозрила, именно почувствовала. «Бабочки в животе» вдруг затрепыхались, кровь прилила к лицу, сердце заколотилось. Это ощущение невозможно перепутать ни с чем. Она с подозрением заглянула в свой бокал – не подсыпали ли туда чего-нибудь.

Вскоре, она заметила объект своей внезапной влюблённости. Он одиноко сидел за своим вип-столиком, задумчиво курил и время от времени окидывал зал скучающим взором. Антонина лишь на несколько секунд остановила на нём взгляд и, то ли случайно, то ли он почувствовал её внимание, глаза их встретились. «Бабочки» устроили вихрь и не только в животе.

Он смущённо улыбнулся и прикурил новую сигарету. Некоторое время они переглядывались и улыбались друг другу. Наконец, он встал и направился к ней. Сердце чуть не выпрыгнуло, когда он протянул руку. Они просто танцевали, все приличия были соблюдены. Он смотрел так, словно нашёл и панически боится потерять смысл своего существования. Конечно же, она дала телефон. Ведь в свободное от работы время «личная жизнь» не запрещалась контрактом.