Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное

…Итак… Как же у нас там дела с овчаркой?

Долго кручу в руке телефон и думаю, позвонить ли её хозяевам, чтобы узнать об этом. Очень хочется иметь обратную связь.

Один из хирургов клиники, куда я одно время ходила на стажировку, имел привычку методично обзванивать владельцев прооперированных им пациентов. И однажды он не только перестал это делать, но и отказался отвечать почему. Тайну раскрыл его коллега, случайно подслушавший телефонный разговор, ставший последним. Пересказывал он его, давясь от ехидного смеха, примерно так:

– Алло, как поживает ваша собачка? Умерла? Ну, перед смертью ей же стало легче?.. Что, что? Куда мне идти?

…Ненавижу разговаривать по телефону. Надо или уже позвонить хозяевам овчарки, или отказаться от этой мысли. Помереть-то она, всяко, не должна была. В итоге всё-таки решаюсь позвонить. После серии долгих гудков владелец собаки берёт трубку и на мой вопрос отвечает предельно чётко, серьёзно и односложно, – так же, как и в начале приёма:

– Просрался он.

Ну, вот и ладушки! Прощаемся, вешаю трубку.

…Ур-р-ра! Просрался! Вот щастье-то щастье!

В голове, тяжело вздохнув, раздаётся разочарованный голос: «Вот тебе счастье-то». Так и вижу его фейспалм[10 - Фэйспалм, от англ. Facepalm (face – лицо, palm – ладонь) – популярное выражение в виде физического жеста рукой, с помощью которого автор пытается показать разочарование.]. Надо ногти, что ли, подстричь. Или сходить на этот, как его… маникюр, что ли…

* * *

Познакомилась с мужчиной, договорились встретиться в метро. На фото он выглядит большим, добрым, сильным и тёплым. И ещё у него есть то, что неизбежно меня подкупает – борода. Зовут Алексеем.

Так… Чулки, тонкие кружавчики, ногти и красное, словно вино, платье. Окрылённая ожиданиями, оставляю дома и куртку, и зонтик. Конец августа – лето же! И вот уже, пунктуально рассчитав время, еду.

…Жестокий ливень накрывает меня спустя полчаса, на улице, и я промокаю насквозь, до этих самых тонких кружавчиков. Стуча зубами, забегаю в метро. Там, между двумя рядами дверей тёплым феном дует струя воздуха, в которой я и пытаюсь согреться. Лето, ага! Холод пробирает до костей, медленно и верно превращая меня из радостной, улыбающейся феи в хмурую, уставшую, холодную бабу. И чем больше Алексей опаздывает, тем сильнее проявляется этот эффект, – словно изображение на плёнке в кабинете рентгена.

Время тянется, словно резина, и с каждой минутой я ненавижу себя всё больше за то, что забыла зонтик, и куртку, и за то, что стою сейчас и жду мужчину! Ведь должно быть наоборот, разве нет? Ну, может, он в пробку попал. Или ещё что.

– Привет! – мужской жизнерадостный голос внезапно раздаётся рядом.

Оборачиваюсь. Алексей лучезарно улыбается, словно бы и не опоздал на полчаса. Натягиваю на себя улыбку:

– Привет.

Хоть бы извинился, но нет. Он без цветов, которые хоть как-то могли бы оправдать его, – мужчины, видимо, не желают тратиться заранее даже на это.

– Попала под дождь, – говорю ему, являя собой жалкое синюшное зрелище. – Промокла и замёрзла, как собака.

– Поехали ко мне. Согрею тебя… чаем, – отвечает он с запинкой, и на лице появляется оттенок животного вожделения.

Он-то в сухой куртке, а я в мокром холодном платье, с подола которого щедро капают тяжёлые сочные капли воды, очерчивая вокруг меня кривоватый круг. Хоть бы куртку предложил свою. Борода ещё эта, тёплая… Бесит.

– Я встречаюсь с малознакомыми мужчинами только на нейтральной территории, – озвучиваю один из своих основных принципов, всё ещё сдержанно и криво улыбаясь.

Блин, ну давай уже, извиняйся, что опоздал. Дай мне свою куртку. Сделай уже что-нибудь, а то холодно так, что пипец. Зубы снова начинают методично стучать, и кожа на руках и ногах покрывается крупными, отборными мурашками.

– Ну, я не знаю тогда, – мнётся Алексей, и тут у него звонит телефон.

Мельком глянув на меня, он отвечает на звонок, одновременно уходя в сторонку и прикрывая трубку рукой.

– Да, любимка… сейчас… буду… ага, – долетают до меня отдельные слова, щедро приправленные извиняющимся тоном.

Вот зашибись совсем! Что я здесь делаю, вместе с платьем, маникюром, чулками и, особенно, кружавчиками? Что со мной не так? Наконец, он вешает трубку и возвращается. Ладно, я помогу тебе, чувак.

– Мне домой нужно, – говорю ему, при этих словах неожиданно для себя испытав некую долю облегчения.

Внутри начинает доминировать желание поспать и поплакать, – иными словами то, что я уж точно умею делать более-менее профессионально. Алексей пожимает плечами, продолжая стоять, как столб и молчать. Наконец, кивает головой в знак согласия.

Криво улыбнувшись напоследок, махаю ему рукой и прохожу через турникет, ныряя в подземелье метро. Настроение всё равно уже испорчено. Когда двигаешься, создаётся иллюзия, что не так уж и холодно.

Еду в вагоне метро, выжимая пальцами подол платья, с которого мутными гроздьями продолжают падать капли воды, оставляя на полу лужицы. Затем сажусь в автобус, устраиваюсь в кресле, вжимаясь в него – сухое, тёплое. Мокрое платье холодным пламенем обнимает ноги, но вскоре я срастаюсь с телом сухого кресла и уже терпимо, уже терпимо… Рядом садится молодой человек, который держит в руке длинную красную розу. Роза торчит впереди него, как флаг, и сам он похож на военного, который вот-вот отдаст честь.

Хотя, может, роза будет подарена той, которая отдаст свою честь ему, – такая у меня ассоциация.

Автобус едет и равномерно гудит, убаюкивая плавными движениями и дорожным шумом. Засыпаю под сожаление, что мне никто не дарит розы.

…Вздрагиваю и частично просыпаюсь от того, что молодой человек скидывает мою голову со своего плеча. Это так резко и бесцеремонно, что хочется сказать ему гадость. И в то же время стыдно и неудобно. Блин, уснула на человеке… Делая вид, что ничего не поняла, пытаюсь снова задремать, уже в другую сторону. Даже извиняться не хочется. На мне в автобусе часто тоже многие спят, как бы это ни звучало…

Мы выходим на конечной – этот парень с розой и я. Иду позади него. На душе тоскливо, пусто и холодно. Он несёт розу на вытянутой вперед руке, и у него кривые тонкие ноги.

Под усиливающийся стук зубов и отчаянные мысли добираюсь домой, где набираю себе горячую ванну. Пока льётся вода, бодяжу глинтвейн: бутылка красного вина, корица, апельсин, сахар, яблоки, – всё это образует в кастрюльке горячительный, сладкий, а главное согревающий душу коктейль.

Глинтвейн и ванна. Ребята, я с вами!

…Содержимое кастрюльки прямо через край постепенно переливается внутрь меня, горячая вода в ванной прогревает снаружи, и их сочетание спутывает мысли в единый пьяный ком. Спустя несколько часов, когда вода становится комнатной температуры, а у кастрюльки обнажается дно, в голове проявляется только одна-единственная, относительно умная мысль:

«Тебе противопоказано пить».

Да мне, по ходу, вообще всё противопоказано. Жить особенно.

Глава 3. Заводчики

Если хозяин идиот, то коту пизда.

Помимо тихого деревенского филиала у клиники есть ещё городской, и сегодня я работаю как раз там. Это кирпичный, двухэтажный домик, в котором есть холл для ожидания приёма, терапевтический кабинет, УЗИ, рентген, операционная; а на втором этаже находятся вакцинальный кабинет, маленькая лаборатория, зоомагазин, ординаторская и груминг, – всё очень компактно и функционально.

Холл для ожидания в этом филиале почти никогда не пустует, но сегодня с утра там сидит только одна женщина. С кем-то очень маленьким. Мы, субботняя смена, видим её через видеокамеру, сидя в ординаторской, наверху.

За админа сегодня Аля – скромная, худенькая, исполнительная девочка с длинной, чёрной, толстой косой, старомодно перекинутой через плечо. Карие, огромные глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, наивно и доверчиво, по-детски, смотрят на мир.

Аля идёт узнавать, с кем пришла женщина и быстро возвращается.

– Там со щенком. Кому? – неуверенно она обводит нашу смену взглядом.

В отличие от моей трёхэтажной библиотеки, в её чудесной интеллигентной головке матюги не то, что не живут, но даже никогда и не задерживаются. Улыбчивую Алю любят все. Она всегда готова помочь, при необходимости подержать животное, и большинство людей нагло пользуется её неспособностью отказать. Я её жалею. Таких людей нельзя ставить админом – эта должность грубо, в короткие сроки убивает нервную систему, порождая либо неврастеников, либо матёрых, толстокожих циников, и Аля, принимающая всё близко к сердцу, стремительно приближается к первому варианту развития событий.

Вопрошающе, она повторно обводит нашу троицу взглядом. Так как в холле никого не было, все мы поднялись наверх, в ординаторскую, оккупировав диванчик и обеденный стол, а в приёмном кабинете с профилактической целью поставили кварц – слишком много вирусных пациентов идёт в последнее время.

Грязная, дождливая осень, слишком быстро сменившая солнечное лето, щедра на такие подарки.