Будни ветеринарного врача. Издание 2-е, исправленное и дополненное

Соглашается. Беру пробы. Пишу назначение – это рекомендации из англоязычной книги, – и тут хозяйка щенка замечает:

– Я была с собаками на выставке три недели назад.

– И? – подталкиваю её говорить дальше, частично отрываясь от написания.

– И они принесли оттуда ринотрахеит. Ну, перечихали все, перекашляли. А сейчас всё нормально.

– Ну так ринотрахеит и герпес – это одно и то же, – соглашаюсь с её названием диагноза.

Смотрит недоверчиво. Называйте, как хотите: вирус-то один. В завершение мягко пытаюсь отговорить её от дексаметазона:

– Ампула, один миллилитр, идёт на взрослого человека, килограмм этак на семьдесят. Он делается строго по показаниям. А щенок весит 750 граммов, что примерно в сто раз меньше, – па-а-ауза, длиною в осознание, и я продолжаю: – Дексаметазон убивает иммунитет, который необходим щенку для борьбы с вирусом, а заодно и надпочечники – это вызывает ятрогенную болезнь Аддисона, – иногда для пущего веса приходится блистать терминами. Сейчас этим термином мог стать «Адренокортикотропный гормон», но боюсь, этого мне без запинки и предварительной тренировки не выговорить. Продолжаю обычным, человеческим языком: – Я бы не стала продолжать ему делать дексаметазон. При вирусных заболеваниях, к тому же он противопоказан.

Она смотрит куда-то вбок и молчит.

«Так, так! Я переведу! – снова вторгается в мои мысли дружеский внутренний голос: – „Я не согласна. Наш врач знает лучше! При аденовирозе декс – самое то, что надо!“ – Так что не парься!»

Не париться? Ещё немного, и у меня начнётся состояние аффекта.

Молча отдаю женщине назначение. Я что, недостаточно хорошо объясняю?

Всё так же молча она уходит, забрав щенка, которого методично прикончила своим незнанием… Поганое чувство, что я опять не достучалась до очередной заводчицы, ввергает меня в депрессию.

– Да не парься, – весело кричит Аля, пробегая мимо и невольно повторив фразу, только что прозвучавшую в моей голове.

Я люблю заводчиков. Я очень люблю заводчиков…

* * *

В этот момент начинают идти люди. Девчонки исчезают в хирургии, а мне достаётся кошка с кровотечением из матки. Кошка красивая, дымчато-серая, с чёрной головой и хвостом, – бирманской породы. Шерсть мягкая, словно пух.

– Давно? – спрашиваю я, наблюдая, как кошка, по каплям, теряет кровь прямо на глазах.

– Третий день, – сознаётся хозяйка.

«Третий? День?» – возмущённо переспрашивает внутри моей головы голос: от его весёлости не остаётся и следа.

Заглядываю кошке в рот – слизистые бледные, со смертельно-зелёным оттенком.

– Это экстренное состояние, – раздумывать особо некогда, и я говорю быстро, – срочно ищите донора и… Она могла отравиться крысиным ядом? Она не беременна? Котята? Прививки есть? Может, змея укусила?

Выясняется, что кошка только недавно родила, и в следующую течку снова была повязана с котом.

– Сделайте ей укольчик, – нетерпеливо говорит женщина.

Глубокий вдох. Да что ж вы со мной сегодня делаете-то!

– Ваша кошка потеряла очень много крови, – говорю медленнее, но очень внятно. – Она нуждается в удалении матки и полном обследовании. Нужно установить причину, взять анализы, но уже сейчас понятно, что ей необходимо переливание крови, иначе она может не перенести наркоз и операцию…

– В интернете написано… – вместо ответа снова перебивает меня она.

– ВЫ ЧТО, НЕ ПОНИМАЕТЕ, ЧТО ОНА УМРЁТ? – я срываюсь на крик, и тут же беру себя в руки: нельзя орать на людей во время приёма: – Извините…

Чёрт… Я же люблю людей. Или нет?

«Не любишь. Ты потому в ветеринары и подалась: из ненависти к людям. Продолжай», – успокаивает, как может, внутренний голос.

– Вашей кошке необходимо полное обследование, переливание крови и операция, – смотрю женщине прямо в глаза, чтобы донести, что всё из перечисленного не моя экзотическая прихоть, а крайняя необходимость.

– Уколите ей что-нибудь, – отвечает женщина.

– Разумеется, я сделаю ей укол, – в голове уже крутится альтернативный список, который, вероятнее всего, не поможет. – Но это её не спасёт. Анализ крови?

– Нет, не надо.

«Так… тихо, тихо», – внутренний голос едва успевает не дать мне взорваться во второй раз. На каменных ногах я выхожу из кабинета, набираю в шприцы два кровоостанавливающих препарата, возвращаюсь и заодно приношу журнал:

– Пишите: «От обследования животного отказываюсь. От овариогистерэктомии отказываюсь. Число. Подпись».

– Зачем это?

«Затем!» – порывисто отвечает внутри голос и, кажется, он уже тоже в бешенстве.

– Так Вы снимаете с нас ответственность, – поясняю я более чем сдержанно.

Пишет. Беру в руки первый шприц.

– Я сама сделаю уколы, – опережает меня женщина.

Удивлённо поднимаю вверх брови.

– Так будет дешевле, – поясняет она. – Вы ведь за укалывание тоже берёте…

«Чёрт с тобой, – внутри я уже скриплю зубами. – Ещё этого не хватало!»

На ум приходит случай, когда мужчина сам колол кота якобы подкожно, в холку, а на самом деле тыкал прямиком между рёбер, каждый раз прокалывая лёгкие. Такая ежедневная перфорация вызвала проникновение воздуха из лёгких в подкожную клетчатку. Через пару недель кот покрылся пузырями, при поглаживании хрустел и крепитировал. Тогда всё закончилось более-менее благополучно – из-под кожи воздух удалось частично откачать, а остальной рассосался.

Объясняю, как делать и даже придерживаю кошку, пока женщина колет оба препарата. Сэкономила, молодец, чо… Возьми с полки пирожок. Там два – возьми тот, что посередине.

– Я пошла? – спрашивает женщина, беря на руки кошку, из которой продолжает щедро и методично капать кровь.

На столе алым пятном красуется круглая лужица. Как я могу её отпустить?

– Скажите, – спрашиваю осторожно, – почему Вы отказываетесь от удаления матки у кошки? Это спасло бы её. Без операции она умрёт. Это из-за денег?

– А зачем мне кошка, которая не сможет рожать котят? – удивлённо отвечает вопросом на вопрос женщина.

Последний рубеж.